Последний альбом «Океана Ельзи» «Gloria», вышедший буквально на днях, мне категорически не нравится.И все же я не могу удержаться — подпеваю и пританцовываю, когда его слушаю. Как у Святослава Вакарчука получается писать песни, которые цепляют даже тех, кто на дух «ОЕ» не переносит (парадокс, и все же), я не понимаю.

Это коммерческая жилка, прагматичный расчет или музыка, идущая от души? Что знает Слава, чего не знаем мы?

С этими вопросами я и отправилась на интервью к человеку, которого журнал «Корреспондент» внес в список самых влиятельных людей Украины.

Славик, давай смотреть правде в глаза: название альбома переводится как «Слава». Что бы это значило?
– В названии пластинки самое главное не смысл, а то, насколько оно соответствует нашему духу, настроению, всему альбому. Мы с группой подходим к названию работы не с точки зрения какого-то скрытого смысла. Главное — эта ассоциативная обложка, а на ней у нас изображена маленькая красивая девочка. Какая разница, что все это означает в переводе, если Глория — это еще и женское имя. У нас в альбоме есть одноименная песня, которую мы уже давно написали. А потом присмотрелись и решили, что именно она и подходит для названия всего диска. Что «Глория» означает в переводе — вопрос второй. А даже если бы означало в переводе «баскетбольный мяч» — какая разница!

О'кей, а ты в курсе, что у U2 есть песня Gloria?
– Мне это уже говорили, конечно, но сам я ее не слышал.
 
У вас такие кардинальные перемены в коллективе происходили, это как-то отразилось на эстетике группы и на самом альбоме?
– Не знаю, сложно судить. Лично мне нравится все, что делает «Океан Ельзи», начиная с альбома «ЯНАНЕБІБУВ». Не могу сказать, что больше или меньше по душе. Во всем привлекает разное: где-то запись, где-то музыка, где-то слова и энергетика. А альбом «Gloria» — это, как мне кажется, просто логичное продолжение роста группы «Океан Ельзи». Вот и все. А в том, что это произошло уже немного в других условиях, наверное, тоже что-то есть. Повторюсь в очередной раз: всего, что происходило с группой, я очень не хотел. Но, как и прежде, я готов получать удовольствие от нашей музыки, независимо от формы и условий, в которых она создается.

А что касается альбома, то он получился очень эклектичным, разнообразным по аранжировкам и стилям песен. В одной композиции мы использовали аккордеон, в «Без бою» записали перкуссию, которую раньше не использовали, а в песне «Відчуваю» вообще присутствует медная духовая секция, чего «Океан Ельзи» не использовал никогда. А теперь, видимо, пришло время. Тем более, что сейчас у нас — новые творчески силы, потому и работать было интересно: все получалось по-другому. Обычно мы репетируем много, а на записи все делаем быстро. А сейчас наоборот — все лето просидели в студии, зато очень быстро отрепетировали.

А вот скажи честно, появившаяся после таких трансформаций в группе ирония в твой адрес не расстраивает?
– Какая еще ирония?

Ну, например, все говорят, что это уже не тот «Океан Ельзи»...
– Честно? Нет! Потому что, во-первых, мы все делаем музыку в первую очередь для себя, и то, что выходит, нам всем очень нравится. Во-вторых, если рассуждать с точки зрения какой-то индивидуальности, то в этом альбоме ее будет значительно больше, чем во всех предыдущих. Это я точно могу сказать. Думаю, все разговоры прекратятся, как только люди послушают пластинку. Критерий какой? Нравится — не нравится? Так у нас ни одна песня столь долго не лидировала в хит-парадах, как «Без бою». И реакция людей на концертах осталась прежней. И что значит — не тот? Звучит как-то странно. Действительно, это не тот «Океан Ельзи». Но ничего негативного в этом нет — хуже-то не стало. О вкусах не спорят, а определенные достижения есть. И вообще, всегда найдутся люди, которые будут утверждать, что «Океан» не тот еще с момента записи первой пластинки — те, кто слышал нас до того. Для нас главное — чтобы мы сами получали удовольствие. А если говорить о материальной стороне, то если будет успех у этого альбома, значит, подобные разговоры не имеют смысла. В музыкальной тусовке иронии в наш адрес раньше было больше.

Ты должен быть готов к тому, что о тебе теперь много говорят не только как о музыканте — тебя назвали одним из самых влиятельных людей страны.
– Я к этому готов. Ну да, я понимаю, на самом деле, что это все — последствия «звания»: все хотят подколоть, задеть. О каком-то дележе земельных участков говорят. Кстати, поверь мне, земля — самое мелкое, о чем сейчас идет речь, самое нейтральное: это все попытки политической дискредитации, потому что я политиком не являюсь. Ну какой я политик? Все это пройдет рано или поздно, а может, и не пройдет. Но я не думаю, что имидж Святослава Вакарчука или имидж группы зависят от этих разговоров.

Не страшно ехать в такой большой тур с новым составом?
– Вовсе нет. Мы же летом уже ездили в небольшой тур — специально потренировались. Сейчас группа работает в таком режиме, как в 1995 году, когда мы только начинали. Уверен, что в музыкальном плане проблем не будет, скорее в морально-этическом — у музыкантов, которые еще не привыкли к серьезному вниманию к своим персонам. Но, думаю, общими усилиями мы с этим справимся.

Вот ты, Слава, творческий человек. И тем не менее, в отличие от многих других, тебе это приносит коммерческий успех. Как это объяснить? Врожденным талантом бизнесмена?
– У нас всего-навсего хорошая музыка. То, что мы делаем, просто очень нравится людям. Объективно. Я не бизнесмен. «Океан Ельзи» не был создан для зарабатывания денег. Да, людям нравится наша работа, и мы даже каким-то образом этим пользуемся. Но сознательно формировать вкус, рынок, заниматься маркетингом — это как-то слишком сложно. Мне часто говорят: надо создавать свой бизнес. Мне это все не нужно. Я хочу заниматься творчеством.

А как же политика?
– Я музыкант. Музыкантом был, являюсь и хочу остаться. А все, что я делал год назад, я делал не из любви к политике, а потому, что так надо было. И после всего я могу заявить: по крайней мере, я действительно делаю какие-то хорошие вещи.

Не передумал сейчас?
– Ни в коем случае. Я от своих слов и действий не отказываюсь. Происходящее в нашей стране как раз свидетельствует о том, что у нас реально беспрецедентный уровень открытости и демократии, который не только Украине раньше не снился, но и некоторым другим развитым странам. Все свои субъективные оценки нынешних событий я, пожалуй, оставлю при себе. Разумеется, меня не все радует, но я отношусь к этому с абсолютным пониманием. Говоря в общем, я считаю, что если и случаются какие-то глобальные проблемы, то общественность непременно должна быть в это вовлечена. Это нормально для страны. И то, что происходит — тоже нормально: мы долго жили по одним законам и не так легко теперь резко начинать жить по другим. Это как в спорте — после длительного ничегонеделания от занятий на тренажерах начинают болеть мышцы. Наша страна развивается.

Если говорить снова о творчестве — ты чувствуешь себя самореализованным?
– Нет-нет-нет, не чувствую! Мне обязательно нужны еще занятия другой музыкой, чтобы это, наконец, произошло — чтобы почувствовать самореализацию. Очень хотелось бы писать музыку для фильмов. Не просто сочинить песню и чтобы ее потом в фильме использовали, а специально под конкретный фильм музыку сочинять. Как Энио Морикконе. По «1+1» шел сериал «Счастье», я в саундтреке участвовал. Им очень понравилось, хотят продолжать сотрудничество. К тому же у нас с группой еще есть куча нереализованных планов, например, создание нестандартных для «Океана Ельзи» вещей, освоение новых средств и новых методов в музыке.

Вы — самая популярная группа страны, очень знамениты в СНГ. Что еще? Куда двигаться дальше?
– Если у тебя есть связь с той силой, которая помогает писать, то она не прекратится просто так, не оборвется неожиданно. Главное — очень бережно к ней относиться. У меня эта связь есть. Я не хочу сравнивать себя ни с кем, но есть же люди, которые занимаются музыкой десятками лет, и у них все хорошо получается.

И они по-прежнему коммерчески успешны?
– Возьмем, к примеру, Rolling Stones — их музыка уже сорок лет пользуется коммерческим спросом. Я, признаться, не понимаю, как можно десятки лет, как они, быть популярными и, главное, сохранять живую энергетику. Может быть, самим музыкантам это все сейчас уже не так интересно, но зрителя все равно цепляет. Это уникально. Я восхищаюсь ими. Правда, честно признаюсь: то, что они делают сейчас, мне не очень нравится — это далеко не «Роллинги» образца 1960–1970 годов. Но, тем не менее, они все-таки остаются верными себе. Бывали и у них спады и взлеты. Но я и не знаю в рок-музыке никого, кто бы в течение десятков лет делал все хорошо. В классике — да, очень много примеров, конечно. Но не значит, что к этому не надо стремиться.

«Океан Ельзи» всего лишь шесть лет всерьез на большой сцене. Казалось бы… Все думают, наверное, что мы уже тридцать лет играем. Но всего с момента образования группы — десять. Не думаю, что шесть лет — это срок, на котором надо останавливаться. Ну так хотя бы еще с десяток продержаться. Очень многое еще нужно сделать.

Реализовались ли те амбиции, которые у тебя были, когда ты только начинал в «Океане Ельзи»?
– Тогда, честно говоря, амбиции были гораздо серьезнее, более социальные и материальные. Например, хотелось быть популярным в Америке. Сейчас же все изменилось и никаких социальных и материальных желаний уже нет. Хотя нет, остались, конечно. Но немного трансформировались — не «хочу непременно!», а «было бы неплохо». Потому что я понял: любовь и признание большого количества людей все-таки не так важны, как внутренняя самооценка, и можно стать счастливым, будучи не известным вообще никому. Поэтому у меня немножко в другую сторону приоритеты изменились — теперь я хочу заняться музыкой, которая, быть может, не приносит популярности и денег, но дает внутреннее удовлетворение. Я вот подумал, что «Океан Ельзи», наверное, в том поп-масштабе, в каком мы существуем сейчас, — это хорошая возможность заработать денег для реализации наших будущих проектов.

Ну да, многие бы хотели заниматься любимым делом, но не у всех есть возможность.
– Да и я тоже не могу себе этого позволить в той степени, в какой хотелось бы. Я работаю на будущее. Я мечтаю сидеть с утра до вечера в студии, занимаясь тем, чем хочу, давать концерты, когда сам захочу, и не давать, если не хочется. Выступал бы раз в полгода, получал от этого удовольствие, писал бы пластинки, с группой делали бы что-то другое, может, какие-то этнические проекты. Мне хочется окружить себя разной музыкой. Это сложно сделать, будучи частью шоу-машины. Я ведь понимаю, что, как бы сам порой ни отрицал это, «Океан Ельзи» варится в шоу-бизнесе и играет по его правилам. Хотя мы и стараемся стать выше этих правил.

В целом ты бы мог назвать себя счастливым человеком?
– Хм…очень сложно ответить на этот вопрос. Вот сейчас, например, в полдень такого-то дня я могу сказать одно, а завтра — другое. Глобально у меня сейчас период счастливый. Скорее позитивный, чем негативный. Конечно, не все так хорошо, как хотелось бы, но, в общем, я верю и вижу свет в конце тоннеля. Я знаю, что делать. У меня есть к чему стремиться. А вот того всеобъемлющего счастья, о котором ты говоришь, мне кажется, вообще не бывает. Я его не ощущаю. Я всегда чувствую, что что-то еще не так. Ведь если есть всеобъемлющее счастье, то можно уже умирать — значит, ты уже получил все, что хотел, и делать в жизни больше нечего.

Ну как же! А наслаждаться этим ощущением?
– Нет, я думаю, что счастье — это не что-то где-то там. Это всего лишь момент ощущения этого счастья. А он не бывает длительным. Это может быть секунда, минута, час. Я даже не знаю, как можно быть счастливым целые сутки. Может, Далай Ламе это и удается, но мне нет. По моему мнению, человек, земной человек, каким я себя считаю, не может получить всеобъемлющее счастье. Но даже одна счастливая минута — это супер! Ради этого можно год работать, чтобы потом только один момент парить в душе. Это не обязательно связано с работой. Точно так же и в любви, и в дружеских отношениях, когда, допустим, сидишь с друзьями в баре с пивом — ты понимаешь, что тебе хорошо. Такие моменты надо ловить, собирать на ниточку и сохранять в памяти.

Ты веришь во что-нибудь? Ну или в кого-нибудь?
– В Бога верю, в первую очередь. И в правду. Я верю в то, что рано или поздно правда непременно побеждает. В человеческих ли отношениях, в музыке, в любви, в политике — неважно. К сожалению, не все могут перетерпеть периоды непонимания и жить по этому принципу. Многие сворачивают. Если ты однажды так поступил и пошел более легкой дорогой неправды, то все, назад уже не вернешься. Но надо пытаться сохранять веру. Люди, у которых меньше сделок со своей совестью, чуть больше счастливы.

То есть ты хочешь сказать, что сам не врал никогда?
– Нет, ну конечно, врал и имел сделки со своей совестью. Но я стараюсь, чтобы этого было как можно меньше. Во-первых, в серьезных вещах я не вру, это точно. Во-вторых, я никого никогда не предавал. Были моменты, когда я оказывался близок к этому, но находил в себе силы удержаться. А в повседневной жизни, безусловно, во всяких мелочах, бывает, и привру. Кстати, если вернуться к политической ситуации в нашей стране — я очень просто на это смотрю: все равно все вылезет, сегодня, завтра или послезавтра. Тот, на чьей стороне правда, окажется в выигрыше, рано или поздно.

Да только наше поколение может не дождаться…
– Знаешь, если бы все верили в это так, как верил и верю я, то, возможно, все бы произошло быстрее. Я убежден, что большинству наших людей просто-напросто не хватает терпения и веры. Им проще думать, что все в мире продается и покупается, что все предначертано свыше и нам ничего не изменить.

А о чем ты мечтал в детстве?
– Я и не помню уже. Мне почему-то кажется, что в детстве я вообще мало думал. Скорее, просто как губка, впитывал информацию. Да и времени мечтать у меня особенно не было: я много читал, слушал, учился, играл. Мечтать я научился только в подростковом возрасте, когда стал из мальчика перерастать в мужчину. В тот экзистенциальный период, когда все начинают уходить в себя. Лет в 13–14 я задавался вопросами о смысле жизни, о том, что мне нужно, а что нет. Я понимал, что уже не ребенок. А до двенадцати лет был настолько настоящим ребенком, что даже не мечтал ни о чем. Просто жил и наслаждался жизнью.

И как же ты отвечал на вопрос, зачем живешь?
– Никак, не знал и не понимал, как ответить, мучался и пугался этого. Да я до сих пор иногда задаю себе подобные вопросы… Кстати, туман более менее начал рассеиваться, когда я пришел в «Океан Ельзи».

То есть ты считаешь группу судьбой?
– Наверное, да.

А к журналистам как относишься?
– По-моему, журналисты жертвуют своими амбициями ради других людей — актеров, музыкантов, политиков. Они рассказывают людям не о себе, а о другом человеке. Журналист — он как юрист, который по определению должен быть на стороне клиента. У врача тоже есть свой кодекс. Мне бы очень хотелось, чтобы журналисты помнили: раз уж они не звезды или музыканты, то должны исключить внешние амбиции. Если б я был журналистом, я бы старался концентрироваться на том, чтобы хорошо и глубоко написать по теме и как можно меньше в этом говорить о себе. В нашей же прессе с этим большие проблемы — журналисты пытаются пиарить себя или кого-то конкретно не только скандалами, но даже и хорошими материалами — суть-то одна.

Мне не нравится, когда журналист задает вопросы не для того, чтобы раскрыть сущность человека, а лишь бы своими вопросами показать, какой он умный и хороший. Люди должны понимать, что их задача, если уж они выбрали эту профессию, быть в тени. Хочешь быть звездой — становись звездой. Но если пошел в журналисты — ну будь же хорошим профессионалом, незаметным на фоне того, о чем ты пишешь. Когда я буду заниматься продюсированием групп, то буду категорически против упоминания своего имени.

Но это же им поможет!
– Разумеется, там, где это будет нужно с точки зрения их пиара, да. Но для того, чтобы сказать: «Смотрите, я это сделал!» — никогда в жизни. Потому что это не моя работа, не мое творчество, а только их. Я лишь правильно все подал.

Ну давай же попробуем: какой бы вопрос ты сам себе задал? И как бы ответил?
– (минутное молчание) Хм…хм…не знаю. Но точно могу сказать, что те вопросы, которые я задаю сам себе, я бы не опубликовал.

Вот видишь, сложно быть журналистом.
– Ну хорошо, я же прекрасно понимаю, что не бывает плохих вопросов — бывают плохие ответы. Всегда можно красиво высказаться. Даже вопросы о творческих планах могут быть уместны. Если до этого вы два часа обсуждаете работу. А если это дежурный вопрос, то, конечно, это тема для анекдотов всех музыкантов. Любимые вопросы журналистов: какие ваши творческие планы, сколько вы существуете и почему вы так назвались.

Славик, ты с недавних пор посол доброй воли. Уже какие-то шаги предпринял в этом направлении?
– Буквально перед нашей с тобой встречей я общался с членами Всемирной организации миграции, они занимаются противодействием торговле людьми. «Океан Ельзи» станет лицом их новой кампании — будем объяснять всем, как не попасть в нехорошие ситуации за границей. Еще планируем большие благотворительные акции, такие, как встречи со студентами. Я хочу много с ними общаться, объяснять на своем личном примере, как и что делать. Хочу убеждать выпускников школ самим выбирать профессии, хотя знаю, что многие будут противиться. Но я за то, чтобы ребята перестали идти на поводу у родителей и друзей, а слушали только себя. Потому что родственники, конечно, хотят им добра, но часто бывают ослеплены желанием пристроить своего ребенка. И в итоге у человека развивается внутренняя трагедия. Он становится плохим специалистом. Его жизнь все равно идет не так, как хотелось бы.

А если бы не выбрали тебя послом доброй воли, ты бы делал что-то подобное?
– Делал и буду делать в дальнейшем. Ты же не знаешь, сколько всего случилось, хотя мы это никак не рекламировали. Доброта — не самый лучший повод для пиара, мне кажется. Это долг каждого человека. И потом, я же не просил назначать меня послом доброй воли. Наверное, это как раз и подтверждает, что я совершаю конкретные поступки. Раньше мы глобально этими вещами не занимались, потому что у нас не было такого авторитета, да и материально не могли себе позволить. Сейчас же я осознаю, что в материальном плане лично мне много не надо: заводы и яхты я покупать не собираюсь, — поэтому все, что смогу, непременно отдам.

А времени хватит?
– Вот об этом я как раз еще не думал.

Хорошо, ты говоришь, что не нужно слушаться родителей, а как же воспитывать уважением к их авторитету? Сам же юноша в 16 лет еще может не знать, что ему нужно.
– И такое бывает. И об этом я тоже думал. Но я не призываю совсем не слушаться родителей. С ними надо советоваться, но принимать решения, прислушиваясь к себе и своей интуиции. Она ведь сильнее логики. Надо понимать, лежит у тебя душа к чему-то или нет. Задача родителей — понять ребенка и помочь ему раскрыть себя, а не заставить поступать туда, куда все идут. Вот и все. Конечно, кричать: «Я никого не хочу слушать, идите все, я буду сам все решать!» — тоже не метод. На Западе вообще люди после школы год-два работают. Живут, присматриваются, прислушиваются к себе, а потом уже принимают решения.

А как это было в твоей семье?
– Так я на своем примере и говорю. Меня никто никогда ни к чему не принуждал. Я делал только то, что хотел. Захотел стать физиком — пошел на физфак, а не на юридический или факультет международных отношений, как мне советовали, потому что учился я хорошо и у меня были любые возможности. Потом вдруг, на 4–5 курсе, когда уже собирался поступать в аспирантуру — что я все-таки сделал — решил изменить свою жизнь и стать музыкантом. Я всегда принимал решения сам. И когда группа «Океан Ельзи» достигла успеха, я понял, что попал в точку. А если бы слушал всех вокруг, то, вероятно, добился бы каких-то успехов в науке, но тем, кто я сейчас, наверное, не стал.

И ты совсем ни о чем не жалел, о том, например, что тебя не заставляли заниматься в школе?
– Это другое. До 16 лет человек, наверное, сам мало что понимает. Но именно в этот переходный период начинает формироваться интуитивное восприятие мира, появляются размышления о том, кем бы я хотел быть. По-настоящему. И вот их надо ловить — настоящие мечты. Потому что потом, под влиянием разных ситуаций и жизненных обстоятельств они ломаются. Тогда можешь стать обычным бухгалтером или юристом. А вот не надо! Хочешь петь — пой. Не все станут популярными музыкантами, но попытаться же можно! Хочешь стать ученым — пусть над тобой все и смеются, потому что это якобы никому не нужно — пробуй. Не могут же все в стране быть юристами, экономистами, международниками и врачами.

Да ладно, Шнур вон пел, что в стране заводы стоят — кругом одни гитаристы.
– Заводы стоят не потому, что те, кто на них работает, хотели быть гитаристами. А потому, что владельцы заводов хотели бы быть музыкантами, но ведут не свои дела. У меня есть друзья, которые на досуге часами копаются в машинах. А могли бы стать владельцами ремонтных мастерских, но занимаются в жизни другими вещами, которые им не так интересны. Все сложно, я понимаю. Я ведь тоже не сразу стал послом доброй воли или знаменитым. Ты же сама помнишь, как все было пять лет назад. Должна быть цель. Когда я приехал в Киев, то питался одними макаронами с краснодарским соусом, как сейчас помню.

И неужели все это время верил?
– Абсолютно. Я и до сих пор верю, что все еще лучше будет. Наверное, уже все кредиты от Бога я получил. Но возможностей их реализации еще очень много.

Ребенка, вот, например, завести, да?
– Да, есть что-то, чего еще не заработал. Но я очень хочу. И, надеюсь, в ближайшее время все получится.

Майя Двалишвили
Фото из архива группы