К юбилею артиста в издательстве «Зебра Е» выходит книжка «Александр Абдулов: «Хочу остаться легендой».
Александр Абдулов собирался написать книжку в форме диалога со своим отцом. Говорил, что «морально созрел» и подготовил для книжки черновой материал - записи в блокнотах, которые он делал на протяжении жизни. Но из-за крайней занятости свою идею не успел воплотить. Издательство «Зебра Е» обработало интервью актера за последние тридцать лет, выстроило их в монолог. Одно из последних интервью Александр Абдулов закончил словами: «Хочу остаться легендой». Так и назвали книжку, отрывки из которой мы сегодня публикуем.
«Щепка» против МХАТа
На следующий год поступал по кругу во все театральные институты и прошел везде (в 1970 году Абдулов провалился на экзаменах в Щепкинское училище и вернулся на родину, в Фергану. - Ред.). В итоге выбрал МХАТ (а документы у меня лежали в «Щепке»). Но щепкинцы поняли, что я от них сваливаю куда-то в другой институт, и не отдали документы. Я уж и так и сяк. С братом передал, что вообще уезжаю из Москвы, брат приходил с милиционером забирать эти бумаги. Наконец отдали, но при этом сказали: «Передайте ему, что он во МХАТе учиться не будет!» В общем, дали слово отомстить. А я-то считал, что уже практически принят. Но вдруг оказалось, что сочинения проверяет педагог... Щепкинского училища! И после того как я с экзамена вынес сочинение брату и тот вычитал (брат был преподавателем русского языка и литературы), в моей работе нашли-таки сорок две ошибки. Меня зарубили. Видимо, у них были свои правила русского языка.
А набор-то везде уже закончен! И почему меня ноги понесли в ГИТИС, не знаю. Пришел к секретарю ректора, там некая Тамара Хасановна была. (А ректор МХАТа уже обзвонил все институты, сказал: придет парень такой, помогите, если сможете, у нас с ним ЧП приключилось.) И, значит, она спрашивает: «Это ты?» «Я», -говорю. «Ну, давай проверим твое счастье. Вот сейчас я набираю телефон, и если декан актерского факультета дома, она придет. Нет - не судьба». Накручивает номер, и декан отвечает: «Я сейчас приду». Пришла, послушала меня: «Как раз идет заседание ректората, и там сидит Иосиф Моисеевич Раевский, который набирает курс». Для меня «Раевский» - только имя, я его до тех пор и в глаза-то не видел. Вхожу. «Кто из вас, - говорю, - Раевский?!» (Такой наглости никто от меня, разумеется, не ожидал... Но это от зажима, конечно.) Итак: «Кто Раевский?» - «Ну, я». - «Давайте я вам читать буду». Он послушал, потом вывел меня и сказал: «Ладно, чтобы ты не сделал опять сорок две ошибки, сочинение сдавать не будешь». И взял меня в институт на свой курс...
А тот самолет разбился...
Нет, я точно не пижон. Я скорее хулиган - в хорошем смысле слова. Немногие способны на «красивое хулиганство», для этого фантазия нужна. Я, например, единственный актер, которому удалось снять великого оператора Павла Лебешева... Было дело... Помню, долго уговаривал его сняться в качестве актера: «Ты только представь себе, Паша, - Абдулов снимает Лебешева. В этом же есть замечательная дурь!» Он потом ворчал, возмущался, что я его плохо снял. «Ты, - говорю, - всегда меня плохо снимаешь - я же не жалуюсь»...
Конечно, кроме кубков, в моем доме есть еще некоторое количество исторических предметов. Вот висит в рамке билет на самолет, который разбился. Я должен был лететь на нем в Ленинград. Это еще в советские времена произошло. Я тогда опаздывал по делам на студию и умолял стюардесс, чтоб отправили меня первым рейсом, который полетит, потому что были задержки. Мы уже сели в свой самолет, как вдруг прибегает стюардесса и говорит: «Идемте скорей, вот тот самолет на полчаса раньше улетает». Мы в него быстренько и пересели. А тот рейс, на котором должны были лететь, разбился...
Еще на стенах моего дома висят фотографии с Робертом Де Ниро, с Катрин Денев, я знаком с ними... Де Ниро три раза приезжал на Московский фестиваль во времена, когда я был его директором. Есть снимки с Ричардом Гиром, который тоже трижды приезжал в Москву, и все три раза я его принимал.
Танки и бегемоты
Слава богу, по моим ощущениям история с «Бременскими музыкантами» удалась... У Михалкова в «Сибирском цирюльнике» огромная массовка. Но, кажется, мы его рекорд побили. Думаю, что в сцене парада задействовано тысяч двадцать, а то и тридцать воинов... Как мне помог Гейдар Алиев на съемках... Мы полтора месяца снимали в Азербайджане, и у нас было все, что мы хотели. Нужны были танки - шли танки, бэтээры - шли бэтээры. У нас даже шутка родилась: в тот момент, когда снимался парад у Короля, Армения спокойно могла брать Азербайджан - все его войска были на съемках «Бременских музыкантов». У нас на съемках даже бегемот был настоящий... Помог Бакинский зоопарк. Мне привозили ягуаров, удавов, орлов... Была ситуация, когда бегемот должен был с охраной пробегать мимо меня. Я смотрю в монитор: Жужа бежит на меня, укрупняется, укрупняется... И тут я поднял голову и вижу, что она уже в трех метрах от меня. На меня перло две с половиной тонны живого веса... А бегемоты, надо сказать, достаточно быстро бегают. Я схватил телевизор со столиком вместе - и в сторону... В тот же момент по месту, где я стоял, пробежал бегемот...
Очень переживал перед съемками Александр Коржаков.... Говорил: «Ты мне объясняй задачу так, как написано в пособии к японскому будильнику - не кипятить...» Поначалу многие артисты хотели отказаться сниматься из-за того, что будет играть Коржаков. Но я говорил: «Ребята, тогда будем менять вас»... У меня не было другого выхода. Иначе я - тряпка. Но потом в Коржакова влюбилась вся съемочная группа. Никогда не забуду первый съемочный день. Собираемся на ужин. Актеры переодеваются, бросают костюмы, костюмеры их собирают. Все уже готовы, нет только Коржакова. И тут он выходит. Держит аккуратно повешенный на вешалку костюм: «Кому сдать?» Костюмеры чуть не заплакали от умиления...
Так рождаются мифы
Сергей Соловьев пригласил меня сниматься в картине «Дом под звездным небом» на эпизод, где я играю в чудовищном гриме алкаша. Тот со своим напарником на аэродроме ворует баки от самолетов и продает дачникам для душа. Ma-аленькая такая сценка: приношу этот бак, а Ульянов его покупает. «Так это же, — говорит, — от бомбардировщика!» — «Ну и что, что от бомбардировщика?!» Вот такусенький эпизодик. И все…
Я пришел, сняли. А через неделю — звонок. Сергей Александрович говорит: «Понимаешь, Саша, так получилось — мы посмотрели материал, забавно! А у меня по сценарию персонаж, которого играет Ульянов, умирает. Вы вроде так хорошо с ним разговаривали — тебе необходимо быть на похоронах. Давай мы продлим твою роль». Продлили. Как только на похоронах начинали играть Гимн Советского Союза, я принимался орать: «Я этого не вынесу!» Сняли и это.
Через неделю опять звонок: «Понимаешь, ты ведь был на похоронах и так там убивался по поводу кончины, что на поминках-то тебе обязательно надо появиться». Сняли эпизод на поминках.
Все хорошо, но через неделю опять звонок: «Ты знаешь, у меня по сценарию вся семья уезжает в Америку. А ты так здорово на поминках прощался, что проводить-то уж должен». Сняли проводы.
Через неделю еще звонок: «Саш, ну, тут вообще такая ситуация, я в конце всех убиваю, давай и тебя убьем?» Я говорю: «Давай». И сняли, что меня убивает шальная пуля, когда я несу пропеллер от самолета. Я только и успел при этом сказать: «А вентилятор-то как же?» И умер.
И вот после этого — вновь звонок. Говорю: «Сережа, все! Ты меня убил!» А он говорит в ответ: «Вот в этом-то и дело. Будем снимать похороны»…
Эту же историю я слышала в изложении Сергея Соловьева. По версии режиссера инициатором съемок с продолжением был не он, а сам Абдулов. Неугомонная актерская натура Александра Гавриловича умела из воздуха придумывать сюжет и играть то, что ему хотелось. Он и сочинил историю про водопроводчика, которой изначально в сценарии не было. Сопротивляться Абдулову бесполезно. Более того он сумел внушить режиссеру, что его водопроводчик чуть ли ни главный герой фильма. В конце съемок Соловьев под влиянием Абдулова проникся судьбой водопроводчика и говорит Саше: «Ну раз твоего водопроводчика убили, так, наверное, и похоронили. Давай снимем его похороны.»
- А вот это хрена, - неожиданно отказался Абдулов. – Собственные похороны я играть не буду.
Я не могу, и не умею публично каяться, в каких-то собственных грехах. Я никогда не рассказываю о своей личной жизни... И потому никто из посторонних, о ней не знает… Придумывают что-то — ну и пусть придумывают. Чего-то подсматривают, где-то подслушивают – да и бог с ними. Но я-то ничего не говорю… В мою профессиональную деятельность, пожалуйста, лезьте – она публична… Но моя личная жизнь — это моя личная жизнь… Есть люди, которые пишут о том, как они спали с одной женщиной, потом с другой, дальше с третьей. А те, о которых пишут, они уже давно жены других людей, у них дети. Как вы считаете, это нормально? По моей морали, я считаю, что это подло. Вот, например, читает ребенок книгу, или статью, и узнает - оказывается, мою маму - того... Нет, я этого не понимаю. Представляете, если я сейчас напишу, с кем я жил. Ну-у-у!.. Это хороший многотомник был бы, волосы бы у всех дыбом встали… Я никогда этого не сделаю. Это табу. Этого делать нельзя…
Анастасия ПЛЕШАКОВА / Комсомольская правда