«Транспорт — это аполитичный бизнес, самолеты летали и будут летать при любой власти» — так председатель правления страхового общества «Бусин» Лариса Непочатова объяснила ставку компании на авиастрахование. Рейтинговое агентство «Эксперт-Рейтинг» оценило долю «Бусина» на рынке обязательного авиастрахования в прошлом году в 43%. Однако на пути к такому показателю компания сталкивалась со многими неприятностями. Например, в 2004 году «Бусин» стал фигурантом международного судебного скандала вследствие крушения в аэропорту Баку украинского самолета. О деталях этого дела, намерении продать компанию и своем видении проблем отечественного страхового рынка госпожа Непочатова рассказала «ДЕЛУ».
– Говорят, вы давно поняли, что после вступления Украины во Всемирную торговую организацию (ВТО) украинские страховые компании не выдержат конкуренции со стороны иностранных, и именно поэтому решили продать «Бусин»?
– Такие разговоры, наверное, ведут люди, которые профессионально страхованием не занимаются. Понимаете, то, что в Украину приходят иностранные компании, само по себе ничего не значит. Важно знать рынок, большое значение имеет андеррайтинг (оценка риска и решение, принимать его на страхование или нет). «Бусин», например, является андеррайтером украинского авиационного сектора. Это значит, что у нашей компании есть право перестраховывать авиационные риски за рубежом, распределять их, устанавливать цены на страховки. Нам доверяет огромное количество перестраховщиков, и это делает нашу компанию конкурентоспособной.
– То есть продажа «Бусина» со вступлением Украины в ВТО никак не связана?
– Разговоры о вступлении Украины в ВТО ведутся столько лет, сколько нашей компании. Я помню, как еще в 2000 году кричали: «Все, мы вступаем в ВТО, и у нас в стране все будет хорошо!» То, что мы сейчас решили продать компанию, связано с ее показателями. Согласитесь, глупо было искать инвестора за рубежом, когда уставный капитал «Бусина» составлял 100 тысяч долларов.
– Правда ли, что вы вели переговоры о продаже компании с российским Альфа-Банком, немецким перестраховочным обществом Munich Re, польским страховщиком PZU. Если да, то кому из них отдали предпочтение?
– Не в моих правилах рассказывать, с кем я веду переговоры. И вы прекрасно знаете, что поиском инвестора занимается не сама компания, а финансовые консультанты. Могу лишь сказать, что ничего общего с действительностью список, приведенный вами, не имеет.
– В числе претендентов на покупку вашей компании называют «Росгосстрах»…
– С «Росгосстрахом» мы партнеры и давно сотрудничаем. И я абсолютно уверена, что они нас не собираются покупать.
– Когда вы объявите результат переговоров о продаже компании?
– Когда все утрясется. Мы начали вести переговоры в середине октября — так что прошло совсем мало времени. В этом деле очень важна удача. Процесс продажи может длиться несколько месяцев, а может растянуться на годы. Это как замужество. Вы можете три дня быть знакомы с человеком и выйти за него замуж, а можете год встречаться, узнавать друг друга и только тогда жениться.
– С 1 января «Бусин», как и другие страховщики, должен избавиться от внелистинговых ценных бумаг. Для вас это проблема?
– Наша компания не имеет «мусорных» акций и облигаций. Наш принцип прост — «живые» деньги всегда лучше. Этим мы и отличаемся от других компаний.
– И в какие активы вы предпочитаете вкладывать деньги страхователей?
– Компания размещает деньги в основном на депозитах. Я считаю, что это правильно — когда ты занимаешься страхованием больших рисков, иногда приходится выплачивать возмещение еще до того, как придут деньги от перестраховщика. Поэтому мы легко справляемся с выплатами в 2-3 миллиона долларов.
«Кабмину следует отменить закон о тендерах»
– Если подвести итоги года, что больше всего препятствовало работе вашей страховой компании?
– Если вы намекаете на налоговую (улыбается), то у нас с этим ведомством никогда не было проблем. Одним из самых негативных явлений на страховом рынке остается огромное количество мелких компаний, которые при ком-то состоят. Эта проблема порождает еще одну — недобросовестные тендеры. Ведь не секрет, что многие компании предприятия создают для страхования своих рисков. Хорошо будет, если новый Кабмин отменит закон о тендерах (полное название: «О покупке товаров, работ и услуг за государственные средства». — «ДЕЛО»). Мне кажется, что госпредприятиям нужно дать больше свободы — пускай они сами определяют условия тендера, который проводят. А то иногда бывает, что страховщик больше заплатил за оформление необходимой документации, чем надеялся получить от победы в конкурсе.
– Согласны ли вы со своими коллегами, которые считают тендеры бичом страхового рынка? Вы также от него страдаете?
– Наша компания очень редко участвует в тендерах. Кроме того, мы практически не сотрудничаем с государственными предприятиями. Как я уже сказала, закон о тендерах несовершенен, в нем очень много нюансов, превративших этот нормативный акт в плодородное поле, на котором сомнительные страховые компании всегда могут что-то урвать. Если понятно, что результаты тендера будут сомнительными, например, кто-то демпингует или ведет «подковерные игры», то лучше в нем не участвовать. Имя гораздо дороже денег.
Кстати, когда мы выигрывали тендер, никто не оспаривал его результаты в суде, никто на нас не жаловался. Когда же мы проигрываем, всегда стараемся отстоять свою позицию. И если дело правое, идем в суд.
«Пилоту упавшего самолета мы выплатили 100 тысяч гривен»
– Тем не менее «Бусин» не единожды фигурировал в нашумевших судебных исках. Взять хотя бы дело о крушении самолета в аэропорту Баку в марте 2004 года. Член экипажа Александр Казанцев обвиняет собственников самолета в том, что они знали о неисправности и даже специально застраховали летательный аппарат на огромную сумму — 10 миллионов долларов. Страховщиком была выбрана ваша компания…
– Это дело нашумевшим сделал господин Казанцев. Он не знает международных правил страхования, условий страхового договора и еще позволяет себе что-то комментировать.
«Бусин» сделал все, что от него требовалось в страховом договоре. Мы выплатили страховое возмещение всем членам экипажа. И семьям погибших, и тем, кто остался в живых. Четыре месяца наши сотрудники бегали за самим господином Казанцевым, упрашивая его зайти в компанию и получить компенсацию.
– Но он заявляет, что никакого возмещения выплачено не было!
– Конечно, ему выгодно говорить, что он ничего не получил. На самом же деле он пришел в компанию, написал заявление и забрал свои деньги — получил 100 тысяч гривен за инвалидность.
– По моему, не очень-то и много…
– Если он оценивает свою жизнь и здоровье в большую сумму, нужно было подороже застраховаться.
– Вы как третья сторона дела кого считаете виновным в аварии?
– Я как человек, проработавший многие годы в гражданской авиации, знаю, что за все происходящее на борту корабля отвечает командир. Им был господин Казанцев. И обвинять кого-то другого он не имеет права.
– Но Казанцев говорит, что самолет был неисправен, а следы преступления быстро замели. По его словам, обломки должны храниться как вещественные доказательства не менее трех месяцев. А их прибрали почти сразу же после авиакатастрофы, а страховые компании еще и заплатили за уборку огромную сумму — 73 тысячи долларов…
– Объясняю. Согласно условиям Чикагской конвенции (о международной гражданской авиации. — «ДЕЛО»), обломки должны были убрать, ведь они находились на территории аэродрома. Уборкой занималась специальная компания — Air Claims. Но обломки, как думает господин Казанцев, уничтожены не были, их переместили в ангар и там хранили, пока работала следственная комиссия. Что касается денег, заплаченных за уборку, то была проведена калькуляция, мы с ней согласились, и с ней согласились перестраховщики. Она совсем небольшая. Есть соответствующие документы, согласованные на всех уровнях.
– То есть вы не считаете сумму, заплаченную за уборку, большой?
– По правилам она не может превышать 5% страховой суммы самого самолета, а в нашем случае — это даже меньше 1%.
– Дело еще не закрыто?
– Я не слежу за ним, поскольку мы не являемся ответчиками и никогда ими не были.
