Джаз анд Блюз Наталия Гура
Обладательница, возможно, лучшего джазового вокала в стране обещает покончить не только с музыкой, но и с мирской суетойНаталия, вы ведь потомственная певица.
— Мои родители — академические певцы. Папа — заслуженный артист, много лет проработал в ансамбле песни и пляски Киевского военного округа, мама — в хоровой капелле «Думка». Оба сейчас на пенсии, но отец по–прежнему работает — в большом зале консерватории. Да и мама, несмотря на 81 год, может такое арпеджиато дать — звучит натурально молодой голос. Дедушка по маминой линии тоже прекрасно пел, в доме была масса инструментов. Я воспитывалась на академической музыке. Мне она по–настоящему нравилась, и я собиралась учиться в консерватории, стать оперной певицей. Но отец настоял на Институте культуры. И я поступила на дирижерско–хоровой факультет.
Откуда же взялся джаз?
— В студенческие годы как–то попала в гости и услышала Эллу Фитцджеральд. Просто обалдела, честно говоря. Захотелось научиться петь точно так же. Слушала записи Эллы днями и ночами. Так и училась, сама. Подпольно доставала записи. Особую роль сыграл Анатолий Алексанян. С ним меня свела подруга, сообщив ему, что знает девушку, поющую репертуар Фитцджеральд. Алексанян не поверил и потребовал познакомить — мне тогда было 19 лет. Анатолий свел меня с коллекционером джазовой музыки. У него–то я и «паслась». Джаз тогда считался буржуазным искусством и запрещался. Был такой случай. Мы выступали с Тарасом Петриненко во дворце «Украина». Тарас аранжировал песню «Summertime» в стиле группы Chicago — у нас был состав точно как и в Chicago. После концерта ректору института пришла докладная, мол, ваша студентка «щось верешить на іноземній мові». К счастью, секретарша ректора была моей приятельницей, и записка до него не дошла. Неизвестно, как дело обернулось бы. Ведь культивировалась традиционная эстрада. В фаворе были Ротару, Пугачева, Кобзон и тэдэ.
Чуть позже я стала петь с Анатолием Алексаняном. Этот известнейший джазовый пианист тогда работал в ресторане Дома кино. Выступала с ним год. Первые импровизации были, конечно, не ахти. Но вскоре наладилось. Особо меня поражало в Элле искусство скэта — что ж, и я научилась.
Однако джаз пришлось бросить. Окончив институт, пошла в капеллу «Думка» — чтоб по распределению в село не запёрли. А потом мне предложили поработать в ансамбле «Чарівні гітари». В него входили Петриненко, Николай Кириллин, Павел Жагун, который сейчас в Москве. После «Чарівних гітар» все музыканты переметнулись в «Рецитал» к Алле Борисовне — уровень был хороший.
Конечно, «… гітари» — это вам не джаз. Но даже с этим ансамблем пришлось распрощаться — родила ребенка, нужны были деньги. Отправилась на заработки в Армению. Туда поехало за длинным рублем много наших. Почти все там и остались, переженившись на армянках. Я выступала в ресторане «Сахкадзор» — 60 километров от Еревана, озеро Севан, природа — красота! В Ереване с джазом, по советским меркам, было хорошо. За три года работы участвовала в нескольких джазовых фестивалях.
Заела ностальгия, вернулась домой и стала петь в ресторанах «Киев» и «Столичный». Пела «фирму» — «АББУ», итальянскую эстраду, все, что было модно. Сбежала с кабацкой сцены, когда грянула перестройка. Ибо рестораны наводнились блатняком — «мурками» и тому подобными шедеврами. Сидела весь вечер в каптерке, подперев щеку — за весь вечер удавалось выйти на три–четыре приличных песни. А там и второй ребенок родился — не до пения.
Когда младшей исполнилось полтора, позвонили ребята из «Джаз–экспромта». И «уломали» меня влиться в их ансамбль — рассказывали, как это здорово, пели в телефонную трубку. Так я вернулась в джаз. Хотя чистым джазом аранжировки украинских песен назвать сложно. Позже, когда ушла из «Джаз–экспромта», ребята стали петь стандарты.
Зато я познакомилась со львовским пианистом и композитором Вячеславом Полянским. Начиная с 1999–го, мы с ним давали каждый год большие концерты в филармонии. Параллельно три года пела в блюз–клубе Buddy Guy с группой Cotton Fields. Особого заработка это не приносило. Осваивание блюза для меня было отдушиной. Петь блюз оказалось не так уж просто. В джазе можно импровизировать, а в блюзе главное — не навредить. Однако когда освоила его, стало скучно. Захотелось чего–то новенького. Слава Полянский предложил попеть спиричуэлс в оригинальной манере. И мы записали альбом негритянских духовных песен в полутрадиционной–полуакадемической манере. Позже мы сделали концерт спиричуэлс, пригласив
университетский хор. Нужно сказать, кроме нас с Полянским, никто ничего подобного в Украине не исполнял.
За все это время участвовала в таком количестве фестивалей и выступала с таким количеством джазистов, что не перечислить ни названий, ни имен.
Вы росли в семье академических музыкантов, каково же вам было выступать на эстраде?
— Кое–какая эстрада мне нравилась: Том Джонс, Энгельберт Хампердинк. Рок и всё такое были неприемлемы. В порядке исключения воспринимала разве что баллады Deep Purple и Led Zeppelin — уж очень мне нравились голоса Йана Гиллана и Роберта Планта.
Как родители отнеслись к вашей практике?
— Когда выступала с Алексаняном, приходилось дома врать: мол, иду на занятия по английскому. Отец меня выследил. И забрал прямо из ресторана. Стою, пою, Алексанян играет. Тут появляется папа. Алексанян спрятался под рояль. А папа так интеллигентно подошёл и сказал мне на ухо: «Немедленно домой!» Дома говорила: «Это ведь не просто ресторан! Мы там исполняем джаз!» Мама отвечала, пусть ресторан будет хоть бриллиантовым, но сути это не меняет. Но, в конце концов, я стала делать то, что хочу. В конфликте с родителями до сих пор. Я «плохая дочка».
А ваши дочери?
— Младшая дочь Ева интересовалась эстрадой, как все девочки. Но, кажется, больше ее прельщает дизайн — ландшафтный, интерьеры. Декоративно–прикладные вещи у нее получаются отлично. Старшая тоже хотела петь. Но вы же понимаете, куда в наше время без спонсора. Спонсора не оказалось, Маша что–то там себе делает, ездила работать в клубах в Германию. Но, подозреваю, на мне артистическая династия закончится.
И все же я Маше не мешаю, пусть занимается, чем хочет. Слишком хорошо знаю, как это, когда тебя душат.
Я ведь хотела поступать в консерваторию. Но плохо училась — я была ужасная, пятерка только по пению. Если бы родители не настояли на Институте культуры, кто знает, может, из меня бы получилась шикарная оперная певица, и пела бы в Ла Скала. Джаз для меня, честно сказать, бирюльки. У меня диапазон шире трех октав, колоратурное сопрано, хорошо развитые низы. Можно до «ля» большой октавы добраться, если пивка попить (смеется). Вот думаю сделать цикл оперных арий в джазовом ключе.
Вдобавок лет десять назад я занималась вибрационным пением на занятиях по психоэнергетике в психотехническом обществе «Огненный цветок». И могу петь, как буддийские монахи. Учитель хотел заграбастать меня с руками и ногами, чтоб я тоже стала мастером, но меня больше интересовала техническая сторона вопроса.
Верхи у меня тоже в порядке. Недавно искали вокалистку на запись рекламного ролика Wregley Spearmint — там, где две девочки на велосипеде. Порекомендовали меня. Пришли, всплеснули руками: «Ой, нам ведь тинэйджеры нужны!» Спрашиваю: «Сколько лет?» — «17». Ща будет, отвечаю. Записали, все довольны.
Много рекламы записали?
— Очень! А сколько бэк–вокала! Иногда даже забываю, с кем записывалась. А потом слушаю по телевизору: «О! Это ж я!» Наверное, нет ни одного эстрадного артиста в Украине, который бы не приглашал меня на бэк–вокал. Сейчас подпеваю «ВИА Гре» и Сердючке. Это хороший заработок. Все украинские джазмены ушли в коллективы эстрадных звезд — на любимой музыке не заработаешь. Украина — не Америка, для которой джаз — исконная музыка. У нас она — «вража». Исполнять у нас джаз — все равно что в Штатах пытаться заработать на украинских народных песнях. Музыканты у нас талантливые. Бывает, зайду в «44» и поражаюсь, что 17–18–летний парень выдает на контрабасе. Но направление в целом так же бедствует, как и раньше. Исполнитель не сможет купить качественный инструмент, если не будет «халтурить» у эстрадных певцов и на всяких презентациях. И перспектив никаких. Никто в верхах в развитии джаза не заинтересован.
Так может, и не стоит исполнять джаз?
— Лично я не могу отказаться. Например, Лариса Долина переквалифицировалась на эстраду, а я не могу. Хотя предпосылки были — мой голос сравнивали с Пугачевой. Но зачем мне быть Пугачевой №2?
Вы считаете, бытовая неустроенность мешает творчеству?
— Безусловно. Хорошо, когда у певицы муж, как у Софии Ротару, который создает ей все условия для творчества. А когда муж требует внимания и котлет, не до песен. Нельзя одной задницей — на две ярмарки. Либо ты полностью в творчестве, либо полностью в семье. В крайнем случае, чуть–чуть и там и там. А иначе непременно пострадают и муж и дети.
Вы трижды были замужем. У вас есть возможность сравнить брак с творческой личностью и с человеком, не имеющим к творчеству никакого отношения.
— С отцом Маши мы жили полтора года в гражданском браке. Как только она родилась, Руслан Горобец (музыкант и композитор, участвовал в ансамбле «Карнавал» с Александром Барыкиным, руководил ансамблем Аллы Пугачевой — С.В.) убежал. А второй и третий к искусству не имеют никакого отношения. С житейской точки зрения, как видите, лучше жить не с творческим человеком. Пусть кто–нибудь из супругов просто восхищается другим и создает условия для творчества.
Вам музыка не надоедает? Вы ее слушаете ради удовольствия?
— В основном, слушаю легкую музыку — джаз, ритм–н–блюз, соул. Кристина Агилера нравится. А Хьюстон и всякие Мэраи Кери — уже не то. Попса для меня не существует. Я стала такая противная — мало что интересует. В Киев приезжают всякие звезды, а мне заплатили бы денег, я бы все равно не пошла. Что я могу почерпнуть на этих концертах? Вот приезжали буддийские монахи — сходила с удовольствием.
А как насчет новых джазовых звезд, вроде Нино Катамадзе?
— Мило. Но чтобы специально идти слушать… Это молодежь должна сломя голову бегать за новым. А меня ремесленничество больше не возбуждает. Нравятся церковные хоры. Я бы поехала в Тибет, послушала тамошние песнопения.
Что полезнее для украинской музыки: возвращение к национальным корням или открытость, космополитизм?
— Наша современна музыка — как маятник: то в одну сторону перекос, то в другую. Сегодня у нас: «Давай украинский рок!» А нужно выбирать золотую середину.
Вы, как преподаватель музыки, можете спрогнозировать, что нас всех ждет?
— Все смотрят телевизор и равняются на то, что видят. А хорошее в телевизоре искать нечего. Но убедить студентов в этом я не могу.
Вам совсем никто в телевизоре не нравится?
— Хороша Тина Кароль. Первая после Пугачевой достойная певица. Есть голос, интересный тембр и внутреннее содержание, как это принято сейчас говорить, харизма. Чувствуется, что Тина, когда поет, горячая, а не холодная, как, например, Ани Лорак. То же самое можно сказать и о Таисии Повалий. И Басков — фу! Голос у него есть, но противный, особенно звук «а». Пусть придет ко мне, поставлю ему «а». И пусть определится: он поет академическую музыку или попсу.
Как думаете, не ведет ли ваш босс украинскую культуру к обрыву?
— Поплавский — это святое! Не обсуждается! Хай співає! У него хобби такое. Один оловянных солдатиков собирает, другой — девушек, а Михал Михалыч любит петь. Украина — его дом, пусть делает в нем, что хочет.
Многие студенты увлекаются джазом?
— Те, кто любит джаз, идут в музучилище. Я говорила с Поплавским о том, чтобы открыть джазовый отдел или что–то в этом роде. Но пока сюда идут те, кто видит свое будущее на эстраде.
Преподавание для вас призвание?
— Теперь уже да. А поначалу — необходимость положить куда–нибудь трудовую книжку. Сегодня нравится лепить нечто из сырого материала. Шесть лет преподаю, но, к сожалению, ни один ученик пока не смог пробиться в звезды. Другое дело, в частном порядке я занималась с Эль Кравчуком, Натальей Могилевской, Ольгой Крюковой, Лери Винном, да чуть ли ни ко всем, кого слышали, приложила руку. Не скажу, чтобы меня по этому поводу гордость разбирала. Однако появился один мальчик, которого я продюсирую, и которым, кажется, буду гордиться. Но его фамилию пока не скажу.
Что вас интересует помимо музыки?
— Духовная литература. Сейчас пытаюсь освоить «Тайную доктрину» Блаватской. Порой применяю новые знания в жизни. Например, карма–йога помогает в общении. Стала менее раздражительной. Пропускаю те мелочи, которые меня страшно цепляли в молодости. А раньше, когда был жив мой учитель, занималась духовными практиками — года два. Началось с «Джаз–экспромта». Но остались заниматься самые стойкие из нас. Приходилось всякие упражнения выполнять. Скажем, в состоянии «3С», воина, войти в переполненный троллейбус. Или приготовить салат, а «посолить» его энергетически, то есть, не добавляя соли, но чтобы никто об этом не догадался. Как–то дочери дала попробовать такой салат, спросила, чеснока не много? Нет, мама, говорит, в самый раз. Кроме того, во время занятий я дала концерт на психоэнергетике в Доме актера. Суть выступлений нашего дуэта «Сага» была в передаче состояния. Пели обыкновенные русские романсы, но в определенных состояниях. Например, входишь в состояние «А» и насыщаешься любовью, а заодно передаешь ее слушателям. Входишь в состояние тревоги, и во время исполнения того же романса публика себя чувствует совершенно иначе. Люди вообще воспринимают состояние, а не слова и музыку. Эту идею я передаю своим ученикам. Нужно петь не о любви, а саму любовь. Уеду в Тибет…
Вы серьезно?
— Абсолютно. Жить в социуме мне уже скучно. Лет через десять, вполне вероятно, стану отшельницей… Думаю, все–таки поеду. Тянет.
Сергей Волохов
Фото: Н. Борейко
Оставить комментарий