Глобальная проблема эпохи глобализации — в бесконечном ряду других проблем — обобщение и сознательное или подсознательное изменение сути понятия. Используя, например, словосочетание «культурное сопротивление», многие склонны опускать первое слово и учитывать лишь второе. Некоторые не обделенные умом люди, смотря «Альфа Дог» и слушая рок, думают при этом, что духовно противостоят волне всеобщей усредненности, мейнстрима, «попкорновому кино» и попсе. Однако на самом деле они незаметно для самих себя, но заметно для окружающих стали жертвами собственной невнимательности, моргнув, пропустили главное, определяющее для слова «сопротивление» слово «культура». Ибо «Альфа Дог» и рок — это не культура, это ее подмена, ее нищета, тень, выдающая себя за своего хозяина, причем наглость тени подобна тени Андерсена из фильма Эльдара Рязанова, и она ошеломляет уверенностью в своей правоте.

С другой стороны, понятие «культурное сопротивление» многими воспринимается как максимализм, как нечто наивное и детское. Большинство, жуя жвачку консерватизма, говорит: мир таков, каков есть, и приспособление, выживание — единственно правильный и возможный способ жизни. Зачем пилить сук, на котором сидишь, кусать руку, которая кормит — сопротивляться, плыть против течения. Зачем, спрашивает российский режиссер Александр Митта, если можно найти пути к сотрудничеству и сделать еще одну картину. Иначе ведь не дадут снимать, а какой в этом смысл? Конформизм и вечный вопрос «что делать», как и вечный ответ «не знаю», — угнетают, лишая надежды найти выход из все сужающейся комнаты нашего культурного существования, где и культуры скоро не останется, а тотальное бескультурье в качестве сопротивления предлагает только терроризм. Терроризма все боятся, но, тем не менее, большинство, это якобы молчаливое большинство, упрямо льет воду на мельницу процесса, движущего терроризм. Речь даже не о «Матрицах», кого-то убедивших подражать Нео и немного пострелять из «узи» — придурки всегда найдутся. Речь, например, о тех самых, набивших оскомину, «Черепашках-ниндзя», перекочевавших из короткого метра в полный: наши дети уже будут смотреть полуторачасовые ки-й-я мутировавших рептилий — и восторгаться. И родители их поведут в кинотеатры, будьте уверены, ведь у нас демократия. Мамы, в случае сопротивлении пап, накричат на них — мол, мы жи вем в XXI веке, и нечего мужчинам командовать, прошло их время, а на традиции пусть не пеняют — все изменилось. А пока чада, не моргая, ничего не пропуская, будут внимать черепахообразным любителям пиццы и по совместительству защитникам человечества, родители оттянутся по-взрослому.

Противники Голливуда и глобализации воют, но больше как волки на луну. Воющие — сопротивляющиеся — вообще похожи на волков. Их загнали в угол. Они показывают зубы и рвут на части тех, кто приближается. Мир в их глазах — в крови, и они не далеки от истины. Французский режиссер Брюно Дюмон без крови не пишет свои картины. Даже любовь у него в крови, а глобальная метафора любви — война. Мир в крови и в огне. Почва в «29 пальмах» обильно сдобрена кровью, а новая «Фландрия» объята огнем. Дюмон честен: он повсюду видит кривые, некрасивые деревья и говорит о них именно как о таковых, ибо они таковыми и являются. Дюмону противна ложь ровных деревьев, выпрямленных фабричной системой, ему противны «фильмы для публики» и «общий вкус». Честность — добродетель Дюмона. Но его искушают демоны пессимизма, апокалипсические демоны, ни в коем случае не способствующие облагораживанию, а наоборот. Смешивая мир с дерьмом, производимым этим самым миром, Дюмон не очищает его, не предлагает канализацию, а еще больше накапливает нечистоты, как и те, кто сделал мир дерьмовым и вполне согласен с существующим положением.

Опять мы видим лишь сопротивление — клыки и куски разорванных жертв общего вкуса. Так какое же оно, «культурное» сопротивление? Блестящий пример — «Королева» Стивена Фрирса. Играя на поле темы трагической гибели принцессы Дианы, ставшей в 1997 году главной в желтой и не только прессе всего мира, Фрирс, избегая силовой борьбы и жесткого персонального прессинга, забивает гол деликатно и грациозно. И при этом не позорит своего визави. Он уважительно относится к нему (к ней). В отличие от Фрирса, Клинт Иствуд во «Флагах наших отцов» именно позорит своего визави — американских генералов и американский народ — за подделку геройского поступка, которым американцы вдохновляются по сей день. Поделом, конечно, но в данном случае грация у Иствуда от носорога, и никакого тебе уважительного отношения.

Слова, производные от существительного «уважение», здесь — ключевые. Они, как и слово «культурное», стали практически невидимыми в общеупотребительных словосочетаниях. Отношение есть, но уважения мало. Как и в «культурном сопротивлении» культуры — кот наплакал. Никто культуре уже не следует, культуре не учат. Все погрязли либо в сопротивлении, либо в политкорректности. Как будто идет война между двумя крайностями. Но в борьбе за жизнь жизнь пала смертью храбрых, а борьба не прекратилась. Тогда возникает вопрос: а вообще была ли девочка?

Грань между общественной пошлостью и общечеловеческими ценностями очень тонка. По эту сторону баррикад — морализаторский маразм, политкорректность и слишком уж гибкий либерализм, по ту — жесткая традиционность. А между ними? Объятый пламенем Доменико. Культурное сопротивление — это когда наступаешь на горло себе.

ОНОФ