В энотеке на виа Кавур пусто, заняты только два столика в глубине, за ними милуются трепетные парочки. Улыбающийся владелец, он же официант, он же повар этого нехитрого заведения, бегает взад и вперед, гремит посудой, щелкает кассой в ожидании клиентов. Мы сидим у прохода, лениво листаем меню и крутим бокалы в пальцах — так только что разлитая Barbera сможет «Ð½Ð°Ð´Ñ‹ÑˆÐ°Ñ‚ься», проснуться после бутылочного заточения и запахнуть — сливой, вишней, фиалковым цветом.

Знаешь, — говорит Микки, — я вот долго не могла понять Рим. Я прожила в нем почти год и как только привыкла, уже пора уезжать. А я не хочу. Не хочу до истерики. До этого я думала, что лучше, чем Бостон, нет города на свете. Теперь знаю, что есть. Рим — лучший город на земле. Знаешь, — говорит Леля, — а я вот уехала бы в любой момент без сожалений. Я знаю его вплоть до каждой панорамы, до оттенка заката, двенадцать лет, художественная школа плюс институт. Стремилась увидеть, ждала, предвкушала, а потом приехала — и что? Каменный центр без единого деревца, посреди которого кое-как торчат развалины. Колизей выглядит голливудской подделкой, везде снуют толпы, мусор вываливается из урн, азиатское движение на дорогах. Культурная жизнь в зачаточном состоянии, во всем — бардак и хаос.

Знаете, — говорю я и тяну носом ежевичный аромат из бокала, — а я его просто люблю. Хотя на первый взгляд он мне не понравился.

Что, в общем-то, и не удивительно.

Первый раз я увидела его декабрьским вечером девяносто седьмого. Моросил мелкий дождь, настолько мелкий, что застревал в гортани водной взвесью. Я только прилетела и в первый раз осматривала новое место жительства — искала бульвары, на которых бы прогуливался люд, набережные, полные огней, хоть какие-нибудь приметы, свойственные любой столице и… ничего не находила. Улицы были пусты, от влажности маслянисто блестел асфальт дорог. По обочинам жались друг к другу малолитражки. Дома с наглухо закрытыми жалюзи казались нежилыми, только кое-где светилась мертвенным светом витрина и сквозь нее мертво глядели манекены. Город лежал вокруг, свернувшись клубком и запустив лапы в грязное месиво опавших листьев, — чужой, равнодушный. Плохая погода, — подумала я тогда, — все из-за этой зимней взвеси, из-за непрекращающегося дождя. Наверное, завтра будет лучше.

Лучше не стало — ни через неделю, ни через месяц. Я чувствовала себя несчастным сказочным персонажем, идущим не-знаю-куда в поисках не-знаю-чего — сносившим три пары чугунных сапог, протершим до дыр дорожки музыкального плеера, но так ничего и не нашедшим. Центр был обойден тридцать раз во всех направлениях: тщетная попытка ощутить хоть что-то, помимо простого эстетического удовлетворения. Пьяцца Навона (днем и вечером). Пантеон ночью. Виа дель Корсо, то абсолютно пустая, то перехлестывающая через край машинами и пешеходами. Фонтан Треви, толчея в любое время суток. Упрямо торчащие колонны храма Сатурна на Форумах. Впадина Большого Цирка, остров Тиберия, Трастевере. Красиво. Культурное достояние. Открыточные виды. И — ничего более. Кажущееся кипение жизни сменялось лютым безмолвием, стоило только очередному дождю заморосить на целый день, загоняя туристов в теплые и сухие гостиницы. Когда-то Гете обещал вечное счастье жившим в Риме. Ну и где же оно? Нет. Ничего нет. Пусто.

Наверное, во времена Гете все было по-другому.

Слава ШВЕЦ
специально для «Ð¨Ðž», (г. Рим)
Фото автора и Юрия Семенова