Электрический ЦирюльникЪ
(с)Петр 'Roxton' Семилетов
25.09.99 18:47:47 - 03.10.99
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ЦИРЮЛЬНИК
В грязном апреле 1910 года, на Киеве, на Лукьяновке,
произошел престранный случай. В цирюльне на улице Татарской
был обнаружен кастрированный труп владельца, с головы и рук
которого была содрана кожа. Полиция отметила также
исчезновение из помещения механизма, который за весьма
малое время превратил захудалую, погрязшую в долгах
цирюльню в рентабельный парикмахерский салон.
****
В том году снег стал только сходить в апреле. Небо
темнело по-зимнему тучами, а на мокрых ветвях деревьев с
набухающими почками расселось воронье. Повсюду капала,
стекала, булькала и журчала вода. Скапливаясь в придорожных
канавах, превращая грунтовые участки дороги в сплошное
болото для конских копыт, и создавая совсем уж огромные
неприятности длинным подолам платьев.
Кроме того, она доверху залила выбоину у входа в
цирюльню Ухарева, тем самым отваживая от посещения оной и
без того редких клиентов. Ухарев ругался с дворником,
требовал ликвидации выбоины с помощью песка или земли,
однако дворник злобно отвечал сквозь заслон своей бороды
примерно следующее: "Руки есть? Вот сам и засыпай".
Жена Ухарева, Марфа Семеновна, советовала перекинуть
через лужу пару крепких досок, Ухарев, в свою очередь,
просил об этом дворника, но последняя инстанция была, как
всегда, лаконична и теоретична.
Так и протекал апрель...
Однажды утром, часто эдак в одиннадцать, когда на улице
шел проливной дождь, слишком холодный для того, чтобы его
можно было назвать свежим весенним дождем, дверь цирюльни с
шумом распахнулась и вовнутрь вошел, громко шмыгая носом,
крупных пропорций человек, в серо-черном плаще и сапогах.
"Дорожный костюм, приезжий", - подумал Ухарев.
Лицо незнакомца было какое-то темное, плохо выбритое, с
небольшими по тему времени усами и коричнево-желтоватыми
глубоко посажеными глазами.
--Здравствуйте! – сказал он сиплым голосом.
--В такую-то погоду здравствовать никому не помешает, -
отвечал Ухарев.
Незнакомец тем временем повесил плащ сушиться на высокую
стальную вешалку, оставшись в строгом длиннополом костюме
темно-коричневого цвета. Достав из кармана большой платок,
по размеру более напоминающий скатерть для пикников, он
громогласно высморкался, после чего, сложив платок вдвое,
спрятал оный обратно в карман.
--Вы стричься, бриться? – спросил Ухарев.
--В некотором роде. Я Стальников, Пантелей Александрович.
Ухарев назвал и свое полное имя.
Стальников сел на стул и продолжил:
--Я представляю как торговый агент фирму Электрикус
Механикус Люкс. Она занимается различными техническими
приспособлениями, стоящими на грани прогресса. Например,
выпускает механические зубочистки, автоматические клизмы, и
многое подобное. Вот, извольте ознакомиться.
С этими словами он протянул Ухареву рекламный листок.
Ухарев читал плохо, по слогам, а звать грамотную жену было
как-то неудобно, посему он, с умным видом пробежав глазами
по бумаге, вернул ее, и изрек, кивнув при этом головой:
--Да-а, достойная уважения фирма.
--Однако, в Киеве мы только начали торговую деятельность.
--Дык, бог в помощь.
Стальников удобнее уселся на стуле, провел пальцами по
усам.
--Я хочу сделать вам предложение, от которого вы не
откажетесь.
Ухарев насторожился. Недавно подобное изречение он
слышал от продавца нот, который пытался всучить ему сборник
романсов под названием "А ножка – как живая!" с
изображенным мужиком в лаптях на обложке. Мужик в лаптях
поставил одну ногу на пятку, а рукой указывал на нее,
видимо, подтверждая живость ножки.
--Я вас слушаю. - сказал Ухарев.
--Наша фирма может предоставить вам бесплатно... Заметьте,
совершенно даром... Одно наше новейшее изобретение. Не
навсегда, конечно. Сроком на год.
--И... Что это за изобретение?
--Электромеханическая кукла-цирюльник. Нам необходимо,
чтобы его... ммм... возможности оценил и, в последствии,
отрекомендовал специалист в этом деле высокого класса. А вы
как раз такой специалист.
--Я не...
--Кроме того! - перебил Стальников, - мы уплатим вам
довольно приличную сумму.
--Соглашайся! - глухо донеслись со второго этажа слова
Марфы Семеновны.
Так Ухарев подписал себе смертный приговор.
****
На следующее утро прибыла повозка. Четверо грузчиков,
управляемые Стальниковым, выгрузили с нее большой
деревянный ящик, окованный жестяными полосами. Под каплями
моросящего дождя они внесли ящик внутрь цирюльни. Грузчики
ушли, получив от Стальникова деньги.
--Ну-ссс, принимайте добро! – обратился он к цирюльнику, -
Давайте-ка сюда ломик.
Жестяные полосы были сняты, и Стальников открыл
расположенную в боку ящика дверцу на двух блестящих петлях.
--Прямо домик какой-то! – заметил Ухарев.
--Именно. Домик. – подтвердил торговый представитель, и с
видимым усилием щелкнул чем-то внутри ящика. А затем отошел
в сторону.
--Выйди, Аристотель, – сказал Стальников.
Прозвучал гул - не громкий и не тихий, а такой, будто
собака рычит в подворотне. Согнувшись, вышло существо с
прижатыми к груди руками.
Ухарев со вздохом сел в кресло.
Существо выпрямилось и опустило руки по швам. Высокое,
выше человека на голову. Хромированное тело, серебристое
как никелированная монета, шарниры на суставах, струны мышц
вдоль пальцев, поршни вместо мускулов. Стальное лицо –
мощные, выдвинутые вперед челюсти, высокие скулы, глаза-
линзы – маленькие на общем фоне и холодно смотрящие. Косая
сажень в плечах, и четыре руки. Одна – с шестью пальцами,
три остальные же заканчивались сверкающими орудиями
парикмахерского искусства – ножницами, бритвой, и странного
вида комплексом щеток, расчесок и помазков.
--Извольте сесть! - весело сказал Ухареву Стальников.
--Это... Это... - пробормотал цирюльник, но покорно сел на
стул посередине комнаты. Половицы под этим стулом были
темные.
Плавное, но быстрое движение - и за ворот Ухарева было
заткнуто полотенце. Не успел он опомниться, как щеки и
подбородок его оказались в мыльной пене. Затем послышался
лязг.
Ухарев скосил глаза.
Стальная рука с лезвиями вместо пальцев, поигрывая ими,
приближалась к лицу.
--Не надо! - закричал цирюльник, вжимаясь в спинку стула и
пытаясь сползти вниз.
--Да успокойтесь вы! Право дело, как дитя малое! -
купеческим тоном сказал Стальников.
Ухарев притих.
Пальцы приблизились еще более...
Расставились с лязгом веером.
И заработали...
...Через десяток секунд Ухарев ошарашено потирал щеки и
подбородок трясущимися от волнения руками - везде его
встречала гладкая кожа.
--Ну как, хорошо бреет? - все с той же веселостью в голосе
спросил Стальников.
--Да... Знатно... Быстро... - только и смог выговорить
Ухарев.
--Вы довольны? Берете Аристотеля в пособники?
--Конечно... Беру... Экая штука...
--Вот и по рукам!
А за окном все моросил вылинявший дождь под серым небом.
****
Весь день Ухарев пробовал найти общий язык с чудесной
машиной. Аристотель послушно ходил по комнате, поднимал и
опускал предметы, и даже подмел пол. Мальчишки, бегавшие
под дождем на улице, то и дело заглядывали в окна,
расплющивая носы о стекло.
Аристотель передвигался грузно, тяжело топая. "Весит он,
должно быть, немало", - думал Ухарев. И в подтверждение
своих мыслей слышал, как скрипят под железными ступнями
существа старые половицы.
Аристотель оказался невероятно силен. Ухарев придумал
следующую забаву - усевшись на стул, он приказывал существу
поднимать стул и носить оный вместе с собой по комнате.
"Влево! Прямо! Направо!" - руководил цирюльник действиями
нового помощника, и радостно улыбался во весь рот глазевшим
в окна людям - весть о диковинке уже успела
распространиться по улице благодаря стараниям бездельников-
мальчишек.
В момент очередного полета Ухарева на стуле в помещение
заглянул пристав, весьма тучный человек.
--Ну и диво! - присвистнул он.
--Стоять! - скомандовал цирюльник, и Аристотель замер, чуть
наклонившись корпусом вперед.
--Опусти меня.
Голем послушался.
--Это и есть техническое чудо, про которое все говорят? -
спросил пристав.
--Оно самое, Пантелей Игнатьич.
--Ха! Мудро! - произнес пристав, делая в последнем слове
ударение на "о", - А он... Оно разговаривать умеет?
--Нет. Все молчит.
--А... Это хорошо... Хорошо... А то намедни попугай в
булочной Пасычева повадился кричать: "Никола дур-рак!"...
Мне разбираться пришлось... Жалко птицу-то... Но что
делать...
--Э, Пантелей Игнатьич, Аристотель только цирюльному делу и
сподвижен. Другое он не умеет. Только знай себе стрижет да
бреет, бреет да стрижет...
--А он того... Не опасно ли это?
--Да ну что вы? Тьфу на вас! Он машина умная, заграничная.
--Ааа, - протянул пристав, - Ну тогды... Пускай он меня
пострижет – вон я оброс весь как...
На душе Ухарева стало беспокойно - до этого момента
Аристотель применял свои способности лишь на нем самом, да
на шестилетнем Славке, без дела бродившего по улице.
Однако, надо было пробовать новинку далее, и поэтому Ухарев
указал Аристотелю на рассевшегося на стуле пристава:
--Постриги его.
--Да побрей, - добавил пристав.
--Да побрей, - сказал Ухарев.
--Но усы оставь!
--Но усы оставь.
Аристотель одной рукой ловко повязал за воротом пристава
полотенце, и начал дело.
Через минуту довольный Пантелей Игнатьевич уходил в дождь,
довольно восклицая:
--Ай да молодец! Вот это чудо так чудо! Сразу видно, что
заграничная штука!
И клиенты повалили косяком - земля ведь слухами полнится.
Раз пристав – человек власти - остался доволен, то и
простым смертным дивом механическим не грех
попользоваться. Вскоре вся Лукьяновка стриглась и брилась у
Ухарева. Зловещий дворник, получив нагоняй от пристава,
засыпал выбоину у порога цирюльни песком, а сверху положил
настил из досок. Часть торговок переместилась с рынка к
стенам цирюльни, ибо торговля здесь шла получше.
Ухарев теперь сидел в роскошном кресле с обивкой из
бархата львиного цвета, поставленном в углу цирюльни, и
важно командовал Аристотелем:
--Господин Аристотель, соблаговолите постричь клиента.
Или:
--Сударь, у Вас работа.
И при этом кивал на вошедшего посетителя.
Слава о чудесном механическом парикмахере загремела на
весь Киев. Стали съезжаться кареты, одноколки, невероятно
гремящие автомобили. Ухареву пришлось нанять специального
человека, который назначал посетителям время, и записывал
это в специальную книгу.
Пошли деньги.
****
Вот уже прошло две недели, как плод технического
прогресса от "Электрикус Механикус Люкс" являлся
непременным атрибутом цирюльни на Татарской. Погода решила
проявить милость, и дождь перестал лить. Однако, над
городом постоянно угрожая висели серые тучи.
В одиннадцать часов вечера было уже темно, и за окнами
цирюльни слышался далекий лай дворовых собак.
Ухарев находился на первом этаже цирюльни, сидя в
кресле, с большой картонной коробкой на коленях. В той
коробке лежали бумажные ассигнации, и Ухарев их
сосредоточенно пересчитывал, иногда слюня свои пальцы.
Наконец подсчитав всю сумму, он собрался подняться
наверх, откуда уже раздавался резкий храп Марфы Семеновны.
"Э, а лет 20 назад она так еще не храпела", - подумал
Ухарев.
Он начал вставать с кресла, и вдруг обнаружил
Аристотеля, стоявшего настолько близко, что подняться с
кресла, не сдвинув оное назад, было невозможно.
--Пошел прочь! - сердито сказал Ухарев. Двигать кресло в
его намерения не входило.
Аристотель не сдвинулся с места.
--Пошел, кому говорят! - Ухарев глядел на существо снизу
вверх.
КЛИНК!!!
Растопырились пальцы-лезвия.
Ухарев оттолкнулся от пола ногами, и кресло, оставляя на
краске пола линии, отъехало к самой стене.
Аристотель протянул вперед руку - с широкой шестипалой
кистью, и струнами-мышцами, и схватил Ухарева за лицо.
...Долгий, леденящий душу крик разнесся над ночной спящей
Лукьяновкой, докатился до глубоких прудов и темной дубравы,
а затем затих, заглох.
****
Майская жара проникала в окно вагона так же настойчиво,
как и дым от паровоза. В купе ехали двое – и больше никого.
Да еще чемодан, набитый деньгами.
Один пассажир был высок ростом и широк в плечах. Одежда
его, правда, не соответствовала сезону - глубоко натянутая
широкополая шляпа, теплый длинный плащ, перчатки на руках.
Круглые черные очки и повязанный вокруг лица шарф завершали
картину.
Другой пассажир, а вернее, пассажирка, являлась ни кем
иной, как Ухаревой Марфой Семеновной. Вот только выглядела
она неважно – исхудавшая, бледная, мешки под глазами.
Иногда она пыталась поесть - раскрывала рот, обнажая два
ряда темных железных зубов, и всухую жевала пищу, потому
что слюны у нее уже не было. За щеками перекатывались
буграми механические мышцы. Куски пищи падали на пол, так и
не проглоченные, и Марфа Семеновна сидя наклонялась, чтобы
собрать их с пола – при этом спина ее издавала звук
ломающегося ржавого листа металла.
Попутчик ее молча смотрел в окно. На проплывающие мимо
домики с белыми стенами, яблоневые сады, и небольшие
болотца.
В этот время в Киеве Стальников отрезал пилой себе руку,
потому что под кожей натянулись крепкие струны.