СВОБОДНОЕ ПЛАВАНИЕ

Решение ехать в Карпаты было принято спонтанно. Несмотря на авралы на работе, двое сотрудников бросили все и вечером в среду стартовали с большими рюкзаками прямо из офиса на вокзал. Топ-менеджеры и бровью не повели, а сотрудники ресепшена помахали им вслед белыми платочками

В пути
Двое сотрудников, а это были Руни и Безу, то есть мы, сели в поезд, глянули друг на друга и рассмеялись заговорщицким смехом людей, вырвавшихся в свободное плавание. Вагон тронулся — и мы принялись за еду. В купе с нами больше никого не было. Через минут пятнадцать крупных габаритов и средней зрелости человек с круглым лицом загородил проход в купе и, радостно ткнув пальцем в полку, уселся напротив нас. «Паша», — протянул он руку для знакомства. Это было первое слово, сказанное им, этим великолепным актером одного театра, гением предложений и интонаций и эстетом до глубины стеклянной бутылки со сливовицей. Профессионально Паша служил шеф-поваром французской кухни в ресторации где-то в Мукачево, но явно мог бы состояться и как шоумен. Мы слушали Пашины истории, анекдоты и кулинарные рецепты и, потрясенные талантом этого человека, держались за столик, чтобы не упасть в очередном приступе хохота. Вечер и часть ночи пролетели, хлопая крыльями. Очень весело начинался длинный уик-энд.

Немцы в городе
Сойдя в Мукачево и пересев на маршрутку, мы еще часа три колыхались и разглядывали окрестности из окон. Воздух тут другой, прозрачный. В селе Усть-Черная нас встретил приятель Руни Андрей, который обитал здесь уже несколько дней. Западноукраинское местечко Усть-Черная, в прошлом Кенигсфельд (означает что-то типа нашего «царское поле»), течет уютными домишками вдоль дороги и с высоты выглядит пробором на соснистом черепе гор. Здешние жители общаются на пяти языках: украинском, русском, немецком, венгерском и на своем особом, хрустящем, как корочка хлеба из местной пекарни, и пропитанном дымом печных труб. Говорят, летом здесь полно грибов и ягод. Грибы сушеные входят в состав почти каждого блюда. Готовят тут очень вкусно: суп из белых грибов, борщ с колбасками, зразы, пловы и всякую другую правильную зимнюю еду. Пашу бы сюда.

Жилье для неприхотливых — санаторий «Ялинка», возле которого притулилась бугристая горка с бугельным подъемником. Покатавшись полдня по ухабам и залысинам, мы решили разведать у местных дорогу к настоящим вершинам. Они рассказали: километров семь в гору по серпантину, а там — раздолье-полонина, да не одна, снег отличный, нетронутый, высокий, и людей мало. А что нам? Мы — юные, прекрасные и в непродуваемых куртках. Вот и решили: на следующий день идем в гору.

Первая попытка…
Шли мы, шли, с лыжами и сноубордами под мышкой, с рюкзаками, термосами, камерой и провизией. Шли вперед, срезая углы, где могли. Карабкались в гору, расстегивали на ходу куртки оттого, что было нестерпимо жарко, ели снег, фотографировались и опять шли. А полонины все не было. Нам казалось: вот, еще чуть-чуть — и мы до нее доберемся. Она была такой близкой. Ровная, белая, бескрайняя. Шли мы, шли — и не дошли. Начинало смеркаться. Пришлось повернуть обратно. По дороге на базу решили стартовать завтра до рассвета.

…и тишина
Мы брели, перебрасываясь матерщиной восхищения. Бранные слова восторга — от присутствия здесь, нехватка лексикона — от полноты бытия. От неожиданности, от удивления, от любви, переполняющей все. Как же быстро сменяется картина мира современного горожанина чистым восприятием первобытного человека, который знает, зачем и куда он идет, учащенно дыша, зачем тащит неподъемную ношу! Не заморачивается тем, что же приготовить на обед — чили кон карне или крем-суп из брокколи, а садится на бревно и ест холодные сардельки с мягким белым хлебом, запивая чаем из термоса. А потом встает и идет дальше, пока солнце не садится. Иногда, бредя по земле в ветроупорной одежде и непромокаемых ботинках, мы думали о том, что это не с нами, и одновременно были благодарны за то, что это все-таки с нами. Проваливаться сначала в снег, потом в сон — и все от усталости тела, привыкшего к зимним офисам. Нырять с головой в ледяной бассейн в сауне, идти за порцией плова с глинтвейном в дымную колыбу. С утра опять взбираться в гору, шагать след в след, почти не оглядываться по сторонам и растекаться вниманием по сугробам, деревьям, небу, восходящему солнцу, горам, собственному телу и ноше на спине и в руках.

Фрирайд — free love
Я несла красные лыжи и рюкзак с ботинками за спиной, тащила их в гору, чтобы через какое-то время описать пару зигзагов и частично кубарем скатиться вниз, пропахать руками и головой мягкий снег, так и не достав до земли. Встать, отряхнуться, поймать солнце, которое как раз в эту секунду вышло из-за туч, и завалиться на деревянном настиле покосившейся хатки, чтобы поспать, пока ребята прыгают с сооруженного трамплина. Фрирайд здесь — только для нас. Больше никого на километры вокруг. Нетронутая целина ослепляла. Такая зима — в горах, с припекающим солнцем и двухметровым слоем снега — вызывает любовь и уважение. С такой зимой не хочется прощаться. Я лежала на досках, окруженная плотными, как ножка белого гриба, пластами снега, и мне было
тепло. Волосы не беспокоились о прическе, губы — о словах, глаза — о видении, а ноги — о ходьбе. Семь километров вверх преодолены, сухо и уютно. Мальчишки смеялись. Едва их смех утихал, по полонине развертывалась тишина. Она вне эмоций, но не холодная, вне звуков, но познается благодаря контрасту с шумом.

Лыжные ботинки немного жали, я сняла их — и свежий воздух, пропитанный солнцем, незаметно влюбился в мой мизинец. Мизинец ответил взаимностью, он кайфовал от жизни, как и все во мне. Скорость, страх, страсть Обратная дорога, хоть и вела вниз, но была слишком узкой, чтобы можно было катиться на сноуборде. Руни и Андрей спускались с досками в обнимку. Я не смогла устоять перед искушением семикилометрового спуска, хотя и для лыж места было маловато. Помахала ребятам на прощанье и улетела вниз. Тормозить оказалось бесполезно: покрытые снегом ветки и палки были слишком скользкие, а за очередным поворотом меня могло ждать какое-нибудь бревно. Кровь бурлила, пальцы с палками сжимались в кулаки, а я мчалась вниз и в пустоту. Перелетела через ручей и… обрыв, зацепилась палками за землю, очумев от бешено колотящегося в груди адреналина. Поднялась, отряхнулась
и, навострив лыжи, оттолкнулась, чтобы пролететь оставшиеся полпути. Тормозила, падая на попу, когда чувствовала, что скорость зашкаливает.

Внизу местные дети кричали мне по-немецки: «Hallo, hallo!». Неожиданно, но это ведь Кенигсфельд, а дети, может быть, потомки австрийцев, которых здесь теперь в чистом виде вообще не осталось. Я помахала им в ответ, переобулась и пошла в сторону базы. По дороге зашла в пекарню за круглым белым хлебом (только что из печи). Хлеб, снег и лыжи — это совершенное счастье.

После снегов
В Карпатах еще долго будет лежать снег, а в Киеве дело движется к концу зимы. Суша тает под покровом свежевыжатых туч, никто не стучится в дверь, и зверь пушной заснул на пороге. Внутри тепло и сухо. Ветер не буянит, а движения быстры, как звуки. Так и хочется узнать: какая будет весна? Что она разбудит в человеке, надежды и старания которого бьются о стенки одного большого тела мира? Взгляд старухи-зимы настолько блестит, что не пропускает воду, а ее растекшаяся в извилинах морщин кожа напоминает пустыню в дюнах. Снежные дюны прячут в себе лыжи. Горячее солнце выламывает руки дыханию, и влага под одеждой. И тишина.

Текст АННА Санина
Фото РУСЛАН Машков