Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). С 1944 года жил в Ленинграде. В 1959 году поступил на филологический факультет Ленинградского университета (финский язык), который ему пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения. С 1962 по 1965 год служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации
Довлатов поступил на факультет журналистики, работал журналистом в заводской многотиражке "За кадры верфям", начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В.Марамзиным, И.Ефимовым, Б.Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В.Пановой. В 1972-1976 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом таллинской
газеты "Советская Эстония", экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).
В 1976 г. вернулся в Ленинград. Работал в журнале "Костер".
Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах "Континент", "Время и мы", за что был исключен из Союза журналистов СССР. В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк, где издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец". Одна за другой выходят книги его прозы — "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker".
За двенадцать лет жизни в эмиграции издал двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче на радио "Свобода".
Умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. Похоронен на кладбище "Маунт Хеброн" (Mount Hebron Cemetery).
* * *
Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии,
иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик... Бедность...
Мать самокритично бросила театр и работает корректором...
Школа... Дружба с Алешей Лаврентьевым, за
которым приезжает "форд"... Алеша шалит, мне поручено воспитывать его...
Тогда меня возьмут на дачу... Я становлюсь маленьким гувернером... Я умнее
и больше читал... Я знаю, как угодить взрослым...
Черные дворы... Зарождающаяся тяга к плебсу...
Мечты о силе и бесстрашии... Похороны дохлой кошки за сараями... Моя надгробная
речь, вызвавшая слезы Жанны, дочери электромонтера... Я умею говорить,
рассказывать...
Бесконечные двойки... Равнодушие к точным
наукам... Совместное обучение... Девочки... Алла Горшкова... Мой длинный
язык... Неуклюжие эпиграммы... Тяжкое бремя сексуальной невинности...
1952 год. Я отсылаю в газету "Ленинские искры"
четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три — про животных...
Первые рассказы. Они публикуются в детском
журнале "Костер". Напоминают худшие вещи средних профессионалов...
С поэзией кончено навсегда. С невинностью
— тоже...
Аттестат зрелости... Производственный стаж...
Типография имени Володарского... Сигареты, вино и мужские разговоры...
Растущая тяга к плебсу. (То есть буквально ни одного интеллигентного приятеля.
) Университет имени Жданова. (Звучит не хуже, чем "Университет имени Аль
Капоне")... Филфак... Прогулы... Студенческие литературные упражнения...
Бесконечные переэкзаменовки... Несчастная
любовь, окончившаяся женитьбой... Знакомство с молодыми ленинградскими
поэтами — Рейном, Найманом, Бродским...
. . .
1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы,
пошлые до крайности. Тема — одиночество.
Неизменный антураж — вечеринка.
Выпирающие ребра подтекста. Хемингуэй как
идеал литературный и человеческий... Недолгие занятия боксом... Развод,
отмеченный трехдневной пьянкой... Безделье... Повестка из военкомата... За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода —
туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.
На самом деле все было проще. Раза четыре
я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно. Ни единого слова.
Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же,
как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию.
И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду...
("Ремесло")
вверХ
|