This version of the page http://www.mediaport.ua/pticelov (192.95.32.151) stored by archive.org.ua. It represents a snapshot of the page as of 2018-06-10. The original page over time could change.
ПТИЦЕЛОВ - MediaPort
Имя

ПТИЦЕЛОВ

Тонино Гуэрра

Когда ястреб, распластав крылья, повис высоко над поющими шпарковыми птицами, привязанными для приманки в центре точно между двумя раскрытыми сетями, Балозе захотелось его поймать, и он пошевелил птиц, чтобы заставить ястреба спуститься.

И ястреб камнем ринулся вниз — словно прочертил в небе прямую, перпендикулярную реке. Балоза дёрнул сети, но чуть опоздал, и ястреб ушёл в облака над Сан-Марино, оставив в туго затянутой петле птичью лапку. Всё произошло в считанные секунды, пока старик Буби, отвернувшись, доставал спички из мешка, висящего на плетеной стенке шалаша. Поняв, что от его певчего зяблика осталась только лапка, он грузно опустился на бидон, служивший ему обычно для коротких передышек в часы охоты. Потом встал, вышел из шалаша и, сорвав с головы шапку, принялся топтать её ногами. За этот день он дважды отмерил шагами неблизкий путь до моря и обратно.

Этот зяблик отлично работал целых три года — дай бог каждому птицелову такого помощника. В свое время Буби ослепил его: прижег трепещущие зрачки раскаленной спицей. Сто девяностая по счету пичуга, которую он лишил зрения!

И вот теперь Буби снова предстояла давно уже претившая ему роль палача.

Он был страстным птицеловом и понимал, что без жестокой экзекуции не обойтись. Он ослепил нескольких воробьев и двух зеленушек, но прок оказался невелик. А в тот день, когда он прикоснулся раскаленной спицей к глазам павлина, купленного у одного птицелова из Иджеа Марина, он вдруг почувствовал, как у него самого подергиваются веки, особенно левое. Вскоре всё, на что он смотрел, — предметы, пейзаж — будто заволокло туманом. И вот однажды утром он проснулся, а в комнате было темно. Включил свет — но ничего не изменилось. Он подумал, что нет электричества, и распахнул окно в сад… Прошло много дней, прежде чем он окончательно понял, что ослеп; и сколько его ни разуверяли — упрямо твердил свое: беду накликали птицы.

Оставить охоту? Он даже мысли такой не допускал, напротив, его будто заело: как бы там ни было, а он будет ловить птиц, пока жив. Теперь, вдобавок ко всему, в нём появилась злость, несвойственная до сих пор его характеру, она не имела ничего общего с болезненной одержимостью, владевшей прежде всем его существом.

Он знал: придется довольствоваться теми возможностями, которые у него остались. Немногие друзья постепенно отошли от него, но Буби не хотел смириться со своей беспомощностью. Он попросил Балозу наставить вешек, по обеим сторонам тропинки, чтобы от его лачуги можно было на ощупь дойти прямо до шалаша, шаря перед собой палкой. Шалаш и точок он знал на память и передвигался там ловко, ничего не задевая.

Лихорадочное нетерпение, заполнившее первые дни, перешло в созерцательность: он надолго погружался в безмятежную дрему, как бы сливаясь с природой. Теперь, сидя в шалаше, он обращал к проёму не глаза, ещё недавно воспалённые от ветра, а уши — то одно, то другое. Он ждал, чтобы колебания воздуха от крыльев летящей птицы достигли его слуха, и тогда он дёрнет какую-нибудь из бечевок, привязанных к лапкам приманных птиц. Скорее всего, бечевку Султанки — единственной привлекавшей на точок скворцов.

Он прислушивался ко всем живым звукам, распространявшимся в воздухе, — щелкающим, чирикающим, свистящим, гортанным и звонким, взволнованным и резким, покойным и мелодичным. Вот он узнал тревожный голос коноплянки, вот различил песню снегиря с её модуляциями в такт танцующему полету птицы, а это уже зов зяблика — фьюить-фьють, переливчатый щебет щегла, монотонный крик зеленушки.

Часто он захлопывал сети ни с того ни с сего, наудачу, хотя, попадись в них при этом что-нибудь, он бы тут же нашёл объяснение своим действиям: например, сослался бы на легчайшее дуновение ветра, которое ощутил чувствительными кончиками редких длинных ресниц. И даже когда он дергал снасть невпопад, у него было радостное сознание, что не зря поднимался чуть свет, не зря выжидал.

Воображение работало, создавая образы приближающихся птиц, и время от времени нужно было завершать эти мнимые полёты: стоило прервать их одним движением руки, и тотчас же возникали новые. Иногда он всё утро дул в висящие у него на шее манки, издавая призывные трели. Естественно, он предпочитал штормовые дни, когда птицы, стремясь прочь от моря, летят низко над землей, под прикрытием деревьев и холмов.

Однажды, перед самым восходом солнца, в лабиринты его слуха проник слабый шорох: что-то почти невесомое опускалось с неба. Он дёрнул за веревку. В сеть попали первые хлопья снега. Только выйдя из шалаша, он понял, что пошёл снег. Тогда он убрал зябко нахохлившихся птиц, скатал сети и отправился домой.

Все земные звуки поглотил снежный саван, и в тихом воздухе резче загремели выстрелы охотников на уток. Ночью он вернулся, прихватив ружьё, стал за шалашом и приготовился стрелять, если утки полетят у него над головой. Несколько раз он спускал курок, с удовольствием вдыхая запах дымящихся гильз. После одного выстрела что-то упало — он услышал шлепок, приглушённый снегом и, судя по всему, перьями. Дней десять искал он убитую птицу, даже собаку для этого попросил ему одолжить. Но так и не нашел. По его подсчетам, утка весила кило четыре-пять, если не больше.

Шестнадцатого октября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года он услышал вдалеке над горами Монтефельтро огромную стаю скворцов. Было как раз время больших перелетов, когда скворцы тучами летят из Югославии в тёплые края и облепляют платаны на римском бульваре Вьяле делле Милицие.

Высунув голову из шалаша, Буби долго вслушивался в разноголосицу, создаваемую множеством замерзших клювиков: плотный гомон тесно сбитой стаи временами ширился в небе — это значило, что стая расползалась. Он дернул сети, едва ощутив волну холодного воздуха, который всколыхнула опускающаяся стая, но сети, рассчитанные всего на нескольких пичужек, не смыкались: бесчисленные птичьи тельца, неистовые крылья, скрипящие клювы, взъерошенные перья не давали им захлопнуться. Буби в шалаше тянул деревянную ручку, продетую сквозь петлю, в которую сходились две веревки, захлопывающие снасть. Не меньше минуты боролся он с птичьим полчищем: скворцы яростно сопротивлялись, распирали сети изнутри, приподнимая створки и стараясь полностью раскинуть их на обе стороны. Буби дернул изо всех сил и, оборвав веревку, упал навзничь. Он смутно слышал шум удаляющейся стаи, потом всё стихло.

По-прежнему не было дня, чтобы он не наведался в свой шалаш, однако теперь он не обращал внимания на щебечущие птичьи голоса и взрывающие тишину шумные перелеты. Ничто не могло заглушить в нём горьких воспоминаний о той неудаче, когда не удалось захлопнуть кишевшие скворцами сети. Полные сети скворцов — такого ещё никто не видал! Нередко снасть и шпарковые птицы оставались дома, а он сидел в шалаше, и воображение снова и снова рисовало картину огромной приближающейся стаи. И опять слух улавливал первые признаки перемещающегося в небе далекого гомона.

Прошло несколько месяцев, прежде чем он вошел в привычную колею. В восемь пролетали дрозды, направляясь в Умбрию обклёвывать оливы, — он это знал и сидел, готовый, чуть что, захлопнуть сети. Потом выходил из шалаша и ощупывал точок под сеткой — нет ли там каких-нибудь пичужек, кроме шпарковых. Наконец пришла удача: за неделю он поймал шесть птиц — пересмешника, двух дроздов, щегла и двух скворцов. Можно сказать, всякой твари по паре.

Как-то вечером, уже собираясь кончать охоту, он услышал в небе хриплый монотонный крик, душераздирающе резкий и прерывистый. Наверно, это была очень большая птица. Его обострившийся слух различил удары крыльев и даже скрип суставов. Высунув голову наружу, он уставился незрячими глазами в далёкое небо. Какое-то чёрное пятно шевелилось в потёмках его глазниц, постепенно принимая форму одиноко летящей птицы. Теперь он её ясно видел. Птица была странная, похожая на журавля. Редкими взмахами крыльев она удерживала в воздухе своё тяжелое, роняющее перья тело. Он не знал, чему больше радоваться — огромной птице, которая приближалась к сетям, или вновь обретенному зрению. Два чувства слились в единое ощущение счастья.

Но ликовать сейчас было некогда. Птица медленно снижалась. Шпарковые, не дожидаясь, пока их подёргают за бечевки, шумно били крылышками и щебетали всё громче и возбужденнее. Должно быть, от страха. И вот большие крылья заслонили свет. Буби вдруг вспомнилась прямоугольная башня в Труиллио, вся облепленная аистами.

Темнота заполнила шалаш, поглотив руку Буби. Он попытался ухватиться за камышовую стенку. Птицы на точке внезапно смолкли, и небо втянуло в себя все звуки. Казалось, шалаш проваливается куда-то и Буби тоже падает в безмолвную пустоту. Никогда он так долго не падал.

Всё превращалось в сон.

Миры Тонино Гуэрра, Флигель-руина

Редактор: 
Зураб Аласания
Теги: 
Тонино Гуэрра
,
рассказы

Фото

9 мая на Мемориале Славы в Харькове. Фоторепортаж

Видео

В Харьковской области пытались похитить россиянина — СБУ

#mediaport_ua
Орфографическая ошибка в тексте:
Чтобы сообщить об ошибке автору, нажмите кнопку "Отправить сообщение об ошибке". Вы также можете отправить свой комментарий.