[18.02.08]

Автор дня - Алексей ПОПОВ

Югославский опыт НАТО

В марте 2007 года примечательны две даты. 11-го — годовщина со дня смерти Слободана Милошевича в Гаагской тюрьме, 24-го — восемь лет с начала натовских бомбардировок Югославии, первой в истории войны, развязанной Североатлантическим блоком, в который так активно втягивают Украину «оранжевые».

На эти события стоит взглянуть пристальней. Тем более что многое о них наше общество знает поверхностно, и это цинично используют проатлантические пропагандисты.

Обыкновенная глупость или типичная пропаганда?

Примером является обнародованный в конце 2005-го пресс-релиз фонда «Демократические инициативы» «Место Украины в НАТО» http://www.dif.org.ua/modules/pages/files/Українці.., где представлены доводы экспертов о том, как лучше за НАТО агитировать в Украине, в частности, какие контраргументы предъявлять в ответ на заявления об агрессивном характере этого блока. По поводу бомбардировок Югославии написано следующее.

«С моральной стороны предпосылки вмешательства НАТО в 1999 году в ситуацию вокруг Косово, возможно, не были хорошо аргументированы, но с правовой точки зрения, действия НАТО нельзя считать агрессивными. В Югославии ни ООН, ни ОБСЕ не справились с ситуацией: пригласили НАТО, чтобы ее урегулировать.

Ныне почти все страны бывшей Югославии или вступили в НАТО, как Словения, или находятся в процессе вступления. Они не усматривают вины НАТО в том, что произошло в 1999 году, возлагая ответственность большей частью на режим Милошевича и тех, кто осуществлял этнические чистки. Пока мы будем сочувствовать Югославии как жертве НАТО, страны, которые образовались на ее территориях, вступят в НАТО, а Украина будет оставаться за бортом».

Из логики пронатовских экспертов следует, что сначала в 1999 г. Югославию бомбили, а потом она распалась на несколько государств, одно из которых — Словения. Но все, кто хоть немного интересуется политикой, знают, что Социалистическая Федеративная Республика Югославия распадалась с лета 1991-го по весну 1992 г., когда из нее последовательно выделились Словения, Хорватия, Македония и Босния. В 1999 г. все они были самостоятельными международно признанными государствами, которые, естественно, не являлись объектами того конфликта, так как никакого отношения не имели к иной стране — Федеративной республике Югославия, созданной в апреле 1992-го не отделявшимися от СФРЮ Сербией и Черногорией. А утверждать, что Словения и другие отделившиеся тогда республики СФРЮ в 1999-м были частью Югославии — все равно, что считать Финляндию и Польшу частью СССР из-за их принадлежности к Российской империи.

Итак, налицо либо коллективная некомпетентность полусотни экспертов, отобранных «Деминициативами», либо их сознательный расчет на некомпетентность народа и на отсутствие публичных дебатов по поводу вхождения в НАТО (ибо на подобную нестыковку любой мало-мальски подкованный оппонент им бы указал). Конечно, ляпов у украинских экспертов — особенно по части международной политики — предостаточно, однако трудно поверить, что фраза: «в Югославии ни ООН, ни ОБСЕ не справились с ситуацией: пригласили НАТО, чтобы ее урегулировать» написана в искреннем убеждении, а не в желании ввести в заблуждение народ — ведь хорошо известно, что бомбить Югославию ни ООН, ни ОБСЕ НАТО не приглашали. Так кто же приглашал, по мнению демиинцивативных экспертов? Вашингтонский обком? Ведь безличная форма «пригласили» напоминает «есть мнение» советских времен.

Не герой и не тиран

«Когда о солидарности не может быть и речи» — так озаглавлен материал о смерти Милошевича в издании харьковской правозащитной группы «Права людини». Что ж, раз Блэр и Рамсфельд публично называли Милошевича диктатором — разве может быть у грантированных правозащитников другое мнение? А на Западе инакомыслие в этом вопросе порой влечет неприятности — одному из крупнейших прозаиков современности Петеру Хандке оно стоило лишения престижнейшей в ФРГ литературной премии имени Гейне в 2006-м.

Однако я не хочу представить бывшего президента Сербии и ФРЮ героем и оправдывать все его действия. Милошевич был властолюбив и умело манипулировал людьми. Но это присуще многим политикам, и одного властолюбия недостаточно, чтобы квалифицировать какого-либо правителя как диктатора. Тем не менее именно при Милошевиче в Сербии появился политический плюрализм, стали проходить альтернативные выборы. Однако во внутренней политике он не пытался радикально изменить новые правила игры, а лишь старался скорректировать их в свою пользу. Да, у многих сербов могли быть справедливые основания для недовольства его правлением, но заключенных за инакомыслие в стране не было.

Диктаторы же правят с одной партией или вообще без партий и тем более не проводят выборов, на которых их соперники в первом же туре получают более 48% голосов, как было с Куштуницей в 2000-м (ясно, что он бы победил Милошевича и во втором, но оппозиция устроила революцию потому, что именно она давала основания провести и досрочные парламентские выборы). Таким образом, правление Милошевича никак нельзя сравнивать ни с режимами Трухильо, Сомосы, Пиночета и других диктаторов Латинской Америки, ни с режимами почитаемых ныне на их родине предвоенных диктаторов стран Балтии — Сметоны, Ульманиса и Пятса. Да и по сравнению с режимами межвоенной Польши власть Милошевича была гораздо демократичней.

Теперь о роли Слобо в распаде СФРЮ. Неразумно не замечать его национализма, но сходные настроения были на этом пространстве у всех политиков, которых вынесла наверх волна начала 1990-х. Породила же националистическую волну во многом шоковая терапия, проводимая по рецептам МВФ, Еврокомиссии и лично Джеффри Сакса. Тем не менее Милошевич не препятствовал отделению Словении и Македонии в 1991 г. Но в этих республиках было очень мало сербов. Сложнее обстояло дело с Хорватией и Боснией, где сербское большинство обитало на обширных территориях.

Если сейчас некая страна распадается, то границы государств, возникающих на ее месте, должны совпадать с границами ее внутренних админединиц. Так было с СССР и Чехословакией, разделившимися по линии границ своих союзных республик (так в итоге стало и с СФРЮ). Но после Первой мировой войны господствовал другой принцип — границы новых государств должны как можно точнее соответствовать границам этнического расселения. Поэтому победители войны и организовывали плебисциты на спорных территориях. Ясно, что оба принципа несовершенны. Милошевич поддерживал второй из них, который давал боснийским и хорватским сербам возможность объединиться с Сербией. И опирался он на югославскую конституцию 1974-го, которая говорила о самоопределении народов, а не союзных республик. Однако не модель раздела определяет ожесточенность конфликта, а характер межэтнических отношений. И при тех отношениях, что были на момент распада, кровопролитие в Хорватии и Боснии случилось бы независимо от позиции Милошевича. В произошедшем, конечно, есть и его вина. Равно как и хорватских и боснийских лидеров, которые не удостоились на Западе и десятой доли хулы, выпавшей Милошевичу.

В тех войнах было немало преступлений с обеих сторон. Но никому не удалось обнаружить в выступлениях Милошевича того, что называется разжиганием национальной ненависти, напротив — он публично не раз подчеркивал, что многонациональность Сербии и Югославии — ее богатство. Конечно, у политиков нередко дела противоречат словам. Однако, согласно воспоминаниям Дэвида Оуэна, бывшего министра иностранных дел Великобритании и посредника по урегулированию боснийского конфликта в 1995-м, к Милошевичу можно предъявить много претензий по поводу стиля руководства, но он не был ксенофобом и даже националистом. А как свидетель на заседании Международного трибунала Оуэн назвал Милошевича единственным лидером, последовательно поддерживавшим мир.

Действительно, Милошевич со временем перестал оказывать материальную поддержку хорватским и боснийским сербам (что касается югославской армии, то она покинула Хорватию и Боснию еще в начале 1992-го). Разумеется, это было вызвано и внутренними экономическими трудностями, и давлением Запада, однако в конце1995-го, когда Дейтонские соглашения положили конец войне в Боснии, Милошевич некоторое время казался Западу гарантом мира и стабильности на Балканах.

Но вскоре разразился косовский кризис, точнее, выдвинулся на первый план в международных отношениях. В марте 1998 г. жители разных стран узнали из СМИ, что есть такой край Косово, где нехороший Милошевич угнетает албанцев. Но на самом деле кризис начался задолго до рождения сербского лидера.

Как затягивалась косовская петля

Косово — колыбель сербской государственности и культуры. Но после битвы на Косовом поле в 1389-м (где сербы сражались плечом к плечу с еще единоверными албанцами) эта государственность была на много веков ликвидирована турками-османами. Большое число косовских сербов в ХVII — XVIII веках мигрировали на север, и в крае увеличилась доля албанцев, которые, в отличие от сербов, массово приняли религию завоевателей (на территории Албании исламизированность титульной нации всегда была меньше, чем в Косово). Но лишь незадолго до того, как Сербия восстановила суверенитет над этой землей (1912 г.), албанцы стали там большинством — вследствие этнических чисток, устроенных турками на рубеже веков.

Межнациональная напряженность господствовала в крае весь межвоенный период. Ее следствие — существенная поддержка, которую косовские албанцы оказывали итальянским, а затем немецким оккупантам в благодарность за присоединение территории к Албании. Заметного антифашистского сопротивления среди них не было (в отличие от населения Албании).

После преобразования Югославии в социалистическую федерацию Косово получило автономию в составе Сербии. По конституции 1974 г. автономия была расширена до той степени, которая, по мнению Оуэна, не имела аналогий в мире.

Между тем численность сербов в населении Косово уменьшалась не только в относительном выражении (что было естественно при высокой рождаемости албанцев), но и в абсолютных цифрах, что уже весьма странно. В 1960-е годы она сократилась на 8 тыс. (3%), в 1970-е — на 22 тыс. (9%), в 1980-е — на 21 тыс. (9%). На их вытеснение работал не только админаппарат края, находящийся в руках албанцев, но и в первую очередь общественные механизмы кланового общества. Впрочем, вытеснялись не только сербы, уменьшалась доля и представителей других народов, в том числе и мусульманских. Уже позже, в 1998-м, черкесы, которые бежали туда из Российской империи после Кавказской войны, попросятся обратно, и РФ их всех эвакуирует.

Шла элементарная борьба за жизненное пространство — ведь плотность населения в Косово повыше, чем в Донецкой области, только в отличие от последней большинство населения живет в селах. Следовательно, земельный вопрос из-за переселения обострялся особо. В 1981 г. по краю прокатилась волна сербских погромов с требованием присоединения к Албании, которая на тот момент была тоталитарно-коммунистическим государством вроде сталинского СССР. Волнения были подавлены, но конфликт продолжал тлеть. О необходимости защитить косовских сербов первой публично заговорила некоммунистическая сербская интеллигенция, а лидер сербских коммунистов Милошевич только перехватил эту инициативу. В 1989 г. референдум принял новую конституцию Сербии, где наряду с утверждением основных принципов современной демократии сокращалась автономия Косово и Воеводины, где проживало большое число венгров и других меньшинств. Вызванные этим актом национальные трения в Воеводине никогда не угрожали серьезным конфликтом. В Косово же изменение статуса привело к эскалации конфликта. Албанцы стали бойкотировать структуры власти. В случае их участия в президентских выборах в 1992-м (а они составляли 12 — 15% электората страны) президентом Сербии мог бы стать не Милошевич, а американский миллионер Милан Панич. Но на эти и другие выборы они не ходили, а жили как бы в параллельном государстве. Ибо албанское общество Косово показало, что оно обладает механизмами контроля и мобилизации, столь же эффективными, как и государственные. Так, собственное налогообложение (или если угодно — поборы), том числе и среди работающих за рубежом албанцев, не только позволило создать альтернативные структуры образования и здравоохранения (в государственные школы и больницы албанцы Косово не ходили), но и проводить — на домашних избирательных участках — референдум о независимости и выборы своего парламента и президента.

И все эти выборы проходили при Милошевиче как президенте Сербии (а с 1997 г. — Югославии). Естественно, он их не признавал. Но какой демократический лидер — не говоря уже о настоящем диктаторе — такие выборы вообще позволил бы? В итоге албанцы смогли собрать средства не только на школы и выборы, но и на оружие — с начала 1998-го действия Армии освобождения Косово и контрдействия югославской армии стали главной темой мировых новостей.

Любое государство вправе защищать свою территориальную целостность силой оружия. Это в последние годы и демонстрируют европейские страны. Да, борьба Испании против сепаратизма ЭТА другая по форме, чем та, что вела Югославия против АОК. Но это потому что с ЭТА, малочисленными группами террористов, которых в основном пассивно поддерживает население Страны басков, можно бороться и силами спецслужб. Массовая поддержка террористов албанским населением края требовала совсем другого масштаба и средств борьбы. Тем не менее авиации — как Россия против Ичкерии, Израиль против палестинцев и Турция против курдов — Белград не применял.

Однако Запад стал требовать от Югославии не допускать «непропорционального» с его точки зрения применения силы, АОК же он лишь слегка журил. Назвавший эту организации террористической американский спецпредставитель по Югославии Роберт Гелбард был вскоре смещен с поста. Осенью 1998-го обозначились главные требования НАТО — обеспечение безопасности в крае силами альянса, их присутствие на всей территории Югославии и предоставление Косово широчайшей автономии. Когда в марте 1999 г. югославская делегация в Рамбуйе одобрила подобную автономию, но отказалась подписать соглашение, предполагавшее оккупацию своей страны, война стала неизбежной. Хотя ни СовБез ООН, ни ОБСЕ не просили НАТО вмешиваться.

Недемократические черты югославской власти могут оправдать эту агрессию не в большей степени, чем недемократичность польского президента Мосьцицкого и премьера Славой-Сладковского может оправдать нападение Германии на их страну в 1939-м. Да, внутрисербская оппозиция, которая в отличие от албанских сепаратистов не стремилась к развалу государства, имела основания быть недовольной Милошевичем. Однако его действия в Косово были адекватными угрозе.

То, что действия югославской армии ничем не отличались от действий израильских военных, косвенно подтверждается позицией нынешнего Верховного комиссара ООН по правам человека Луизы Арбур. В бытность главным прокурором МТБЮ она в мае 1999-го и выдвинула обвинения против Милошевича. Летом же прошлого года, касаясь конфликта в Ливане, Арбур сказала, что «масштаб жертв среди гражданского населения и их предсказуемость может повлечь персональную уголовную ответственность тех, кто занимает командные и контрольные посты». Конечно, дальше этих слов дело не пошло, поскольку международного трибунала по Ближнему Востоку (в отличие от Югославии) нет. И, возможно, это и к лучшему, так как подобные трибуналы и другое вмешательство во внутренние дела стран, на мой взгляд, конфликт не решают.

Гуманитарное оправдание агрессии

Сейчас в западном мире господствует либеральная концепция прав человека с ее негласной иерархией насилия: насилие со стороны государства — зло большее, чем насилие, совершаемое индивидом или группой людей. Отсюда такая сосредоточенность Совета Европы на борьбе со смертной казнью. Так, ранее считалось в порядке вещей, что «государство притязает на монополию легитимного применения насилия» (Макс Вебер). Но современные европейские страны не просто не хотят выглядеть такими государствами. Они не хотят позволять и остальным быть такими (в данном случае — не позволять Белграду принять адекватные меры против массового албанского терроризма). Легитимным становится не всякое насилие, а лишь ограниченное. В современном либеральном понимании насилие — едва ли не абсолютное зло.

При этом зло согласно такой концепции не присуще человеку как таковому. Конечно, оно может быть присуще и отдельным людям, и группам людей (террористам). Но может ли зло в какие-то исторические моменты двигать критической массой какого-либо общества? (Под такой массой надо иметь в виду не обязательно большинство, но и меньшинство, которое и не имея традиционных государственных механизмов способно управлять остальной массой.) На такой вопрос по правозащитной концепции надо отвечать отрицательно. Если происходят массовые вооруженные протесты — значит, в этом виноват лишь какой-то плохой дядя у власти, скажем, Милошевич. А стоит не дать ему контролировать Косово, и под эгидой НАТО, именуемого в СМИ мировым сообществом, наступит благодать межнационального согласия.

Именно такая концепция сделала вмешательство в Косово очень популярным на Западе. Да, в этой популярности сыграла роль тональность СМИ, порожденная геополитическими соображениями США и ряда других стран. Однако эти СМИ могли обмануть, потому что взращенное правозащитной концепцией общество само было радо обманываться.

Ведь война против Югославии 1999 г. только потому могла стать войной всего НАТО, что ее поддерживал почти весь парламентский спектр натовских европейских стран за немногими исключениями в виде французских коммунистов, частично — немецких «зеленых» и итальянских коммунистов. На парламентском уровне самая серьезная оппозиция войне была не в Европе, а в США — из-за традиций изоляционизма и финансового бремени, которое в основном несли американцы. Однако ни одна оппозиционная войне парламентская или непарламентская политическая сила стран НАТО не утверждала, что Милошевич отстаивает суверенитет страны. Не было и антивоенных демонстраций, хотя бы отдаленно сравнимых с теми, что охватили мир в канун вторжения в Ирак. А ведь Саддам, в отличие от лидера Югославии, был настоящим диктатором. Но прилив миролюбия охватил тогда Запад не только из пацифизма — после 11 сентября вполне можно было предположить теракты в Мадриде и Лондоне. А в 1999-м было понятно, что хоть сербов и изображают варварами, басаевых среди них не найдется.

Тихий террор как достижение миротворчества

Не стоит подробно описывать войну, исход которой стал очевиден уже после первых 80 дней натовских бомбардировок. Отмечу лишь, что в ней погибли свыше 2000 мирных жителей Югославии. Интересней другое — как соотносится реальный итог почти 8-летней натовской оккупации Косово с аргументами о том, что Североатлантический альянс — это не военный блок, а политическая и миротворческая организация, и вступление туда важно не столько для безопасности Украины, сколько для утверждения у нас демократии и прав человека.

Если принимать на веру последнее утверждение, то надо логически предполагать, что демократия и права человека еще больше будут утверждаться на территории, которая не просто войдет в НАТО, а разместит на своей территории ее войска, призванные следить за порядком в стране (напомню, что силы КФОР имеют мандат ООН, но подчинены именно НАТО). По такой же логике — демократия и права человека будут еще больше утверждаться там, где надзор за местной властью, а частично и властные функции будут осуществлять представители стран НАТО (напомню, что руководителями и ведущими сотрудниками Миссии ООН по делам временной администрации в Косово являлись представители либо стран НАТО, либо не входящих в блок стран ЕС). Разумеется, и при таких условиях демократию утвердить непросто, если речь идет о территории, населенной людоедами из племени мумбо-юмбо. Но ведь в случае с Косово речь идет не просто о географической Европе, а о территории, перспектива присоединения которой к ЕС признана самим Евросоюзом, правда, без указания сроков.

Задача межнационального примирения крайне сложна. Но ведь НАТО у его пропагандистов имеет репутацию едва ли не всемогущего «бога из машины» греческой трагедии. И ведь действительно, в некоторых странах альянса сходные сложные проблемы решить удавалось. Речь в первую очередь идет о расовой сегрегации в США. Тогда в ряде мест бросали все силы полицейского аппарата, чтобы добиться совместного обучения негров и белых в школах. Ну а ликвидировать места «только для черных» в общественном транспорте было еще проще.

Но если в Америке белые и черные и во времена сегрегации ездили в одних автобусах, то в Косово и такого нет. Приведу отрывок из прошлогоднего доклада и. о. омбудсмена Косово Хильми Джашари: «Что касается общественного транспорта, то ситуация остается такой же, как и в прошлом докладе, — общественный автобусный транспорт проезжает через сербские и цыганские анклавы, но не останавливается там. Единственными средствами транспорта для людей из этих сообществ остаются частные машины и специальные автобусы, которые дважды в неделю совершают рейсы из маленьких деревень в большие деревни или в северную Митровицу (крупнейший сербский анклав. — А. П.), где представители меньшинств из других частей Косово могут покупать продукты и посещать поликлиники. Обычно эти автобусы следуют без полицейского сопровождения, но вследствие инцидентов с забрасыванием их камнями в некоторых районах решили ввести подобное сопровождение на временной основе, пока ответственные власти не решат, что ситуация успокоилась».

Получается, сербы и другие меньшинства в Косово не только не могут ездить в тех же автобусах, что и албанцы, но и посещать те же магазины и поликлиники. И это только часть проблемы — за годы оккупации численность сербов в крае сократилась на 40%, а представителей других меньшинств — на треть. Одни бежали при первых погромах в 1999-м, другие — в марте 2004-го, когда прокатилась новая волна насилия и было разрушено 36 православных церквей и монастырей. Но многие стали жертвами тихого, повседневного террора со стороны своих соседей. Как писал предыдущий омбудсмен Косово Марек Новицки, главная проблема для сербов — в отсутствии повседневной безопасности, порожденном полной безнаказанностью тех, кто совершает против них преступления, — ведь албанское население, как правило, отказывается сотрудничать с правоохранителями в поисках подозреваемых.

В Косово существует лишь одна сфера, где национальность — не преграда для общения — это торговля наркотиками. Но это говорит не о моральности наркоманов и наркодилеров, а о преступности того общества, где лишь подобным маргиналам доступна национальная толерантность.

В ряде западных материалов, где с тревогой описывается подобная ситуация, делается вывод, что проблема не в албанском обществе как таковом, а в 10% радикалов. Однако если бы остальные 90% были недовольны этими радикалами, они бы поддержали на выборах те политсилы, которые стремились бы этот радикализм обуздать. Но таких сил почти нет в местной политике, хотя выборы наблюдатели ОБСЕ признают демократичными.

Разумеется, может, и удалось бы переломить ситуацию, если бы соцработника и полицейского приставили в Косово к каждой семье — по крайней мере в этнически неоднородных местах. Только кто же пойдет на такие затраты, напротив — присутствие натовского КФОРа постепенно сокращается. Но «тихое» повседневное насилие в крае — это совсем не такой интересный объект для мировых СМИ, как операции югославской армии в 1998-м. Вот и создается для западного общества впечатление, что в Косово все спокойно, и значит, оно дозревает до независимости.

Подведем итоги

Да, в 1999 г. НАТО действительно оказалось эффективным как военный блок, чтобы практически без потерь со своей стороны ударами с воздуха выиграть наступательную войну и создать предпосылки для отторжения от суверенного государства части его исконной территории.

Однако в 1999 — 2007 гг. альянс оказался совершенно неэффективным как военно-политическая организация, чтобы «выиграть мир», построив демократическое, многоэтническое, толерантное Косово. Вместо подлинного мира удалось сделать лишь плохо скроенный его муляж.

---

¹ Впервые опубликовано в «2000» 23 марта 2007. Из-за начавшегося политического кризиса и желания автора дополнить газетный материал переводами отрывков из мемуаров лорда Оуэна «Балканская одиссея», статья так и не появилась на сайте. Однако провозглашение независимости Косово делает ее очень актуальной и сейчас. Кстати, весь сценарий нынешнего развития событий был описан автором еще год назад