ШО Артемий, мне всегда хотелось вас спросить — почему вы, абсолютно прозападный человек, не уехали из страны? Например, лет двадцать назад, когда хлынула последняя массовая волна?

— Не уехал. Да. В разное время по разным причинам. В восьмидесятые, кстати, как раз был близок к этому. Из Америки даже прибыла специальная девушка, чтобы женить меня на себе и вывезти. Но ее постигло разочарование. Тогда я был влюблен в какой­то местный аналог. А это святое! Невозможно было резать по живому. В девяностые — перестройка началась, интересно было. Сам ездить стал довольно активно. И потом, на Запад имеет смысл уезжать тем, для кого жизненный комфорт важнее, чем приключения. Для меня важнее приключения. На Западе поле для маневра для меня было бы гораздо меньше. То есть тут я делаю вообще все, что хочу — там же возможности для творческой реализации я себе слабо представляю. Все эти предложения на BBC и тому подобное на самом деле являли собой обычную конторскую работу. И не имели никакого отношения к моим интересам — музыке, литературе. Правда, бонусом ко всему этому выступала горячо любимая мною страна Великобритания. Но, взвешивая все «за» и «против», я все­таки решил, что правильнее будет все же попробовать еще здесь что­то такое предпринять. И предпринял. А теперь уже бытовые обстоятельства вступили в силу — семья, дети, родители престарелые, требующие заботы. Посему я сижу здесь как репа в грядке и даже помышлять в ту сторону не могу. Да и не хочу, пожалуй…

ШО Но ездите вы действительно много?

— Пока, слава богу, у нас не ввели выездные визы. В советские времена, кроме въездной, знаете, еще требовали выездную визу из собственной страны. Но, я думаю, если так дело пойдет в стране нашей, то это все может вскорости вернуться. Прям при Путине или его преемнике.

ШО Не кажется ли вам, что молодежь сейчас ведь все более космополитичной становится?

— Вот это как раз неплохо. Я считаю, что чем скорее все толковые ребята свалят из России — тем лучше для них. Не могу сказать, что я им буду восторженно аплодировать, но я бы их прекрасно понял. Если б мне сейчас было 20 лет, я думаю, что я бы уехал… Во всяком случае из сегодняшней России мне больше хочется уехать, чем из Советского Союза. Тогда ситуация была не такой, как бы это назвать… противной. Противостояние было очевидным, и власти не такими лицемерными, как теперь. Сейчас что происходит — умные люди реально власти обманывают. Иначе жить получается невозможно. К тому же многие ведь искренне считают, что Путин для России не такое уж зло последнее. Вроде того — знавали и хуже. Отсюда это поведение, приспособленчество, склонность сглаживать острые углы, оправдывать эту политику.

ШО Но это, как я понимаю, не ваша модель поведения.

— Тут выбор такой. Или жить, рискуя получить пулю в сердце, как Аня Политковская, либо притворяться белым и пушистым.

ШО Куда ездили в последний раз?

— На один день ездил в Киев. Попросили провести концерт американца Дэвида Брауна и его группы Brazzaville. Знаете, у каждого поколения советстких людей должен быть свой американец. У нас это была Джоанна Стингрей, чуть раньше Дин Рид и Поль Робсон. Теперь вот Дэвид Браун.

ШО А непосредственно от украинской музыки какие у вас впечатления?

— Ну, вот я традиционно уже лет двадцать люблю группу «Вопли Видоплясова». Это одна из лучших мейнстримовских групп, я считаю, на территории постсоветского пространства. Хотя нет, не лучшая, я больше люблю «Муммий Тролль». Вообще мой самый любимый советский музыкант — киевлянин, Василий Гайденко. У него была такая группа «Коллежский асессор» — на мой взгляд, это была самая удивительная рок­группа конца 80‑х годов — начала 90‑х. Они играли совершенно ни на кого не похожую музыку — ни на соотечественников, ни на иностранцев! И ужасно жалко, что в отличие от «Воплей», которые были и остаются успешными, «Коллежский асессор» вместе со всем своим немыслимым своеобразием превратился в высшей степени маргинальный проект, а сейчас, кажется, и вовсе закруглился.

ШО Украинская музыка в большей степени поляризирована, нежели русская?

— Безусловно. То есть такой пошлятины, как в Украине, в России почти нет, я имею в виду всякую «Виагру», Сердючку. С другой стороны, в Украине есть музыка очень высокого качества как малоизвестная, так и довольно популярная.

ШО А можно ли сравнить вот эти — назовем их тенденции — в музыкальной культуре с тем, что наблюдается в литературе? Ведь сейчас литература, особенно поэзия Украины, переживает эйфорию в своем роде?

— Ну, с литературой, особенно украинской, я вообще­то мало знаком. Тут я послушал — и надо сказать не без удовольствия — такого провокатора Леся Подервянского. Пошлятина, конечно, но остроумная, ничего не могу сказать. Потом есть такой довольно симпатичный поэт — Сергей Жадан. Я, правда, мало что слышал его — но, по‑моему, это интересно.

Да вот еще год назад купил, будучи заинтригованным рецензиями в нашей прессе, «Полевые испытания украинского секса»…

ШО «Полевые исследования…»

— Ну да, вы, наверное, знаете. Правда, был разочарован прочитанным. Так что с украинской литературой у меня отношения, как видите, поверхностные — собственно говоря, как и с русской. Мой любимый современный русский писатель — это, несомненно, Пелевин. Я считаю, что он исключительно хорош, то есть это мой во всех отношениях писатель.

ШО А по каким признакам эксперт Артемий Троицкий определяет хорошего писателя?

— По каким? Он меня, с одной стороны, забавлять должен, а с другой — давать какую­то пищу для ума. Собственно в чем и состоит по большому счету задача литературного произведения. Тот же Пелевин — в меру гибок, в меру остроумен, талантлив — в общем, он меня полностью устраивает. В отличие, например, от Сорокина, к которому я хоть убей не могу относиться серьезно. Я считаю Володю исключительно умелым стилистом, стилизатором виртуозным, но, по‑моему, все его произведения при всем при том достаточно пусты. Этакий формализм. Причем не только в плане творческого подхода. Ведь он манипулирует и мифологемами какими­то, не говоря уже об эмоциях человеческих. Нет, не вижу глубины, одна блестящая пустота.

ШО Если уж мы коснулись таких ярких представителей постмодернизма — позвольте аналогию. В поп‑музыке каким­то образом выделяются признаки этого стиля? Ирония, пародия, цитатность, скажем…

— Знаете, я бы вообще уже закрыл скобки с этим постмодернизмом. По‑моему, сейчас уже вся культура — особенно массовая, живет, что называется, «post everything» — «после всего». Жанры существуют автономно. Какой­нибудь аутентичный фольклор или традиционный джаз… но это все на самом деле уже практически музейная музыка.

ШО Все остальное — повторение пройденного?

— Конечно, что авангард, что попса голимая — все это переработка вторсырья.