Если к литературной манере Славниковой можно предъявить какие-то претензии, так, разве, к тому, что эта манера слишком уж хороша собой. Нынешняя москвичка, бывшая екатеринбуржанка, пишет поразительно красочно, донельзя уплотняя текст изобретательными метафорами и прочими нехожеными тропами. Однако назвать все эти прихотливые стилистические фигуры выспренними могут только несправедливые злые языки. Славникова не выдумывает связи и соответствия между разнородными предметами и явлениями, а прозревает их сквозь пыльную толщу ежедневной рутины, возвращая уплощенному миру его исконный трехмерный объем.

Это изумительно красивая проза — для тех, кто понимает и ценит. В 2006-м Славникову наконец-то поняли и оценили по заслугам: после нескольких малозаметных региональных побед и неоднократных шорт-листов всевозможных литературных премий ей почти единогласным решением жюри присудили русский Букер за роман «2017» (см. рецензию в журнале «ШО», № 10 за 2006 год). Месяц спустя мы встретились с Ольгой в Москве возле памятника Пушкину. Внимательно всматриваясь сквозь толстые линзы очков, Славникова долго выискивала меня в толпе, хотя ни единого бородатого человека в пестрых штанах, кроме вашего покорного слуги, на площади не было. Какие детали отвлекали ее от нужного результата? Иногда кажется, что Славникова вообще не пользуется невооруженным глазом, будто к ее органам зрения намертво приделаны то ли упомянутые очки, то ли мощный бинокль, то ли профессиональный микроскоп. Мы отправились в ближайший «Кофе-хауз», и оказалось, что в Москве можно получить скидку по киевским флаерам — да здравствует глобализация. Славникова пила кофе и курила, но просила не фотографировать ее с сигаретой, потому что это может повредить продвижению ее романов в США. Будем считать, что американские литературные агенты не читают по-русски украинские журналы. Напоследок: простите мне вырванный из контекста заголовок. Вообщето Славникова говорила о Кафке, но сказанная фраза в определенной мере характеризует и ее собственное творчество.

ШО Ольга, что для вас значит присуждение Букеровской премии? Насколько ожидаема была эта награда, и как она повлияла на вашу жизнь?

— Честно говоря, у меня была уверенность процентов на 80. Хотя я старалась сосредотачиваться на оставшихся 20-ти и думать, что Букера не получу. Знаете, я уже довольно долго играю в эти игры — и в качестве номинируемого автора, и в качестве организатора литературных премий — и хорошо понимаю, какую роль здесь играет некая внезапность. Члены жюри могут войти в зал заседаний, имея в головах одно решение, а выйти с другим. Иногда после объявления победителей они говорят друг другу: «Ё-моё, а что ж мы наделали?» Один голосует за одного, другой за другого, а в результате побеждает нечто третье.

ШО Компромиссный вариант?

— Да, некая компромиссная фигура. Например, премию «Дебют», которую я веду, в этом году совершенно неожиданно дали вовсе не тому, кто был главным претендентом. Поэтому в результатах я уверена не была: знала, насколько зыбкая и странная эта игра. К тому же, когда выяснилось, что мне присудили студенческого Букера, я решила, что всё — они же обычно не совпадают. Но после объявления основного результата у меня возникло ощущение, будто так и было. Ни неожиданности, ни шока — какое-то абсолютное спокойствие.

Что касается того, как это повлияет на будущее… Я очень боюсь поспешить со следующим романом. Издатели меня торопят, журналисты объясняют, что надо ковать железо, пока горячо, — ну и так далее. Но я не хочу. Скорее всего, над новой книгой я буду работать спокойно и долго.

ШО А как повлияло присуждение премии на продажи ваших книг?

— Вы знаете, хорошие продажи начались еще до объявления Букера. Вышло два тиража «2017», сейчас готовится третий. Был на удивление мощный пиар, да и Интернет сейчас возбужден. Переиздали «Стрекозу» — очень красивое издание, мне нравится.

ШО Ваш первый роман, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», кажется, был напечатан в середине 90-х?

— В 1996 году, в журнале «Урал». В 1997 году он попал в шорт-лист Букеровской премии, но последовал дефолт, и книжка вышла только в 2000-м.

ШО С тех пор вы написали уже четыре романа, но массовый читатель вас по-прежнему не оченьто знает.

— Смотря что понимать под массовым читателем. Те люди, которые читают только детективы и боевики и ждут от книги исключительно развлечений, не были моими читателями и вряд ли когда-нибудь будут. Другое дело, что существует достаточно широкий слой читателей, так называемый middle-class, который интересует литература качественная и одновременно, так сказать, читабельная, не исключительно филологическая. На эту аудиторию я сейчас всерьез претендую.

ШО Можно сказать, что вы наступили на горло своей элитарной, камерной песне?

— Нет. Дело вот в чем. Писатель в процессе жизни и писания эволюционирует. Скажем, «Стрекоза» была скорее модернистским, чем постмодернистским романом, для его чтения нужно очень любить литературу. Дальше я начала двигаться в естественном, как мне кажется, направлении. Понимаете, такой роман можно написать только один. Есть писатели, которые всю жизнь работали на одних и тех же приемах. Я поняла простую вещь: сюжет и конфликт — то, что создает читабельность книги, — это совершенно необходимый опорно-двигательный аппарат для романа. Иначе, оставаясь в пределах неких филологических изысков, теряешь градус письма. Территория, которая отдана массовой литературе, к которой нормальный читатель даже брезговал прикасаться, какой-то экшн, детективный сюжет и прочее — могут быть основой подлинной прозы. При правильной писательской установке детективная загадка может таить за собой очень много загадок бытийных. Детектив можно из низкого жанра превратить в высокий — если правильно к нему подойти.

Продолжение читайте в свежем номере журнала

Беседовал Юрий ВОЛОДАРСКИЙ
Фото автора