Содержание:
Арчи Браун решил пристально изучить популярное мнение о том, что сильный лидер, который доминирует над коллегами и концентрирует власть в своих руках, наиболее эффективен. Автор последовательно и убедительно доказывает, что это утверждение – миф. Сильный лидер хотя и выглядит эффектно, но склонен делать большие, а иногда фатальные ошибки. Браун иллюстрирует этот тезис примерами, полученными в результате более чем 50-летнего изучения политиков из Северной Америки, Европы и Азии.
Об авторе:
Арчи Браун – британский политолог и историк, почетный профессор политологии Оксфордского университета. Возглавлял Центр политических исследований в Британской академии наук. Автор книги The Riseand Fall of Communism, которая в 2010 году завоевала награду Ассоциации политических исследований.
Рейтинги:
- Книгу рекомендует Билл Гейтс
- Издание получило положительные отзывы The Washington Post, The Wall Street Journal
- Книга будет полезной тем, кого интересует природа лидерства и власти
Основная идея
Арчи Браун решил пристально изучить популярное мнение о том, что сильный лидер, который доминирует над коллегами и концентрирует власть в своих руках, наиболее эффективен. Автор последовательно и убедительно доказывает, что это утверждение – миф. Сильный лидер хотя и выглядит эффектно, но склонен делать большие, а иногда фатальные ошибки. Браун иллюстрирует этот тезис примерами, полученными в результате более чем 50-летнего изучения политиков из Северной Америки, Европы и Азии.
Сила и слабость
В демократических режимах есть довольно распространенное мнение, что сильный лидер – это хорошо. Это относится к тем личностям, которые концентрируют много власти в своих руках, доминируют в политической жизни и единолично принимают масштабные решения. Но на самом деле эффективность такого подхода – иллюзия как для демократий, так и для авторитарных режимов. В принятии политических решений важен процесс. Когда один человек думает, что он умнее всех, начинаются большие проблемы, а иногда – гуманитарные катастрофы.
Никто не говорит, что нужны слабые лидеры. Вообще, все проблемы начинаются тогда, когда лидеров делят на сильных и слабых. Это очень ограниченная позиция, черно-белый взгляд на мир, который гораздо сложнее. Ведь в понятие лидерства входит множество качеств: целостность, проницательный ум, коллегиальность, умение задавать вопросы себе и окружающим, хорошая память, воля искать несовместимые мнения, эмпатия, гибкость, неисчерпаемая энергия... Однако такие суперлюди вряд ли существуют.
Часто политики манипулируют сравнением «сильный-слабый», говоря о своих прямых конкурентах. Например, когда в Англии Тони Блэр был лидером оппозиции, он любил уколоть тогдашнего премьер-министра Джона Мэйора, который унаследовал разделенную партию. Блэр апеллировал именно к слабости Мэйора, говоря: «Я веду свою партию. Он за своей следует». То же самое происходило на выборах в Канаде в 2006 году и повторялось в Британии в 2012 году.
Для стран, которые переходят от авторитаризма к демократии или гибридному режиму, идея сильного лидера может быть более опасна, чем для зрелых демократий. В 2007 году было проведено исследование, касающееся политического лидерства, в 13 посткоммунистических странах. В восьми странах более трети населения поддерживали идею сильного лидера, который решал бы проблемы, даже если это будет идти в ущерб демократии. При этом в Венгрии, России и Латвии этот показатель был более 40%, а Украине и Болгарии – более 50%. Что интересно, в Беларуси этот показатель был 24,6%.
Бывают моменты – войны и кризисы, – когда нужны вдохновляющие лидеры. Их еще называют харизматичными. Хороший тому пример – Уинстон Черчилль. В 1930-х годах его высмеивали и говорили, что он – ошибка, которая не оправдала ранних надежд. А в 1940–1945 годах настало звездное время его харизмы, упорства и резкости. Но как только война закончилась, в 1945 году партия Черчилля проиграла выборы. Это еще раз доказывает, что победа лидера – это не только его заслуга, но также влияние контекста и времени.
Демократия – это модель коллективного лидерства, которую реализуют политические партии. Да, многие избиратели голосуют, в первую очередь, за личностей, которые руководят партиями. Но это не более чем предвыборная уловка и иллюзия, ведь в зрелых демократиях личность не имеет столь большой силы. Кроме того, когда это кому-то и удается, то зачастую такие истории заканчиваются провалами на последующих выборах. Так было в том числе и с Маргарет Тэтчер.
Это не означает, что вся история развития цивилизации деперсонализирована. Не стоит отрицать роль личности в трансформациях. Лидерство нужно всегда, но чаще всего – коллегиальное и коллективное. Времена кризиса усиливают миф о сильном, харизматичном лидере, который в одиночку решает все проблемы.
И стоит помнить, что лидерство и политическая власть – это не одно и то же. Иногда личности, не имевшие официальной власти, сумели вдохновить большие группы и целые народы на изменения. Среди самых ярких примеров – Махатма Ганди и Мартин Лютер Кинг. В нашем веке это пакистанская девушка Малала Юсафзай, которая отстаивает права девушек-мусульманок на учебу.
Лидерство в контексте
Зачастую лидеров воспринимают исключительно через их персональные характеристики. Но чтобы лучше понять лидерство, его нужно поместить в контекст. То, что срабатывает в одной ситуации, может навредить при других обстоятельствах. Автор предлагает четыре взаимосвязанных контекста для понимания лидерства – исторический, культурный, психологический и институциональный.
Исторический контекст. В историческом контексте важно понимать, как менялось понимание лидерства. В первобытных общинах, до возникновения частной собственности, лидерство зачастую означало смелость и силу. Это была чистая форма лидерства – другие участники общины хотели быть ведомыми. Позже, когда начался период оседлости, вспахивания земли и приручения животных, появилась собственность. Вначале – на животных, потом – на землю. А еще позже появилась коммерческая деятельность.
Лидерство предполагало более удачное управление ресурсами, а значит, большее богатство и подчинение других, которые обслуживали хозяйство лидера. А с укрупнением неравенства появились правители. Так создались монархии, которые стали формой лидерства на тысячелетия в разных уголках мира. Так было до XIX века, за ощутимым исключением Британии с ее ограниченной, а потом символической монархией.
Две самые важные стычки с монархиями – это Американская и Французская революции, ставшие предвестниками того политического порядка, в котором живет западный мир сегодня.
В XIX столетии начал набирать обороты тренд выборного права, возникли основы демократии. Мужчины и женщины, разные расы приравниваются в правах и могут принимать участие в выборах.
Культурный контекст. Хотя в 99% случаев в традиционных обществах социальные вопросы решались на общих собраниях, существует большая разница в том, как такие группы достигали согласия и решали расхождения. Американский ученый Джаред Даймонд утверждает, что размер группы был очень важен. Если это было несколько сотен человек, каждый знал друг друга и имелась общая идентичность, то такие группы принимали коллегиальные решения. Да, формальный лидер – старейшина – мог быть, но у него не было монополии на принятие политических решений.
Но где-то 7500 лет назад появились первые роли руководителей племен, когда лидеры начали монополизировать власть и принимать решения единолично, а не коллегиально. Это произошло, когда количество жителей племени увеличилось, а также когда появился избыток еды.
Интересен пример Африки, где исторически было много мелких племен, объединенных по принципам этнической и религиозной идентичности. Время колонизации породило проблему: в одну колонию попадали племена с очень разными идентичностями. И одним из самых больших политических вызовов было создание национальной идентичности, чем успешно занимался, например, Нельсон Мандела.
Для бедных и разделенных по какому-то критерию обществ нужно визионерское и инклюзивное лидерство, а не авторитарное. Позитивные изменения начинаются тогда, когда лидер создает образ общего будущего. Но в таких общинах всегда существует большой риск, что конкуренция за политическое лидерство будет базироваться на этнической принадлежности. Это первая искра для будущих конфликтов, а иногда и кровопролития.
Политическая культура – это не то, какую партию поддерживают граждане. Это более глубокие ценности и убеждения. Например, что все граждане имеют право влиять на политических лидеров или, наоборот, что политика – это удел избранных, а не простых смертных. Политическая культура всегда сложная и неоднородная. Ведь каждый социум разделен как минимум этническими и религиозными идентичностями. Поэтому говорить о культуре – это всегда упрощение, ведь на самом деле она состоит из множества субкультур.
Также политическая культура – это не застывшая субстанция. Она постоянно видоизменяется, больше или меньше. Каждая страна, которую сегодня называют демократической, когда-то была авторитарной и управлялась абсолютным монархом.
Роль лидеров особенно важна, когда происходит переход от авторитаризма. В этом сложном переходе интересна группа постсоветских стран, особенно Россия. В 2000-м году россиян попросили назвать самых выдающихся, по их мнению, политиков XX столетия. Общим было то, что все они представляли политическую культуру авторитаризма или тоталитаризма. Список выглядел следующим образом: Иосиф Сталин, Владимир Ленин, Юрий Андропов, Леонид Брежнев и Николай II. Другое исследование показало, что если бы россиянам пришлось выбирать между демократией и сильным государством, только 5% выбрали бы демократию.
Психологический контекст. Многие исследования показывают, что эмоции играют огромную роль в политике. Люди скорее будут голосовать за кандидата, который провоцирует правильные ощущения, нежели тот, кто презентует лучшие аргументы. Поэтому политики используют образ героического лидера. Это позволяет убедить избирателей, что именно он является лучшим кандидатом. К тому же это позволяет присвоить себе все успехи и уйти от ответственности за ошибки и падения. Срабатывает принцип: «Я лидирую, вы делаете ошибки, мы падаем».
Психологический контекст зачастую искажает политический процесс и результаты. Например, в 1990-х годах пятая часть американцев была уверена, что государство больше всего денег тратит на поддержку других стран. Хотя на самом деле эта цифра была не более 2% бюджета. Но это психологическое искажение усложнило расширение международных программ в будущем.
Институциональный контекст. Как уже упоминалось, лидерство в чистом виде – это способность привлекать последователей и влиять на общество, не имея официальной власти. Но даже для таких лидеров институции, хоть и негосударственные, играют огромную роль. Например, Махатма Ганди стал лидером Индийского национального конгресса, главной институции, которая стала оппозицией Британскому государству задолго до того, как была признана лидирующей партией в независимой Индии. То же самое произошло и с Нельсоном Манделой в Южной Африке.
Лидеры на уровне страны зависимы от институции, которую они возглавляют. Талантливые политики могут достигать больших успехов в одних институциях и почти ничего – в других. Но иногда в истории бывает, что сила личности становится больше влияния институций, и тогда политик способен менять устоявшиеся правила игры. Правда, не всегда к лучшему. Ведь институции – это одновременно и ограничители, и создатели возможностей.
Демократическое лидерство
Тони Блэр в своих мемуарах написал: «Я победил на трех выборах». Но это порождает большой вопрос: когда люди на парламентских демократиях вбрасывают свой бюллетень, за кого они голосуют – за партию или за ее лидера? И, что самое интересное, как ведут себя политики после выборов: как феодалы или как коллективные лидеры?
Многие исследователи изучают роль личности на выборах партий в демократических режимах, и консенсуса между ними пока нет. Но большинство соглашается, что роль личности зачастую преувеличена.
Фокусирование на лидере партии – это относительно новое явление, которое было усилено во второй половине XX века с приходом телевидения. Но этот канал коммуникации во многих странах уже прошел свой пик популярности, особенно там, где на уровне закона запретили деньгам решать, кто получит эфирное время.
Конечно, личность лидера имеет большее влияние в президентских системах, нежели в парламентских. Но не только этот фактор определяет выбор избирателей. Мифом является и то, что в западных демократиях роль лидера в последние годы становится сильнее. Это подтверждают такие примеры, как Маргарет Тэтчер или Тони Блэр. Они сделали ставку на персональную гегемонию, но заплатили за это большую политическую цену в финале – отстранение от правительства как результат конфронтации с большим количеством своих коллег, а не просто как результат отсутствия поддержки электоратом.
Переопределение и трансформации
Для понимания лидерства полезно рассмотреть такие категории, как переопределение и трансформации. Лидерство переопределения – это способность изменять направление политического движения, расширять ограничения и переносить центр принятия политических решений. А трансформационные лидеры – это личности, которые создают большие перемены. Это те, кто играет решающую роль в изменении экономической и политической системы страны или даже международного контекста. В демократических режимах такие лидеры – особенная редкость, поскольку в такой среде делать радикальные изменения значительно сложнее, нежели в авторитарных или переходных режимах.
В истории есть факты, когда лидерство переопределения удавалось проявить доминантным личностям. В XX веке в США такими были два президента – Франклин Рузвельт и Линдон Джонсон. Они оба ощутимо поменяли политику, как и представление о том, что возможно внутри американской системы. Но такие примеры – это скорее исключение, нежели правило. Они меньше основывались на официальной власти, а больше – на влиянии и авторитете. Рузвельт, который вывел страну из Великой депрессии, сделал это в значительной степени потому, что убедил широкую общественность в необходимости новых политических программ и законов.
Непросто было быть лидером переопределения в XX веке, не говоря уже о нашем времени. Это, конечно же, чаще происходит при переходе от авторитарного к демократическому строю. В таких случаях важно, чтобы появились люди старой системы, которые в силах реализовывать политические инновации. Если посмотреть на историю становления многих стран, там можно найти примеры таких личностей: Цзян Цзингона Тайване, Ф. В. де Клерк в Южной Африке.
Трансформационный лидер – это тот, кто играет решающую роль в системных изменениях на уровне страны или (реже) на уровне международных систем. Слово «трансформация» имеет, в общем, позитивную окраску, подразумевая фундаментальные изменения, которые приводят к качественно лучшей системе, нежели предыдущая. Это не то же самое, что революционное лидерство, где власть меняется силовыми методами, а исход неизвестен. Довольно часто революция приводит к худшей системе, а не к позитивным изменениям.
Автор называет пять известных трансформационных лидеров XX века: Шарль де Голль (Франция), Адольфо Суарес (Испания), Михаил Горбачев (СССР), Дэн Сяопин (Китай), Нельсон Мандела (Южная Африка). Только Франция в этом списке была демократической страной, где де Голлю удалось перевести страну от одного демократического строя к другому. В демократиях трансформации возможны только тогда, когда система находится в разгаре кризиса. В США последним трансформационным президентом был Авраам Линкольн, и это было во времена большого внутреннего кризиса.
Революционное лидерство
Трансформационные лидеры – не единственные, кто продуцирует системные изменения. Это прерогатива и тех лидеров, которые осуществляют революции. Но, как показывает история, в этой категории больше тех, кто вредит, нежели тех, кто созидает. К тому же в демократических режимах много «предохранителей» от такого рода интервенций, так что в этой среде революционеров ждет лишь один финал – поражение и маргинализация.
Понять, что такое революция, может помочь этимология этого слова. Глагол «revolve» означает «вращаться», то есть менять один авторитарный режим на другой. Но со временем слово обросло и рядом другим значений: быстрый и радикальный слом существующих политических институций, мобилизация новых людей в политику, создание нового политического строя. Некоторые исследователи уже не включают насилие в перечень характеристик революций. Ведь именно ненасильственные революции множества граждан имеют большие шансы на переход к демократии, нежели насильственное противостояние.
Революции могут иметь своего сильного лидера, такого как Ленин в России в 1917 году или Фидель Кастро на Кубе в 1958–1959 годах. В XXI веке революции могут происходить без доминантного лидера, как это было в Тунисе или Египте в 2011 году.
Тоталитаризм и авторитарное лидерство
Первый и, наверное, единственный диктатор, который активно использовал слово «тоталитаризм», был Бенито Муссолини. Гитлер очень редко употреблял этот термин, а коммунистические лидеры вообще им не пользовались. Хотя де-факто Советский Союз был тоталитарным государством, особенно в период с 1930-х до смерти Сталина в 1953 году. В это время советские коммунисты и немецкие фашисты, по сути, создали похожие политические системы. Оба режима основывались на монопольной иерархичной партии, политической полиции и терроре, новой идеологии с переписыванием прошлого и будущего, культе сильного лидера. Также у каждого режима были свои конкретные идеологические враги.
Позже границы тоталитаризма размылись. Например, в коммунистической Польше, Венгрии были элементы гражданского общества, тогда как в Северной Корее они полностью отсутствуют. В чистом виде тоталитаризм существует только на страницах романа Джорджа Оруэлла «1984», где изображено, как режим устанавливает полный контроль, в том числе над мыслями людей.
Тоталитаризм – это разновидность авторитаризма, когда один человек берет на себя всю политическую власть. Есть другие разновидности авторитаризма, основанные на группе лидеров, например, автократия и олигархия. Эти режимы позволяют лидерам реализовывать более серьезные изменения, нежели в демократических режимах.
Диктаторская власть сильно зависит от социального и политического контекста; от последователей, которые хотят или не хотят быть ведомыми; от элит, которые могут бояться прихода чего-то худшего (итальянские и немецкие консерваторы сотрудничали с Муссолини и Гитлером из-за страха перед коммунизмом); от иррациональной веры, что одна личность может сконцентрировать в себе мудрость целого народа. В этом и кроется большая опасность: эмоциональный «хвост» виляет рациональной «собакой». Это апофеоз иллюзии, что человечество нуждается в сильном лидере. Ведь все подобные режимы стали напоминанием о том, как сила лидера переходит в унижение и кровопролитие.
Какой тип лидерства предпочтителен
Большое количество книг, написанных о лидерстве, родом из США. В них редко упоминаются модели, отличные от американской. Такая диспропорция усиливает веру в лидерство как набор сильных качеств одного человека, который доминирует над другими. Такого рода исследования лишь усиливают президентскую власть, убеждая, что коллективное лидерство – это проявление слабости.
Говоря о предпочтительном стиле лидерства, автор вспоминает слова древнего китайского философа Лао-Цзы: «Лидер хорош, когда люди почти и не знают, что он есть, и не настолько хорош, когда люди покоряются и аплодируют». Политический лидер, которому удается объединить людей для совместного решения важных вопросов, может выиграть в долгосрочной перспективе у того, кто следует принципу «делай, как я решил». Второй тип более распространен в культуре, но в демократических режимах он заслуживает лишь критики, а не последователей.