Человек в челоке - ВРАГ
Константин Райкин, пожалуй, единственный художественный руководитель и артист, живущий в лабораторном состоянии.Страсть к эксперименту — отличительная черта любого творца. Отличительная, необходимая, но недостаточная. Великий артист современности Константин Аркадьевич Райкин сделал экспериментаторство формой своего существования. Ну а заодно, конечно, и зрительского. Отправляясь на очередной спектакль с его участием, трудно предположить, как и что там будет, кроме того что это будет качественно и дорого.
Райкин — это Мекки Нож в умопомрачительной по стоимости театральной афере Машкова, это Гамлет, нюхающий носки в эпатажном, но откровенно слабом спектакле Стуруа, это потрясающие «Записки из подполья» Валерия Фокина, на которых плакал сам Гротовский. Это безудержные поиски без оглядки на мнения и авторитеты.
Сегодня он, пожалуй, единственный художественный руководитель и артист, живущий в лабораторном состоянии. Это поражает, поскольку массовый зритель, — а Райкин работает исключительно с таким, — не любит сюрпризов. Идя на выставку Дали, средний потребитель хочет видеть именно Дали, а не Шилова, и идя к Шилову, как ни странно, наоборот. Потребитель не любит обманываться в своих ожиданиях. Он привык понимать, за что платит деньги.
В этом отношении Константин Аркадьевич уникален: идя к нему, каждый платит за что–то свое. Для части — он по–прежнему Труффальдино из Бергамо, для кого–то — сын папы, кто–то ходит на него из протеста, некоторым просто нравится на него смотреть (Райкин действительно магнетичен). Безусловно, есть и такие, которые понимают, что перед ними большой артист с талантом на атомарном уровне, искусство в чистом виде, история театра…
Собственно, в своих отношениях с аудиторией Райкин давно уже ведет себя как Гайдар с парикмахером. Ему совершенно не интересно, что думает зритель. Публика нужна ему функционально, интерьерно, возможно, энергетически. Если бы это было не так, он сделал бы свою лабораторию закрытой, как когда–то Гротовский.
Перед своими спектаклями Райкин обычно трижды напоминает о том, что «фото и видеосъемка запрещена, а мобильные телефоны и пейджеры нужно отключить. Да–да, и вы тоже…». Причем последнее напоминание звучит столь зловеще, что ты чувствуешь себя в гостях у очень строгого хозяина, где обувь снимают в подъезде вместе с носками, а ноги вытирают о влажную тряпку, чтобы не нарушать гармонию пространства…
Константин Аркадьевич строг, но ребячлив, бескомпромиссен, но умеет закрыть глаза, когда нужно, жаждет успеха и при этом игнорирует зрителя, до судорог боится провала и прет на него, словно бык на тореадора. Достаточно провести с этим человеком пять минут, чтобы понять, что он находится в состоянии перманентного психологического клинча, из которого не выходит даже ночью. Я легко представляю, как во время репетиций Райкин бьется головой о стены, вырывает остатки волос и раздирает себя до кровавых струпьев.
Его последняя работа по пьесе модной бельгийской писательницы Амели Натомб «Косметика врага», которую в начале февраля он представлял в Киеве, — классический провал. Крупная неудача крупного мастера. И, скорее всего, Константин Аркадьевич это понимает. Я даже почти уверена, что он понимал это с самого начала, когда прочел пьесу. Бездарную скучную претенциозную детективную галиматью, написанную бельгийской девушкой, судя по всему, мечтающей о мировом признании.
При этом я совершенно не удивляюсь, что он выбрал именно эту пьесу. Наступил момент, когда для Райкина больше нету других писателей… Те, кто видел его последние работы, поймут.
Вот уж несколько лет Константин Аркадьевич занят поисками злодейского абсолюта. Почему он его ищет, долгий разговор и разговор почти медицинский. В пьесе модной бельгийской писательницы Райкин нашел то, что так долго искал: абсолютное зло, монструозный эталон, образец мерзости и гнусности. Ни единого светлого пятна, ни одной человеческой заусеницы, ни сучка, ни задоринки, ни бугорка, ни впадинки. Не герой, а материал для практикующего невропатолога. По словам самого Райкина, играя скверных персонажей, он обнаруживает эту скверну в себе и из себя же при помощи персонажей ее исторгает. Но, на мой взгляд, Константин Аркадьевич чересчур увлекся. Очистительные клизмы привели к полному обезвоживанию организма.
Представьте, что Родион Раскольников зачем–то вдруг зарезал старуху, а потом и сестру ее Лизавету, а потом пришел домой, а внутренний голос ему: «Ты бабушку зарезал!» А он: «Нет, не я!» И так 300 страниц…
Респектабельный господин и преуспевающий бизнесмен Жером Ангюст 10 лет назад зарезал свою жену кухонным тесаком, после чего этим же тесаком искромсал ей лоно. Убийцу не нашли. Вернее, его не нашла полиция. Никому и в голову не пришло, что любящий муж и преуспевающий бизнесмен без каких–либо причин зверски убьет единственную жену.
Жерома Ангюста нашел его внутренний враг, о котором тот совершенно не подозревал. Враг настиг Жерома в аэропорту, где тот ожидал отложенный рейс, читая книгу. Некто Текстор Тексель, болтливый, плешивый и плюгавый проходимец, прицепился к Ангюсту, выворачивая на него омерзительные внутренности своей жизни. Приблизительно через два часа Ангюст понял, что Текстор не первый встречный сумасшедший, не прохиндей, не мошенник, не придурок. Это он сам. Удивительный, парадоксальный сюжет, по своей напряженности напоминающий струю, переливающуюся из пустого в порожнее. И дело даже не в том, что современное искусство изъезжено подобными коллизиями вдоль и поперек, а редкий герой голливудского ужастика не страдает раздвоением личности, мечтая зарубить ближнего…
Все дело в морали, по степени своей нелепости напоминающей помпезное мраморное надгробие на маленьком заросшем сорняком сельском кладбище. Человек — изначальное зло! Дескать, в каждом из нас сидит плюгавый Текстор, моральный урод, подлец и ничтожество, только не из каждого он вылезает в аэропорту, доводя своего носителя до суицида.
Мне кажется, модная писательница несколько опоздала со своими выводами. Не за горами очередной эстетический ренессанс, и уже сейчас человек очень сильно жаждет вновь побыть венцом творенья. Художники перестают какать в музеях, безумный Полански снял «Оливера Твиста», в Большом ставят «Золушку», а страшный писатель Сорокин с каждым новым романом поднимается в такие горние выси, где только ангелы одне.
В принципе, для любого крупного художника неуспех может быть понужнее и поважнее успеха. Райкин провел свои очередные очистительные процедуры, осознанно пойдя на провал, которого боится больше смерти. Это его личное дело, его личный поиск, его неутолимая экспериментаторская страсть, в конце концов, ему любопытно… Единственное, что обескураживает — однобокая одержимость. Дело даже не в одержимости злом.
Я далека от мысли прослеживать в связи с этим какие–то личностные патологии. Просто Константин Аркадьевич стал слишком неприхотлив. Как олень. Ну ничего не хочет есть, кроме ягеля.
Юлия Пятецкая
Фото: Наталья Рекунова
Оставить комментарий