Глава 8

— Ну вот, — сказала Эльвира вслух, — я, будущий учёный, разговариваю по утрам с зеркалом, по вечерам участвую в сценах ужасов, а по ночам люблю неземного красавца. И что всё это значит?
     Она вздохнула и отправилась к окну, где ожидала найти свой учебник.
     Что бы ни творилось в её жизни, а университет она должна окончить. Это было первой ступенью в высокой лестнице целей, которые она себе назначила.
     Учебник лежал на подоконнике и нежился под лучами утреннего солнца.
     Заря уже отцвела, уронив в снег розовые лепестки. И теперь золотистые ручейки взошедшего солнца омывали проснувшийся мир.
     Снег за окном лежал причудливыми волнами и сверкал, отливая всеми цветами радуги.
     Попискивали синички, выискивая кормушки на окнах и балконах домов.
     В небе появилось маленькое облачко. Оно зависло над землёй и не торопилось уплывать. Пошёл снег. Длинные крупные хлопья были похожи на маленькие белые лодочки. Они покачивались в воздухе и тихо опускались на ветви деревьев, перила балконов и на снежный покров на земле.
     Затренькал телефон. Эльвира подошла к столу и сняла трубку.
— Алло!..
— Да здравствует царство Снежной королевы! — воскликнул голос в трубке, — нижайший поклон, моя госпожа, — тайная усмешка коснулась слуха Эльвиры.
     Звонил Виталий Корнеев. Эльвира сразу узнала его голос — хриплый с оттенками карябающей нежности.
— Скучаешь? — спросил он.
— Я никогда не скучаю, — ответила Эльвира, — и тебе пора это усвоить.
     Трубка зарокотала раскатами снисходительного бархатного смеха.
— За что я люблю тебя, Эльвира, так это за смелость. Тебе нужно было родиться мужчиной, — сказал он серьёзно.
— Только этого мне и не хватало! — рассердилась она.
— Почему? — искренне удивился он.
— Потому, дорогой мой Виталик, что быть женщиной — счастье! Дар свыше! Женщина — это гармония.
— А что же мужчина? — спросил он с усмешкой.
— Хаос! — выпалила она.
— Тебя кто-нибудь рассердил? — спросил он ласково.
— Нет, никто, — ответила Эльвира, — просто не с той ноги встала, а тут ещё ты со своими глупостями.
— И как я всё это терплю? — притворно вздохнула трубка.
— Даже не знаю, Виталь, тебя не было две недели...
— Извини, дела.
— Не в этом дело. Ты не мог бы пропасть ещё недели на две-три? Пожалуйста.
— Что? Я не ослышался? — изумился он.
— Не ослышался. Это для твоего же блага.
— Я сам решаю, что мне во благо, а что во вред, — резко произнёс он.
— Хорошо, — отозвалась Эльвира и положила трубку.
     Через секунду телефон зазвонил снова.
     Девушка не откликалась, а потом и вовсе отключила аппарат.
     Постепенно всё её внимание сосредоточилось на учебнике.
     Она так увлеклась, что даже забыла пообедать.
     За окном дрожала прозрачная синева, шевелились заснеженные ветви деревьев, медленно проплывали птицы.
     Когда Эльвира на миг отрывала от страниц затуманенный взгляд и смотрела на окно, ей казалось, что она видит аквариум, в котором дышит прозрачной синевой вода, колыхаются медленно водоросли и резвятся крылатые рыбки.
     ...Неожиданно Эльвира вспомнила о том, что Мария Склодовская вычеркнула из своих жизненных планов любовь и брак.
     Вычеркнула и всё-таки встретила Пьера Кюри...
     Эльвира дословно помнила описание этой первой встречи самой Марией: «Когда я вошла, Пьер Кюри стоял у стеклянной двери, выходящей на балкон. Он мне не показался очень молодым, хотя ему исполнилось в то время тридцать пять лет. Меня поразило в нём выражение ясных глаз и чуть заметная непринуждённость в осанке высокой фигуры. Его медленная, обдуманная речь, его простота, серьёзная и вместе с тем юная улыбка располагали к полному доверию. Между нами завязался разговор, быстро перешедший в дружескую беседу: он занимался такими научными проблемами, относительно которых мне было очень интересно знать его мнение».
     Это было весной 1894 года. Давно? Может быть, и не очень...
     Сама Эльвира не исключала замужество из своей жизни. Просто она считала, что в брак нужно вступать в зрелом возрасте, когда личность состоялась в профессиональном плане и заложен материальный фундамент.
     А любви ничто не мешает быть и вне брака.
— Разве что-нибудь мешает мне наслаждаться любовью Елисея? — подумала Эльвира и помрачнела. Он вызывал в ней бурную страсть, но с тех пор, как она встретила его, в её жизни начался ряд кошмаров. Может ли это быть случайностью? Эльвира была уверена, что ничто и никогда не происходит просто так.
     ...День незаметно пошёл на убыль...
     По небу пробежали одно за другим несколько белых облачков. Попав под обаяние заката, они превратились во фрегаты с золотистыми парусами. Червонные волны качали их на своих волнах и уносили прочь.
     Зеленовато-жёлтые прожилки скользили по самому краю горизонта, спускаясь всё ниже и ниже. И пропадали из виду. Осыпались румяна вечерней зари.
     Голубоватые струи приближающихся сумерек растекались по оконному стеклу.
     Казалось, что миром овладело безмятежное спокойствие.
     И вдруг раздался резкий звонок в дверь.
     Эльвира от неожиданности даже вздрогнула! Она никого не ждала и никого не хотела видеть.

     Белый «Мерседес» важно катил по зимней дороге.
     Нежная мелодичная музыка снегирей не могла пробиться в дорогой салон автомобиля, там грохотали совсем иные звуки, услаждая слух обладателя авто.
     Ребристые волны снега бежали за машиной некоторое время, но, задохнувшись, отстали. Их сменяли другие, которые тоже оставались позади. Не в силах угнаться за чужеземным красавцем.
     Где-то, летя в запредельной синеве неба, пытались с ним состязаться в скорости облака...
     Виталий Корнеев отключил связь.
— Трубку бросила, — пробормотал он раздражённо.
     ...Виталий родился в машине «скорой помощи». Его мать не успели довезти до роддома.
     Детство он провёл в разваливающейся хибаре на краю города.
     Хибара гордо именовалась частным строением. И принадлежала его родителям.
     Вихрь, пронёсшийся над городом двадцать лет назад, снёс хибару, и, протащив несколько метров, сбросил в овраг. Дело происходило поздней ночью. Вся семья спала, но, как ни странно, ни Виталий, ни его родители не пострадали.
     От частного же строения остались одни щепки.
     Им повезло! — через три месяца семья праздновала новоселье в только что отстроенной «хрущёвке».
     Позднее они узнали, что их новый дом далеко не новый. Почему его именовали только что отстроенным, осталось загадкой страны Советов. Может быть, потому, что дом перед самым вселением в него семьи Корнеевых находился на косметическом ремонте...
     Отец Виталия всю жизнь проработал токарем на заводе, а мать машинисткой в машбюро.
     Родители вечно спорили из-за любой мелочи и до драки — кому идти за картошкой, кому выносить мусор, кому мыть посуду.
     Они так громко кричали друг на друга, что мухи падали в обморок и подыхали, не приходя в сознание.
     Тараканы в их квартире никогда не задерживались, несмотря на горы немытой посуды и крошки на столе, торопливо перебегали к соседям.
     Родители Виталия так никогда и не стали взрослыми.
     Голенастая девчонка с сизыми лохмами. И прыщавый мальчик с лысиной во всю голову.
     Мать была уверена, что всё мужское население состоит из полных идиотов.
     Отец же в свою очередь не сомневался, что все бабы дуры.
     Виталий рано начал презирать своих родителей и смотреть на них свысока.
     Он рос сам по себе, считая их чужими — соседями по жилплощади.
     Окончив школу, Корнеев покинул дом.
     Его родители остались одни — два стареньких подростка, ненавидевших друг друга всю жизнь и продолжающих жить вместе до гробовой доски.
     Виталий давно не виделся с ними, не забывая регулярно высылать им деньги.
     Окончив вуз, Корнеев на миг застыл на перекрёстке. Но быстро сориентировался и рванул в бизнес.
— Джунгли как джунгли, — подумал Виталий, — ничего, жить можно...
     Корнеев умел не только толкаться локтями, но и ходить по трупам в прямом и переносном смысле.
     Его было трудно чем-либо смутить, запугать, удивить.
     Его совесть спала на пуховой подушке беспробудным сном.
     А сердце хранилось в глубоком ущелье в жилище Голландца Михеля — стоят рядами на деревянных полках склянки и в каждой сердце. И этикетки наклеены — имя, фамилия, род занятий.
     Почему именно там хранил своё сердце Виталий?
     Очень просто — надёжность гарантирована. Живое сердце оставляешь, взамен каменное получаешь. И никаких тревог и страхов, — эту байку Корнеев рассказывал своим конкурентам, партнёрам и виснувшим на него девицам.
     Вот только Эльвира...
     С Вознесенской Корнеев познакомился на презентации.
     Как она туда попала, он до сих пор не выяснил, но, по всей видимости, случайно. Она была там с каким-то музыкантом. Его фамилия выветрилась за ненадобностью из памяти Виталия.
     Эльвире, ради куража, он тоже рассказал о своём холодном сердце и о страшном великане Михеле.
     Но она оборвала его, не дослушав до конца, — зря стараешься. Не один ты Гауфа читаешь, — посмотрела на него задумчиво и ляпнула, — а вообще-то я думала, что «новые русские» алфавита не знают... — и засмеялась ему прямо в лицо.
     Корнеев удивился самому себе, вместо того, чтобы разозлиться на дерзкую девчонку, он рассмеялся вместе с ней.
     И почему-то рассказал ей о своём детстве, о своих родителях, о том, как было весело в студенческие годы.
     Только о бизнесе рассказывать не стал. Впрочем, она и не интересовалась. Да и вообще, восторга в её глазах не просматривалось. А вскоре Виталий понял, что Эльвира и не намерена продолжать с ним знакомство.
     Это его удивило и раззадорило. Он привык, что девушки без раздумий бросались в его объятия и изо всех сил старались удержать.
     А Эльвира... Ох уж эта Эльвира!
     Виталий ловил себя на том, что постоянно думает о ней, и притом в самое неблагоприятное время. Нужно обсудить условия выгодной сделки, а он мечтает о её глазах...
     Мало-помалу страсть к Эльвире заполнила всё его существо, отравила разум. Он уже больше не рассказывал о своём каменном сердце. Всё чаще и чаще внутренняя боль искажала на миг-другой красивые черты его породистого лица.
— И какого чёрта ей надо? — думал Виталий, погружаясь в пучину любовных страданий.
     Набравшись мужества, Виталий признался Эльвире в любви.
— Прости, — сказала она, вздохнув, — но мы разные люди. Мы живём в разных мирах, — взгляд её топазовых глаз был серьёзен, как никогда.
     Дело происходило в кафе, куда он с трудом уговорил прийти девушку.
     Вокруг гремела музыка, воздух покачивался от смешения экзотических ароматов. У всех весёлые лица, то и дело слышался смех.
     И каково ему, Виталию Корнееву, слышать её отповедь?!
— У тебя сердце есть?! — спросил он, нахмурившись.
— Есть, но...
     Он не дал ей договорить, — ты самое бесчувственное существо, которое я когда-либо встречал!
     Это Корнеев, конечно, загнул!
     Эльвира посмотрела на него широко раскрытыми глазами, и, не скрывая улыбки, спросила, — неужели?
     Корнеев вскочил со стула, схватил со стола тяжёлый гранёный графин и грохнул его об пол. Выхватил из бумажника пачку долларов и швырнул их на стол, — дальше гуляй без меня, — сказал он Эльвире.
— Ну вот, — обронила она, — ты ведёшь себя, как медведь-шатун.
     Вознесенская достала свою сумку, выудила из неё кошелёк, раскрыла его и вытряхнула всё содержимое на стол.
— Спасибо за приятный вечер, — кивнула она Виталию и преспокойненько удалилась.
     Он стоял, как громом поражённый, и смотрел ей вслед.
     В тот вечер Корнеев так сильно напился, что не помнил, как и когда добрался до дома.
     Утром голова раскалывалась, как тот графин, что он ухнул на пол накануне.
— Чёртова Эльвира, — зло бормотал он, — она ещё опомнится и прибежит, — успокаивал Виталий своё уязвлённое самолюбие.
     Но Эльвира явно не спешила. Когда же спустя неделю, не выдержав, он позвонил ей, то понял по её голосу — девушка о нём благополучно забыла...
     Однако отступать было не в правилах Виталия. Он изменил тактику.
     Стал бывать там, где бывает она. Он сумел полюбить классическую музыку, современную живопись и даже стал перелистывать труды великих физиков...
     Правда, физиков он вскоре забросил. Это было слишком даже для его большого чувства. Зато биографии гениев он проштудировал, и благодаря своей хорошей памяти создавал иллюзию заинтересованности её страстью к этой науке.
     Эльвира оценила усилия Корнеева. Они стали довольно часто встречаться. Виталий думал о том, что ещё немного — и можно будет делать девушке предложение. Он уяснил, что давить на Эльвиру нельзя и торопить опасно.
     ...Сегодняшний разговор с любимой огорчил Виталия... и насторожил.
     Его не было в городе две недели. Он уезжал по делам. И Эльвира знала об этом. Она никогда не выказывала недовольства по части его отлучек, поэтому было непонятно, что же на неё сегодня накатило.
     Виталий знал, что не один он добивался любви Эльвиры, но... не воспринимал ни одного из известных ему соперников всерьёз.
     Вдруг за время его отсутствия появился кто-то другой?
— Впрочем, разве это возможно? — спрашивал сам себя Корнеев и сам себе отвечал, — навряд ли...
— Может быть, Эльвира просто не в духе? Например, разошлась во мнениях с Эйнштейном? — улыбнулся Виталий, — на неё это так похоже...
     Дорога покорно разматывалась и стелилась ковром под колёсами «Мерседеса».
— И чего я морочу себе голову, — подумал Виталий, — заеду вечером к Эльвире домой и всё выясню. — Эта мысль на время успокоила его.
     Целый день Корнеев занимался накопившимися срочными делами. Смутный образ Эльвиры порхал рядом, но не напрягал, как обычно, а наоборот, помогал в решении наиболее трудных дел.
     Виталий даже не сразу заметил приближение вечера.
— Пожалуй, пора, — подумал он.
     Опушённые снегом, за окном покачивались ветви деревьев — туда-сюда, туда-сюда, словно тихо шелестя, — нет-нет, нет-нет.
     Ясный взор неба помутнел от набежавших невесть откуда облаков.
     Зеленовато-желтый болезненный отсвет лёг на алые краски разгорающегося заката.
     Виталий вышел из офиса и сел за руль «Мерседеса».
     Лиловые струи сумерек хлынули на лобовое стекло авто.
     Виталий машинально включил дворники и сам себя одёрнул, — чёрт, что же я делаю?
     Он быстро оглянулся. Вокруг никого не было. Почему же чувство опасности сжимает его сердце?..
— Наверное, я заработался, — подумал Виталий, — эти вечные стрессы так выматывают. Ничего, увижу Эльвиру, и на душе станет спокойно и безмятежно.
     Он вырулил со двора и вывел автомобиль на дорогу.
     Через полчаса Виталий Корнеев уже нажимал на звонок Эльвириной квартиры.

     ...Открыли ему далеко не сразу.
     Виталий терпеливо ждал. Наконец, дверь приоткрылась. Эльвира стояла на пороге и с неодобрением смотрела на него, — ну зачем ты пришёл?! — спросила она с каким-то странным надрывом в голосе.
— Соскучился и пришёл, — ответил он, как можно спокойнее, — может быть, не будем стоять в дверях? Позволь мне войти, — он протянул ей букет роз.
     Она покачала головой, — я не могу тебя впустить...
— Почему?! — возле его губ пролегли складки, — ты не одна?!
     Эльвира молчала, кусая губы.
— В таком случае, тем более, я хочу познакомиться с твоим приятелем.
— Я одна, — выдавила Эльвира.
— Да? — улыбнулся Корнеев, и, отстранив Эльвиру, вошёл в квартиру.
     Бросив букет на диван, он стремительным шагом обошёл все комнату.
— Что ты себе позволяешь?! — вспылила Эльвира.
— Ничего, — Виталий взял букет и пошёл вместе с ним на кухню. Взял вазу, налил в неё воды и запихнул туда розы.
     Эльвира всё это время стояла за его спиной и как-то странно дышала.
     Виталий обернулся и встретил её сверкающие глаза.
— Ты злишься? — спросил он, — и напрасно.
— Ты можешь командовать где угодно, но не здесь, — произнесла Эльвира решительно.
— Прости... — он улыбнулся, — я не хотел. Так получилось, — Виталий протянул руку и хотел погладить её мягкие каштановые волосы.
     Но Эльвира увернулась, — уходи!
— Да что с тобой? Белены объелась? — не выдержал он.
     И тут же пожалел о своих словах — изящная рука девушки легко взмыла вверх и опустилась на его щёку.
     Виталий никогда не предполагал, что женщина может обладать такой силой. Щека загорелась, точно на неё плеснули расплавленным воском.
— Ты что, сдурела?! — выкрикнул Корнеев.
     Он посмотрел на Эльвиру и не узнал её.
— Что с ней? — подумал он с испугом.
— Элька! Может, ты больна? — спросил он серьёзно.
— Ага, — ответила она, — у меня крыша съехала.
— Поздравляю...
— Виталий! Уходи! Прошу тебя, уходи! — в глазах девушки была искренняя мольба.
— Никуда я не уйду. Я всегда буду с тобой! Хочешь ты этого или нет.
— Ну, что ж, — неожиданно успокоившись, сказала она, — в таком случае отвези меня к бабушке.
— Куда?! — удивился он.
— Ты что, милый, оглох, что ли, от своих разборок? — спросила она с издёвкой.
— Нет, со слухом у меня всё нормально. Так к какой бабушке тебя отвезти?
— Ну, не к чёртовой же? — нехорошо усмехнулась она, — к моей бабушке.
     Корнеев стоял посередине комнаты, заложив руки за ремень, и смотрел на Эльвиру с нескрываемым любопытством, точно видел её впервые.
— Ты ведь жениться на мне собрался, касатик, — продолжала издеваться девушка, — так поедем, заодно познакомишься с моими родными.
— Я не против, но, может, отложим на завтра? — в голосе Виталия прозвучала нерешительность. Затея Эльвиры ему явно пришлась не по вкусу.
— Но с другой стороны, — думал он, — она, как бы, согласилась выйти за меня... Отвезу её к родным. Там не отопрётся... И что у неё на уме?
— Мы едем или нет?! — резко прервала его размышления Эльвира.
— Скажи, ты любишь меня? — спросил Корнеев неожиданно для самого себя.
— Ещё чего! — рассмеялась она.
— Но ты сказала... — начал он было.
— Да, сказала и не отказываюсь! Поедем или уходи! — она указала рукой в сторону двери.
— Поедем! — разозлился он. — А потом поговорим! Со мной твои шутки не пройдут, — в голосе Корнеева прозвучала угроза.
     Эльвира как-то странно посмотрела на него и спросила, — а ты, Виталик, смерти не боишься?
— Да ты и впрямь тронулась!
— И всё-таки ответь, — настаивала Эльвира.
— Я ничего не боюсь, моя девочка, — сказал он, понизив голос до шипящего шёпота, — и шутить со мной не советую.
— Ты бы тоже поостерёгся, — усмехнулась она, и, не оглядываясь, пошла в прихожую.
— Дай, помогу, — он взял её куртку.
— Обойдусь без помощников, — она вырвала из его рук свою одежду и быстро оделась.
— Жениться тебе, Виталик, на такой девушке нельзя, — сказал его внутренний голос.
— А если я хочу?! — возразил он сам себе. — Я женюсь на ней во что бы то ни стало.
— Она найдёт способ избавиться от тебя, — не отставал внутренний голос.
— Ещё чего! — вырвалось у Корнеева вслух.
— Ты о чём, Виталик? — спросила Эльвира, усаживаясь в машину.
— Да так, думаю, — он обернулся и посмотрел ей в лицо, — Эльвира! Ты бы смогла убить человека?
— Странный вопрос, — она усмехнулась краешком рта.
— И всё-таки ответь! — потребовал он.
— Ты имеешь в виду своими руками? — спросила она, пристально глядя ему в глаза.
— Да, чёрт, возьми! — на душе у Виталия стало нехорошо от этого взгляда.
— Могла бы, — спокойно ответила девушка, — если бы у меня не было выбора.
— Как это не было выбора? Поясни!
— Например, защищаясь.
— От чего? — не отставал Виталий.
— От кого, — поправила она.
— Если на тебя бандиты, что ли, напали?
— Или за бандита замуж выходить, — ответила Эльвира и расхохоталась.
— Ты говори, да не заговаривайся! Что ты имеешь в виду?!
— То, что слышал. Смотри на дорогу! — выкрикнула она.
     Виталий едва успел увернуться от встречного «КАМАЗа». Он вытер пот со лба. С ним такого ещё не было.
— Эльвира! С чего ты взяла, что я желаю тебе зла? Я ведь люблю тебя. Правда, люблю! Поверь! Всем сердцем!
     Она молчала.
— Ну, ты, конечно, права, характер у меня тяжёлый. Но ведь и у тебя, извини. Не сахар. Давай поладим, а? Чего нам делить, — он положил руку на её колено.
— Убери!
     Виталий вздохнул, — уже убрал.
     Несколько минут они ехали молча.
     Потом он не выдержал, — я что, совсем тебе не нравлюсь?
— Совсем.
— Зачем же к бабушке едем? — спросил он тихо, пытаясь смягчить обстановку.
— Хочу тебя ей показать, — ответила Эльвира.
— Я что, дрессированный медведь, что ли?
— Нет. Медведей бабушка видела. А таких, как ты, нет, — объяснила она.
— Опять ты за своё, Элька! Ну, зачем нам ссориться?
— Незачем.
— Значит, мир? — спросил Виталий.
— Перемирие...
— Ладно, пусть будет по-твоему, — сдался Корнеев, — тебя не переспорить.
     За окном автомобиля было уже совсем темно. Порывы ветра вздымали снег.
     Они доехали до реки. Со всех сторон, подступая к замёрзшей воде, спускались осокори. Ивы мотали на ветру своими распущенными косами.

     ...Знаете ли вы, что ощущает река, когда приходит зима?.. Когда мороз сковывает её русло, превращая воду в лёд?
     ...Немеют маленькие речушки и ручьи, несущие реке свои воды. Теряют голос каскады, прыгающие весело с одного камня на другой.
     Вы не знаете, что чувствует река?..
     Тогда представьте, что вы маленький ребёнок и вас посылают в тёмную-тёмную комнату. Уж не знаю почему, но вы подчиняетесь. Открываете дверь, делаете маленький шаг, ещё один, и вдруг! дверь предательски захлопывается за вашей спиной!.. Скрипят половицы... Вы хотите кричать! Но голоса нет. Страх костлявой рукой тянется к вашей шее и... сдавливает горло. Ужас!!! Кровь стынет в ваших жилах и обращается в лёд.
     Ну вот, теперь вы знаете, что чувствует река зимой. Она цепенеет с застывшей кровью в теле.
     ...Впрочем, этот вариант ощущений исключительно для пессимистов.

— Так, — сказал Виталий, — приехали.
     Запорошенная снегом река смотрела на них остекленевшим взглядом.
     Во мраке рваными дырами зияли звёзды. Сорвавшийся с неба месяц уткнулся носом в сугроб.
— Нужно ехать к мосту, — спокойно сказала Эльвира.
— Ещё чего, — проворчал Виталий, — такую даль объезжать.
     Он направил машину к реке. Снежная пыль, точно прах, взметнулась из-под колёс.
— Ты что! — заволновалась Эльвира, — не делай глупостей. До моста не так уж далеко. За полчаса доберемся.
— Я знаю, что делаю, — отмахнулся Виталий.
— Лёд ещё тонкий, — сказала девушка, опасливо оглядываясь, — он не выдержит твой «Мерседес».
— Глупости! Там уже метра полтора есть.
— Пожалуйста, давай доедем до моста. Твоя затея плохо кончится.
— Это долго. Проскочим! — самонадеянно заявил Корнеев.
— Я чувствую, что нет! — Эльвира подпрыгнула на сиденье.
— Что значит чувствую? — Виталий рассмеялся, окидывая Эльвиру оценивающим взглядом, — брось бабьи опасения. Они тебе не к лицу.
     Машина съехала на лёд. Виталий увеличил скорость, и автомобиль помчался по заснеженному пространству. Непроглядная ночь сгущала краски и неотступно плыла за окном «Мерседеса». Казалось, что она испытывает большое удовольствие, обволакивая чернотой белое авто.
     Раздалось уханье филина. Эльвира вжалась в сиденье.
— Это на той стороне, в горах. Чего съёжилась? — усмехнулся Виталий.
     И в это самое время переднее колесо автомобиля попало в полынью, которая стала стремительно увеличиваться.
— Прыгай! — закричала Эльвира. Открыла дверь и, вывалившись из машины, покатилась по хрустящему льду.
     Через несколько минут Эльвира неподвижно лежала на животе и всматривалась в темноту.
     Виталий не выпрыгнул. Крыша «Мерседеса» сравнялась с краями полыньи.
     Какое-то время Эльвира надеялась, что Корнеев выплывет. Она думала о том, как осторожнее подползти к нему по потрескавшемуся льду и протянуть руку.
— Виталий, — тихо позвала она.
     Но ответом ей был всплеск сомкнувшейся воды. Ледяной и чёрной. Эльвире стало жутко. Ей казалось, что она ощущает физически, как кровь застывает у неё в жилах.
     Пошёл снег. Огромные белые хлопья падали на лёд, делая невидимыми трещины.
     С берега прибежал ветер и стал дёргать Эльвиру за отяжелевшую одежду.
— Отстань от меня! — закричала она, — отстань!
     Девушка понимала, что ей нужно ползти к берегу, но боялась пошевелиться. Ей почудилось далёкое карканье разбуженных ворон.
     Эльвире казалось, что она видит перед собой вылезшие из орбит глаза Виталия. Слышит его предсмертный хрип.
     Лицезреть вздувшиеся вены и агонию даже мысленно было невыносимо.
     Эльвира пошевелилась и услышала, как лёд тихо тренькнул под ней.
     Увеличившиеся трещины расползались, как паутина хладнокровного паука смерти. Этот тихий звук заставил кожу Эльвиры в лютый мороз покрыться потом. Она боялась дышать. Но знала, что никто-никто не поможет ей, кроме неё самой, и поэтому, превозмогая страх, поползла к берегу.
     Через какое-то время, показавшееся ей вечностью, она ощутила прочность ледяного покрытия и встала на ноги. Покачнулась и рухнула вниз лицом. Переждала, отдышалась и снова поднялась.
     Эльвира не помнит, как она добралась до берега, как вышла на шоссе и остановила летящую по пустынной дороге машину.
     Она думала о том, когда же река отдаст раздувшийся синий труп Виталия, и отдаст ли вообще? Может быть, он застрянет где-нибудь в корягах и станет первым и вторым блюдом для голодных рыб.
     Кажется, он сказал ей, что она бесчувственна. Но это неправда!
     Эльвира увидела, как окоченевший труп открыл рот, словно силясь что-то сказать, но ни звука не вырвалось из его горла, только пузырьки воздуха всплыли наверх.
     Эльвира вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Что с вами? — спросил её озадаченный шофёр, — вам плохо?
— Нет, нет, простите... — она сняла перчатку, поправила волосы и уставилась в одну точку. Эльвира не замечала настороженных взглядов водителя.
     Она вообще перестала что-либо замечать вокруг.
— Девушка, вас где высадить? — услышала она донёсшийся издалека голос.
— Спасибо...
— Что спасибо?!?
— Вот деньги. Я выйду здесь.
     Водитель облегчённо распахнул дверь, сочтя за благо избавиться от странной пассажирки. Взревел мотор. И Эльвира осталась одна в январской ночи.
     Она уже сориентировалась и медленно пошла в сторону своего дома.
     Огромная чёрная тень сопровождала её на протяжении всего пути. С неба падали звёзды, сбитые гигантскими руками, и, касаясь земли, обращались в снег.
     Измученная Эльвира ворвалась в подъезд и побежала вверх по лестнице. Чёрные мяукающие комки вылетали из-под её ног и шлёпались на ступени.
     Девушка вбежала в квартиру, захлопнула дверь и, не раздеваясь, бросилась на кухню. Она открыла кран и стала жадно ловить холодную струю, бежавшую из-под крана. Наконец, она успокоилась, разделась и вошла в свою комнату.
     Кто-то стоял у окна, прислонившись спиной к подоконнику.
— Тебя ещё не утомили ночные прогулки? — услышала она голос Елисея.
— Утомили, — призналась Эльвира, — и даже очень. Ты не знаешь, когда они закончатся? — спросила она печально.
— Скоро, — ответил Елисей.
— Да?..
— Я обещаю, любимая, — он приблизился к ней. Поцеловал в губы и прижал лицом к своему чёрному плащу.

     Когда Эльвира оттолкнула его, вокруг трепыхался нежно-голубой прозрачный свет. Она смотрела и удивлялась! Они находились в огромной комнате, заставленной аквариумами. Здесь были узкие аквариумы-ширмы, аквариумы широкие и длинные, в виде трапеций и круглые. Внутри них мерцал свет, и бурлили потоки воздуха. Пузырьки струями поднимались вверх, лопались, смешивались с водой, насыщая её кислородом.
     В густых зарослях лучицы мелькали мальки, и покачивалась икра.
     С топняком густо перепутывалась блестянка, радуя глаз вереницами ярко-зелёного цвета.
     Длинные тонкие нити водного мха, усеянные мелкими заострёнными листиками, украшали дно. Подобная четырёхлепестковому клеверу, красовалась марсилия.
     Листья водяного папоротника, причудливо расчленённые, придавали особую прелесть подводному миру. Закручивались в тёмно-зелёные кольца листья элодеи курчавой. Едва заметно покачивались кустики из тонкой травки — гелеохарис.
     По всей длине аквариумов извивалась нежная бахрома кабомбы.
     На поверхности плавали риччия и сальвиния со множеством опущенных вниз мохнатых черенков. Над водой возвышался стрелолист и рядом с ним денежник с крупными лимонно-жёлтыми цветами.
     Медленно ползла перловица. Прикрепясь тонкой нитью к растению, поднималась вверх физа — небольшая улитка с жёлто-коричневой завитой влево раковиной и чёрно-синей ногой.
     Розовые и красные катушки ползали по стеклу, очищая стенки аквариумов.
     Неподвижно застыл зеркальный карп.
     На серо-чёрном фоне его тела отчётливо выделялись отдельные крупные чешуйки, напоминающие своим видом тусклые зеркальца.
     Сверху двигался серебряный карась. Золотой карась рылся в тине, добывая личинки насекомых. Туда-сюда скользила серебристо-белая плотва, едва шевеля прозрачными грудными плавниками.
     Толстый язь с широкой головой, большими глазами и маленьким косым ртом пугливо прятался в зарослях растений.
     Плескалась в тихой тёплой воде краснопёрка.
     Тёмно-серый продолговатый линь зарылся в ил, наверное, впал в спячку. Важно пошевеливал парой усиков в уголках рта пескарь.
     Выпрыгивала из воды уклейка, сверкая на лету серебристыми чешуйками, и шлёпалась обратно, возможно, ухватив зазевавшееся насекомое... если таковые вообще обитали в этой комнате...
     Извивался полосатой подводной змеёй вьюн. Время от времени он поднимался на поверхность и с писком заглатывал воздух.
— Не нравится? — раздался голос Елисея. Он заметил на лице Эльвиры гримасу отвращения.
— Между прочим, вьюн поразительно точно предсказывает дурную погоду.
— Ага, — проговорила Эльвира, — высовывает голову из воды, складывает на груди плавники и вещает:
— Товарищи! Завтра в городе и по области ожидаются проливные дожди и холодный ветер. Граждане! Не забудьте надеть плащи и захватить зонтики.
— Напрасно смеёшься, — улыбнулся Елисей, — конечно, вьюн не научился разговаривать человеческим языком. Просто он поднимается на поверхность и начинает быстро плавать по аквариуму.
— Ах, как это мило с его стороны, — сказала Эльвира. — Но всё равно он противный.
— Не согласен. Однако, тебе, наверное, понравится колюшка.
— Это ещё почему? — удивилась Эльвира.
— А вон, посмотри! Видишь три иглы? Точь-в-точь, как у тебя! — Елисей рассмеялся.
— Ничуть! — фыркнула Эльвира.
— Признаю. Я ошибся. Тебе по духу ближе девятиигловая колюшка, — глаза Елисея сверкали от смеха, с трудом удерживаемого в груди.
— Дурацкая шуточка, — бросила Эльвира.
     Девушка тяжело вздохнула, — вода, кругом вода. Уйдём отсюда. Мне здесь тяжело.
— Как хочешь, любимая, — он взял её руку и осторожно прижал к своим пылающим губам.
— Ну, идём же! — нетерпеливо повторила Эльвира.
     Они вышли и оказались в длинном, тесном коридоре. Откуда-то сверху падал скупой блеклый свет.
— О чём ты думаешь? — тихо спросил Елисей.
— О том, что это ад! — вырвалось у Эльвиры.
— Ты ошибаешься...
— Да?! — спросила она с вызовом.
— Да, любимая.
— Ну, так где же, по-твоему, ад?! — наступала Эльвира.
— Там, где ты живёшь...
— Шутишь?!? — воскликнула она, притопнув в сердцах ногой.
— Ничуть. Подумай сама. Рассуди здраво.
— Вы только полюбуйтесь на него! — воскликнула Эльвира, — после всего, что случилось, он ещё взывает к рассудку!
— Эльвира!
— Что? Что? Эльвира?!
— Будь хладнокровна. Прибегни к логике.
— Давай попробуем вместе, — сказала она, остыв.
— Ну что ж, всегда рад тебе услужить.
— Говори! — их взгляды пересеклись.
— Эльвира! Ты живёшь в мире, построенном по законам неправды, где одно существо пожирает другое.
     Она хотела возразить, но только вскинула голову и закусила губу.
— Где скоро станет нечем дышать, — продолжал Елисей. В твоём мире пылают города, льётся кровь, гремят взрывы, разрывая дома, тела, души. Где возможно воплощение самого чудовищного и несправедливого.
     В висках Эльвиры стучала кровь, но она не перебивала Елисея.
     И он продолжал, глядя ей прямо в глаза, — где предрассудки попирают истину, — где чёрное названо белым, потому что так хочет более сильный, где преступления остаются безнаказанными, а общество восхищается наиболее удачливыми из них, где плюют на права.
     Эльвира замотала головой, и стон вырвался из её груди.
     Но Елисей продолжал говорить, — самая грязная ложь и злонамерения поощряются сильными мира, в котором ты пребываешь ныне. Скажи мне, не сам ли дьявол обитает в бездонных карманах ваших чиновников?
— Не знаю, — вырвалось у Эльвиры.
— Народы благословляются на терзание и тупость. Поощряется серость, косность мышления.
— Нет! У нас на земле в большинстве государств демократия! — воскликнула девушка.
     Елисей захохотал во всё горло.
     А перестав смеяться, продолжил, — холод равнодушия сковал души. Никому ни до кого нет дела. Ничтожное прозябание в жестоком безжалостном мире, где сила всегда права, не есть ли это ад, моя любимая?
     Эльвира молчала.
— Из века в век, обвешанная погремушками пустых обещаний, правит суетным миром вражда и алчность.
     Елисей усмехнулся, — и что по сравнению со всеми этими бесчинствами какие-то жалкие смешные черти со своими мифическими сковородками?
— Тефаль всегда думает о вас, — его губы скривила презрительная ухмылка, — бедные, несчастные черти! Что за утопия?! Неужто существа с комическими ужимками могут соперничать с теми, кто правит твоим миром? Да в их рогатую голову и не придут никогда все те извращения и чудовищные злодеяния, которые совершает человек у власти или при оружии.
— Не надо!
— Нет, дослушай до конца, — Елисей посмотрел на побледневшее лицо девушки.
— Подумай сама, что всем раскаявшимся грешникам и непоколебимым атеистам расцвеченный иллюминацией ад, после всего того, что они пережили на земле?!?
— Но в моём мире есть наука, музыка, поэзия, тёплые отношения, дружба, любовь, — грудь Эльвиры высоко вздымалась.
— Но звон металла и оружия властвуют сильнее сладкоголосых скрипок и божественных рифм. Толпа верит не в науку и искусство, а в вещающую голову с телеэкрана. Загипнотизированное стадо! — процедил сквозь зубы Елисей.
— Но не все же! — воскликнула Эльвира.
— Не все? Пожалуй... Но, что они значат в мире цинизма, где всё продаётся и покупается? Где горят дома, храмы, рукописи и зловонно тлеют загаженные души? Это ли ни ад?! — он рассеялся.
     Стремительные, противоречивые чувства молниеносно сменяли друг друга в сердце Эльвиры.
— Нет! — воскликнула она, оглушённая его словами, — нет!
— Нет? — переспросил он и разрешил великодушно, — тогда призови лучезарного ангела и попроси его, пусть придёт, поцелует в уста твою планету. Возможно, этот поцелуй превратит её в прекрасную голубую сферу без грязи и крови, без праха суеты, унижения миллиардов и невзгод, падающих на их голову каждую земную секунду. Позови! Может быть, тогда живущие в земном аду поверят в какой-то иной ад и убоятся его. Но пока же страшнее земного ада места во вселенной нет! Поверь мне!
     Эльвира устало уронила голову, — возможно, ты недалёк от истины, — вынуждена была согласиться она, но всё равно я хочу прожить там столько, сколько мне отпущено.
— Зачем? — спросил он.
— Чтобы изменить жизнь на земле к лучшему.
— Утопия! — воскликнул Елисей, — неужели ты этого не поняла до сих пор?!
     Эльвира ничего не ответила, но взгляд её выражал упорство.
— Эля! Любовь моя! Лучшие умы, обитающие в земном аду, пытались улучшить его, но как видишь, ничего не изменилось!
— Ну почему же, каждый век приносит изменения.
— О, извини! Ты права! — каждый век изобретает новое, всё более смертоносное оружие. Каждый век превосходит предыдущий в изощренности. Но всё одни и те же деспоты правят миром.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Меняются тела, в которые вселяются тираны, а их страсть к уничтожению и пыткам себе подобных не изменяется.
— Елисей! Ты говоришь это нарочно! Земля не может быть адом!
— Зачем мне лгать тебе? — спросил он удивлённо. — К тому же каждое разумное существо поймёт это и без моей подсказки, а ты далеко не глупа, Эльвира.
— Не будем больше об этом, — сказала девушка.
— Не будем, — согласился Елисей.
     Они дошли до конца узкого коридора, там была витая лестница, по которой они поднялись наверх. Прошли по залам, залитым светом и утопающим в цветах.
     ...Дверь «розовой» комнаты была приоткрыта...
     Эльвира нажала на неё рукой и услышала, как, встречая их, запели маленькие колокольчики, закачавшись на серебряных цепях.
     Невидимое дыхание зари усилило розовые оттенки драпировки.
     Порозовели белые свечи в тяжёлых канделябрах. Едва покачивался вспыхнувший огонь на вершинах свечей. Но капли воска почему-то текли быстрее, чем обычно, по длинным стволам.
     Зеркало старинного трюмо заволокло розовым туманом, и оно не отражало ни хрустальной вазы, ни ветки белого жасмина в ней, ни капель росы на лепестках цветов, источающих ранящий сердце аромат.
— Елисей! — позвала Эльвира и села на кровать из тёмного дерева, окроплённую жемчужной инкрустацией.
— Да, — отозвался Елисей и сел рядом.
     Балдахин всколыхнулся над их головами.
— О, как мне грустно! — вздохнула Эльвира.
     И серебряные колокольчики присоединились к ней, зазвонив мелодию печали. Их чудесный звон звучал так долго, что, казалось, озвучил всё вокруг.
— О, довольно! — произнёс Елисей. И колокольчики умолкли.
— Любимая, нельзя предаваться печали.
— Я знаю, — сказала Эльвира, — но позволь мне погрустить.
— Скоро, совсем скоро ничто не будет омрачать твоей души, — воскликнул он жарко.
— Почему? — спросили её губы.
— Потому, что...
— Ну?
— Я не могу раньше времени... А, впрочем, — он заглянул в её глаза, — хорошо, я скажу тебе, — длинные пальцы Елисея прикоснулись к губам девушки и обвели их рисунок, — ты, дорогая, скоро навсегда останешься здесь!
— Что?! — Эльвира, как ужаленная невидимым гадом, вскочила, — что ты сказал?!
— Успокойся, радость моя! Ты останешься здесь! Ты никогда больше не вернёшься в ад! Ты заслужила это!
— Чем? — спросила она.
— Тем, что я полюбил тебя! Ты научила меня любить! Никогда и никого прежде я не любил. И, признаюсь тебе, всегда радовался, когда душа, едва покинув мир земных страданий, снова возвращалась в этот ад на новые мученья!
— Я не понимаю тебя, — вздохнула Эльвира.
— О, любимая, всё так просто! Это моя работа — возвращать души, вырвавшиеся из ада, обратно в ад.
— Но зачем?!
— У каждого своё предназначенье, — ответил он.
— А кому-нибудь удаётся не возвращаться на землю?
— Да, такие случаи бывают. Но обычно всё идёт по кругу — рождение в аду, жизнь в аду, смерть в аду, и вновь рождение в аду. Люди утратили способность делать выводы из прежних жизней...
— Почему ты так откровенен со мной? — спросила Эльвира, — ведь я, выражаясь твоими словами — одна из жительниц ада?
— Потому, что я люблю тебя! Я вызволю тебя! Это в моей власти.
— Да? — спросила она равнодушно и добавила, — я хочу спать.
— Что?! — изумился он.
     Но Эльвира больше ничего не ответила. Она легла на постель, устроилась поудобнее, закрыла глаза и погрузилась в сон.
     Поступок Эльвиры изумил Елисея до крайности. И он всю ночь просидел рядом со спящей девушкой, оберегая её покой.
     ...Переплетёнными нитями, сплошь унизанными каплями бирюзы, мерцали звёзды. Во влажной глубине небес царил неохватный простор. Мягкие туманности и чёрные дыры... Бесконечное число миров, самых разнообразных, несхожих друг с другом.
     Елисей сидел неподвижно и любовался ликом Эльвиры, стараясь уловить перипетии её снов. Как же он любил её! Он открыл ей тайну, которую не должен был открывать никому. Но он никогда не покажет ей своего лица...
     Неожиданно за окном пошёл звёздный дождь, быстро перешедший в ливень.
     Устав гореть, угасли свечи. Задремали чуткие колокольчики. И зеркало погрузилось в сон.
     И вдруг на белый лепесток жасмина упала капля перламутрового света.
     Это утренняя заря уронила слезу...
     Медленно таяли сумерки, растекаясь бледнеющими кругами всё дальше и дальше.
     Послышалось шуршание листвы, журчание воды и вздохи пробуждённого ветра.
     Всё ярче светилась полоска у самого горизонта.
     А Елисей всё медлил...
     Наконец нежный рассеянный свет влился в комнату, пробуждая каждый предмет.
     Ночь оглянулась последний раз на покидаемый мир, и поспешила убраться прочь.
     Елисей не стал будить Эльвиру, он просто накрыл своим чёрным плащом её светлое, улыбающееся во сне лицо.

* * * *

     Эльвира ощутила тяжесть чёрных крыл и проснулась.
     В комнате было светло и тихо. Девушка приподнялась на постели и потянулась, сладко зевая.
     Утро показалось Эльвире особенно чистым и радостным.
     Ночные кошмары точно выпали из её памяти. Дух меланхолии ниоткуда не высовывал носа. Вероятно, он навсегда покинул пределы квартиры, где не желают лелеять уныние.
     Эльвира соскочила с постели и босиком прошлёпала к окну.
— Ух ты! — воскликнула она восторженно. Необычайно розовая утренняя заря качалась на светящемся изнутри облаке, как на качелях.
     Срезами самоцветов падали на землю блики.
     Было безветренно. Неподвижно застыли деревья и кустарники. Даже прошлогодние травинки, превращённые инеем в белый ковыль, не шевелились.
     Застыли снежинки на голубом атласе воздуха, и Эльвира устала ждать, когда же хотя бы одна из них упадёт на землю.
— Утро! Ты мне нравишься! — воскликнула Эльвира и в приподнятом настроении отправилась в ванную.
     Она долго плескалась в чуть тёплой прозрачной воде, долго расчёсывала свои роскошные каштановые волосы, потом с удовольствием пила на кухне крепкий ароматный чай, похрустывая лимонными сухариками.
     ...Но едва Эльвира вошла в свою комнату, как неведомая сила повлекла её к зеркалу.
— Опять двадцать пять, — вздохнула Эльвира.
     Зеркальная гладь казалась неподвижной.
— Ну, — сказала девушка, — с добрым утром! Что скажешь?
     Длинные полупрозрачные тени, точно ресницы, накрыли зеркальное стекло.
— Моргаешь, значит? — вздохнула Эльвира, — и что мне с тобой делать?
     Тени приподнялись, и по серебряному лику потекла слеза. Одна-единственная.
     Эльвира взяла салфетку и тщательно протёрла зеркало, время от времени старательно дыша на него.
     Зеркальная гладь заблестела, отражая упавший на него утренний свет.
     Радужные пятнышки запрыгали на стене и на полу.
— Ну, вот так-то лучше, — улыбнулась Эльвира.
     И зеркало радостно отразило её улыбку.
— Ты тоже думаешь, что мы живём в аду? — неожиданно спросила Эльвира.
     Зеркало потупилось. От него повеяло холодком.
— Значит, считаешь, — заключила Эльвира.
— Только не хмурься, — девушка ласково обвела рукой витую оправу из чёрного дерева, — ишь, нежное какое, и спросить-то ни о чём тебя нельзя, величество ты моё зеркальное.
     Зеркало интенсивно засеребрилось в ответ на её слова и ласку.
     Эльвира пристально посмотрела в глаза своего зеркального двойника.
     Двойник не отводил взгляда. Там за его спиной было светло и ясно, точно все тени в это утро удрали из зазеркалья.
— Нужно жить здесь! — сказала Эльвира, — столько, сколько отпущено, и делать своё дело. Делать его хорошо! С любовью и верой, что оно послужит благу мира.
— Ты согласна?! — воскликнула Эльвира.
     Ей показалось, что та далёкая Эльвира в зазеркалье кивнула головой.
— И тогда, — тихо, но твёрдо сказала девушка, — ад на земле перестанет быть адом. — Нужно, чтобы как можно больше людей осознало это!

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ

• Большая Яна и Маленькая Диночка
• Обручальное кольцо
• Старые тапочки
• Бусы
• Ангел и незабудки
• Проигрыш
• Фея и эгоист
• Ночь перед Рождеством, или потомственная колдунья Алена
• Испытание черным котом
• Василиса 21-го века