Последний штрих

Волнение накатывало упругими, обжигающими толчками. Леша тщетно пытался его задавить и снова вернуться в сон, но получалось плохо. Минут пять лежал, притворяясь спящим, но потом не выдержал и приоткрыл веки. Фигура в углу комнаты тихо вздохнула, и метнула в Лешу укоризненный взгляд. Он заерзал в постели, ощущая, как та становится влажной от пота. Он уже знал, как все будет: беспокойство начнет нарастать волнами, заставляя сердце биться быстрей. Потом придет страх, а за ним - паника. Он будет бороться с ней изо всех сил, а когда силы иссякнут, подскочит в кровати как бешеный, разбудив Ленку. Леше не хотелось пугать невесту, и потому он сжал кулаки и тихо, еле слышно шепнул: "Уходи!"

Худая, сотканная из молочной паутины фигурка снова вздохнула и отрицательно качнула головой.

- Уходи! - сказал Леша уже погромче. Фигура вздрогнула как от удара, заслонилась руками.

- Убирайся! - вдруг рявкнул он, взметнулся с кровати, прыгнул к стене и щелкнул кнопкой выключателя.

- О нет! Опять... - застонала в кровати Ленка, закрывая лицо ладонями от яркого света. - Мне на работу завтра.

Леша ничего не ответил. Он стоял, прижавшись спиной к стене и тяжело дышал. В углу, где пару секунд назад качалась фигура, ничего не было. Она опять обхитрила его...

- Съезди на могилку, покайся, - тихо шепелявила бабка, кивая трясущейся головой. - Прощения попроси...

Леша тупо смотрел на дряхлые руки с морщинистой, желтой как у старой курицы кожей и изо всех сил старался подавить раздражение. Он отпросился с работы, приперся ни свет ни заря в эту глушь, чтобы получить помощь. Надеялся, что старая ведьма прочтет какое-нибудь заклинание, постарается снять наговор, а она вместо этого просит его покаяться. Чушь собачья!

Леша поднялся, бросил на стол мятую двадцатку и пошел к выходу.

- Покайся, сынок! - крикнула вслед старуха, но он лишь громко хлопнул входной дверью.

Дорога на работу заняла у Витковского почти полтора часа. И все это время он пытался разобраться в себе. А в результате пришел к выводу: на могилу Жени не поедет. Не в чем ему каяться. Хотя подлый внутренний голос тихо подсказывал: "Ты боишься".

...Им обоим было по шестнадцать, но выглядели они по-разному. Женька - настоящая девушка, с потрясающей, сформировавшейся фигуркой, а Леша - пацан. Весь класс терялся в догадках: что же она нашла в нем? Белобрысый, курносый, худой, тихоня. Он не смотрелся рядом с ней - старостой класса, отличницей, яркой и сильной. Впрочем, они не считали нужным посвящать остальных в секрет своей дружбы. А между тем, вопреки ухмылкам завистников, их отношения действительно были невинными. Женька разрешала своему воздыхателю лишь поцелуи. Она в этом вопросе была строга и последовательна: сначала свадьба, потом постель. Так уж ее воспитали.

Что их сближало? Ну, Леха, понятное дело, был влюблен по уши. А Женька... Возможно, ей просто нравилось наблюдать, как он рисует. Ведь рисовал Лешка талантливо. И карандашом, и красками, и чернилами. Причем, последние полтора года рисовал он, в основном, Женьку. Ну какой девушке не хочется почувствовать себя музой?

Это случилось во время выпускного бала. Школьники и их родители гуляли всю ночь до утра. Большинство взрослых были уже прилично пьяны, поэтому никто не заметил отсутствия Жени и Леши, которые убежали встречать рассвет.

Они шли по парку. Леха любовался, как переливается в звездном свете платье любимой. Еще никогда она не была так хороша, как сегодня.

- Я обязательно тебя нарисую такой...

Он хотел еще что-то добавить, но помешал треск сухих веток: из кромешной тьмы, вынырнули три фигуры.

- Тихо, пацан, не вякай, - прижалось к Лехиному горлу острое лезвие. - Смотри и учись.

...Закричать Женьке не дали. Грубо зажали рот, повалили на землю. Дальнейшее напоминало кошмар. Лешка стоял как вкопанный, не шевелясь, и молча смотрел, как подонки терзают любимую. От его шеи уже давно убрали нож, но он не почувствовал. Ноги вросли в землю, голова кружилась...

Они исчезли так же быстро, как и появились. А Леха продолжал стоять, не двигаясь, и смотрел, как зыбкий, водянистый рассвет превращает кошмар в реальность: неподвижная фигурка, разметанная на траве, изорванное платье, спутанные в клубок волосы. Наконец он очнулся. На деревянных ногах подошел, опустился, пугливо коснулся плеча подруги.

- Жень. Женя... Вставай.

Она вздрогнула, сбросила его руку. Потом медленно поднялась, и ему стало еще страшнее. Белое как мел треугольное личико, искаженный судорогой рот и огромные глаза, которые не могли плакать. Глаза, всевидящие и больные, жгущие насквозь...

- Трус! - сказала она незнакомым, надтреснутым голосом. - Предатель. Ненавижу!

Когда Леша вернулся в школу, их отсутствие уже обнаружили. Влюбленную парочку искали по всем кабинетам. Сломленный парень долго не мог заставить себя рассказать, что случилось. И драгоценное время было потеряно. А часом позже Жени не стало.

Время лечит? Родители Леши убедили сына, что тот ни в чем не виноват, что это была роковая случайность. Тем более, что преступников задержали, осудили, наказали. Насильниками оказались великовозрастные выпускники той же школы, недавно демобилизовавшиеся и случайно заглянувшие на выпускной, где и приметили красавицу... Устроив сына на платное отделение института, родители увезли его на все лето к морю. К сентябрю Леха вернулся - поздоровевший и загоревший, с притихшей совестью. Он забросил в кладовку мольберт, кисти и краски и с остервенением принялся грызть гранит науки.

За время учебы в институте он вытянулся и покрепчал, стал нравиться. Встречался со многими, но никогда никого не рисовал...

С Леной он познакомился в двадцать девять. Не хилым юнцом, а успешным человеком: работал на фирме, жил в отдельной квартире, которую купили родители, ездил на автомобиле, взятом в кредит. Отец с матерью, уже давно мечтающие о внуках, очень обрадовались, когда сын сообщил о намерении жениться. Лена им нравилась - красивая, умная, из хорошей семьи. Свадьбу наметили на июль, а пока молодые люди решили пожить вместе. У них все ладилось. Лена оказалась хорошей хозяйкой, они совпадали характерами... Но однажды...

Стояла середина весны. Алексей проснулся раньше невесты, и долго не мог отвести от нее глаз. Льющийся сквозь щелку в плотных гардинах свет медленно скользил по обнаженному женскому телу, подсвечивая его жидким золотом. Леночка была так сказочно хороша, что ему вдруг нестерпимо захотелось нарисовать ее.

В тот же день Алексей заглянул после работы в художественный магазин и прикупил мольберт, краски, кисти...

- Ну что, можно уже посмотреть? - взмолилась в кресле Лена, изнывающая от любопытства и безделья.

Она позировала ему почти два часа и вся извелась от скуки.

- Минутку, - Леха добавил последний штрих и отступил на пару шагов назад. - Готово.

Словно пружинка, она выскочила из кресла и в два прыжка подлетела к мольберту.

- Ух ты! - выдохнула восхищенно. - Просто здорово! Только... у меня ведь глаза голубые.

Он перевел взгляд на мольберт. На холсте парила копия Ленки - идеальная копия, если не считать чужих глаз - бездонных, насыщенно черного цвета, пронзительных и всевидящих. И застарелый страх, который он запер в душе тринадцать лет назад, рванул наружу.

С того дня он начал сходить с ума. В его голове все чаще звучал тот, очень знакомый голос. Иногда он смеялся заразительным звонким смехом, но чаще вздыхал и жаловался на что-то... Он будил его по ночам, заставлял вглядываться в темноту расширенными от страха глазами. И там, в темноте, угадывались зыбкие очертания.

Витковский стал плохо спать, много курил, выпивал больше обычного. А еще закрывался по ночам в комнате, где устроил себе художественную мастерскую. Да, он начал снова рисовать. Но это не было похоже на увлечение юности. Тогда была легкость, восторг. Теперь - угар, мучение, тоска. Они скручивали его в жесткий узел и не отпускали до тех пор, пока не рождался образ. Фигура. Женщина. Каждый раз одна и та же. Только еще выразительней, натуральней. А как же иначе? Ведь она его об этом просила. Ушедшая в небытие жаждала жить...

Умом Алексей понимал, что он болен, что надо идти к врачу. Но психиатр заставит всё рассказать, станет рыться в душе, а этого позволить он не мог. Странные перемены в любимом очень беспокоили Лену. Она пыталась с ним поговорить, вызвать на откровенность, но лишь нарывалась на грубость. До свадьбы оставалось чуть больше месяца, когда посреди ночи его вновь разбудил этот голос. Стонущий, умоляющий, он просил... закончить картину.

Чертыхаясь, Алексей отправился в студию, но, вопреки обыкновению, забыл запереть за собой дверь.

Лена вошла, когда он раздумывал над последним штрихом.

- Что с тобой! - всплеснула она руками при виде вспотевшего, напряженного лба, лихорадочно закушенных бледных губ.

- Уходи! - рявкнул жених, заслоняя собою мольберт.

Но она, вместо того, чтобы уйти, шагнула вперед:

- Лёшенька, дорогой, послушай...

Договорить она не успела. Алексей схватил невесту в охапку и вышвырнул вон из комнаты...

- Шизофрения не лечится, - врач участливо качнул головой. - Терпите, и молитесь Богу.

...Лена вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и устало опустила глаза: вот уже второй месяц Леша лежал в больнице, но положительных сдвигов не было. Он бредил, бормотал о картине, долге, о каком-то последнем штрихе. Его родители потратили кучу денег на лекарства, на маститого психиатра - все впустую.

Той ночью она опять не смогла заснуть. Долго, бесцельно бродила по дому. На улице уже рассвело, когда ноги понесли её в мастерскую... Там все было по-прежнему. Кисти, тюбики с красками, палитра, тонконогий мольберт. Лена приблизилась к картине и впервые за последние два месяца решилась заглянуть Ей в глаза. И отшатнулась. Тоска, льющаяся из глубины зрачков, была так черна и насыщена, что ее можно было потрогать пальцами.

Позже Лена так и не смогла вспомнить, сколько простояла перед мольбертом. Она то ли спала, то ли бредила. В голове плыл незнакомый, жалобный голос, который о чем-то просил. Картина была великолепна, девушка почти жила. Почти. Не хватало чего-то.

Она взяла в руки тюбик красного кадмия. Нет... Потянулась к синему ультрамарину. Не то... Охра, белила, зеленая киноварь... Краски сами прыгали в руки и немедленно отлетали прочь.

Уставшая, измотанная тревогой и мыслями Лена опустилась на пол, и в этот момент ее взгляд скользнул по окну. Сквозь щелку в тяжелых портьерах пробивался яркий свет. Леша всегда писал по ночам, а днем отсыпался... Она поднялась, раздвинула запыленные шторы и с наслаждением подставила лицо живым лучам. А когда обернулась, тихо ахнула. Залитая огненным солнцем картина сияла, переливалась, а юная, прекрасная незнакомка... жила.

В этот момент на другом конце города Леша облегченно открыл глаза.

© Ксения МАЛЫШЕВА

Высказать свое мнение и обсудить прочитанное вы можете в нашем Форуме