Началось это случайно



Всем этим, конечно, я не хочу сказать, что металл был меньшим кладом. Однако металл человек выкопал лишь отчасти, по большей же части он его сделал сам — выдумал, выплавил.

Как это часто бывает, началось все со случайности. Далеко не каждое изобретение представляет собой действие намеренное, продуманное и наперед рассчитанное. Вот, скажем, и этот самый металл, который можно добывать только из руд. Откуда же могло это быть известным нашему древнему прапрадеду?

Следовательно, можно предположить, что когда-то очень давно сидел какой-нибудь доисторический человек около костра и меланхолически ковырял палкой в огне. И вдруг что-то сверкнуло, что-то блестящее и неизвестное. Мы-то знаем, что это был металл, а он-то совсем об этом и не догадывался. На ощупь человек убедился, что новый материал и твердый и гнущийся. И стал прикидывать, на что бы он мог пригодиться. Но не успел он как следует и подумать, как подошла к нему его подруга и сказала: «Отдай мне, ты знаешь, я буду носить это на шее. Все эти кабаньи клыки, которые понавешали уже все женщины — кому только не лень, — кажутся мне несносными».

Так стал металл украшением и, можно сказать, «единицей обмена». Он был и красивым, и редким. И доисторический человек имел еще один повод задуматься.

Откуда же это твердое, гибкое и блестящее взялось? Из чего возникло? Из чего выплавилось? Такие и тому подобные вопросы роились в голове прачеловека. И начал он тогда внимательно осматривать костер, каждый камень, каждую горсть тепла и земли. Искал, искал — и нашел руду. И можем не сомневаться в том, что это была медная руда.

Ну, а что было дальше? Что все-таки могло быть? Выкопал человек в земле мелкую яму, насыпал в нее древесного угля, положил на него пару кусков подобранной им руды, а на нее еще слой древесного угля. А потом все это зажег, да еще стал раздувать огонь, чтоб жара было побольше. Вот металл и выплавился.

А что потом? Потом этот новоиспеченный изобретатель пошел отдохнуть. И, зевая во весь рот, сказал: «Коли так дело пойдет и завтра, у тебя, мать, украшений будет . . . несть числа, а себе, глядишь, я сделаю хорошенький топорик . . .».

Итак, если бы у этого нашего человека был соответствующий исторический кругозор (откуда ему было его взять?), в тот вечер он, конечно, не уснул бы. Он должен был бы от гордости да от радости так и танцевать всю ночь вокруг костра и кричать во все горло, не переставая, об этом всемирно-историческом событии, ибо как раз в эту минуту закончилась каменная эра, и на другой день с утра начиналась эра бронзовая.

Но кроме шуток: металл был и для человека и для всего мира делом огромной важности; металл был новым и чрезвычайно значительным сырьем. Теперь человеку не нужно было делать свои орудия только из камня, дерева и кости; теперь он был уже господином природы, становился уже подлинным повелителем. А потом он стал еще на волосок мудрее: очень скоро человек догадался, что если плавить медь с оловом, то сплав оказывается и тверже, и лучше, и вообще во всех отношениях более пригодный для производства орудий. Из этого опыта и возникла бронза.

Раньше человек должен был трудиться несколько недель, чтоб получился топор, а теперь раз-два — и готово, топор отлит из бронзы.



После эры каменной пришла эра бронзовая: человек поумнел. Например, литейщик, отливавший свои изделия из бронзы, был уже всеми уважаемой личностью. Но сейчас нас особо интересует то, что свои бронзовые предметы он отливал в формах, вырезанных из мягких минералов, скажем, из талька или офита (серпентина). А также моделировал их и в глине.

Совсем иные настали времена, как только появился металл! Предметы приобрели новые формы, такие, каких природа и не знала; человек сразу стал выдумывать всякие спиральки, кружочки, проволочки, начал что-то царапать по новой поверхности и стал свои изделия гнуть; но, наконец, он сообразил, что имеет смысл высечь в камне, скажем, форму ножа, вычистить ее как следует, а потом уж лить в нее и лить — отливать множество великолепных ножей — один как две капли воды похожий на другой.



Такие каменные формы сохранились и до наших времен. И поскольку их сохранилось немало, мы можем со всей определенностью сказать, что уже во втором тысячелетии до нашего летосчисления существовали литейные мастерские, где, как на конвейере, производились топоры, ножи, мечи и серпы. Можем мы также легко себе представить, как все эти отлитые вещи человек потом шлифовал, как оковывал и как потом украшал. Художественная фантазия его разыгрывалась, и последней модой бронзового века была уже чеканка браслетов, ожерелий и других, ставших уже необходимыми, безделушек.

Но давайте постараемся избежать ошибки. Повторим еще раз: первый человек, открывший в огне металл, наткнулся на руду более или менее случайно. Это была поверхностная медная руда, а вообще-то медная руда залегает под землей. Совсем другое дело — олово, оно добывается прямо с поверхности. А за медной рудой человеку приходится отправляться в глубь земли, вниз, в рудники. Но сначала, конечно, ему необходимо было прорыть шахту к залежам, а оттуда уже потом провести низкие штольни со множеством опорных столбов — так называемый крепеж, чтоб потолок не обвалился.

Сначала, правда, горняцкое оборудование человека было весьма примитивным: мотыга, молоток и топор из оленьих рогов. А работал человек при свете ладана и выносил руду на поверхность в корзинках. Только потом пробили себе дорогу и металлическое оборудование, и деревянная крепь. А позднее человек перенес и дар Прометея под землю, начал горную породу обмягчать огнем: полохнет горную породу огнем, а затем быстренько охладит ее водой. В результате такого обжигания он добивался того, что трескалось сразу по два кубометра руды. А это уже дело!

Древний горняк по-своему справлялся и с подземными водами: и шахту и штольню он всегда прорывал так, чтоб место работы лежало хоть чуть выше воды, которая собиралась на дне. Кроме того, довольно скоро шахтное оборудование обогатилось и сложными колесами, с помощью которых, с одной стороны, отводилась на поверхность вода, с другой — втягивался чистый воздух. А вместо чадящей лучины горняк освещал породу уже масляным светильником.

Человек, располагавший и металлическим оборудованием, и оружием, стал заметно умнее.

Кроме всего прочего, он сумел сделать и такое открытие, что человеческий труд представляет собой большую ценность. И этими своими знаниями он стал очень скоро пользоваться. Военнопленных теперь он больше не убивал, а просто превращал их в рабов, посылал за железной рудой, за золотом и серебром; и они должны были там работать от зари до зари, да еще и темноты маленько прихватывать. Так благодаря Пангеймским рудникам растет мощь и сила Филиппа Македонского и его сына Александра Великого. Из рудников в области Средиземноморья растет слава и гордость Римской империи. Мелкие рудники вырастают в огромные предприятия, и на них эксплуатируются уже десятки тысяч рабов.

И вот на таких человеческих муравейниках стали зиждиться столпы античного мира.

Хотя бронзовый век давно уже кончился, тем не менее есть отрасль, где он еще продолжается вплоть до наших дней. Скульпторы до сих пор отливают свои творения из бронзы. А раз уж мы упомянули о бронзовых скульптурах, то пора нам заговорить и об итальянском скульпторе Бенвенуто Челлини, который жил четыре столетия тому назад.




Где начал первый горняк добывать руду? Там, где залежи выходили на поверхность. Сначала, конечно, человек собрал то, что было наверху, а потом стал копать — метр, два, пять, десять и глубже — смотря по тому, куда уходил пласт, а также смотря по тому, позволяли ли подземные воды, были ли возможности для проветривания. Все было примитивным: инструменты, светильник, способ добычи и способ рудникового обследования. Какие там зонды, бурение и прочее! Всего только человек с вербовым прутом: там, где на поверхности земли этот прут начинал вибрировать, там и копали. Лучшим импульсом для конструирования шахтных механизмов была шахтная вода — самое большое препятствие в рудниках.

Увы, он не жил спокойной жизнью обыкновенного скульптора, литейщика и ювелира, это была беспокойная жизнь необыкновенного человека; поединки, бегство из тюрьмы по веревочной лестнице и тому подобное было для него рядовым явлением. И все же мы не будем сейчас отвлекаться на его необыкновенные истории, а также дела фехтовальные и пистолетные; проявим дисциплинированность и попросим этого мастера рассказать нам, как он отливал свои скульптуры из бронзы, а конкретно — как отлил своего прославленного «Персея», который стоит во Флоренции перед Старым дворцом рядом с «Давидом» Микельанджело.

РАССКАЗ БЕНВЕНУТО ЧЕЛЛИНИ О ТОМ, КАК ОН ОТЛИВАЛ ИЗ БРОНЗЫ СВОЕГО ПЕРСЕЯ


Как только форма для Персея была обожжена, я тут же начал копать яму, куда она согласно строгим правилам литейного искусства должна была быть уложена. Когда яма была выкопана, я обмотал форму конопляным канатом, осторожно приподнял ее воротом и с самой большой предосторожностью поместил ее в яму. После этого я форму начал забрасывать землей, прикладывая к вентиляционным продушинам трубочки из жженой глины. Увидев, что помощники хорошо усвоили мой способ работы, я велел наполнить печь грудами меди и других составных частей бронзы и приказал затопить. Мы подбрасывали пиниевые поленья, которые хорошо горят. Работа шла споро, мне приходилось бегать с места на место — и добегался я до упаду. К тому же произошел несчастный случай: от слишком большого жара над нашей головой загорелась крыша, а с другой стороны в мастерскую врывался дождь и ветер, которые охлаждали печь.

Я боролся с этими трудностями несколько часов и трудился больше, чем могло снести мое сильное тело. В результате я заработал лихорадку, да такую страшную, какую даже трудно себе представить. Пришлось мне лечь и оставить работу.

— Бернардино, — сказал я своему старшему помощнику, — я ведь тебе показывал, как надо работать. Беги скорее вместо меня к печи, потому что через минуту бронза начнет уже плавиться. Когда трубочки будут у вас готовы, выбейте ломом обе металлические затычки в печи и впустите металл по трубочкам. Я уверен, что форма хорошо наполнится. Мне сейчас очень плохо, и похоже на то, что эта болезнь уложит меня в гроб.

И я лег, трясясь в лихорадке и дожидаясь смерти. Посреди всех мук я вдруг заметил, как в комнату ко мне входит один из моих помощников, скрюченный, что тебе параграф, и загробным голосом говорит:

— Бенвенуто, с вашим Персеем — конец, ничто на свете уже не спасет его. Услышав эти трусливые слова, я разразился столь громовым криком, что наверняка

он был слышен и в огненной области небес. Я выскочил из постели, схватил одежду и принялся одеваться. На помощников и на всех, кто оказался рядом, я кричал турьим голосом:

— Предатели! Враги! Завистники! Вы хотите меня подвести и обмануть! Но я вам еще до смерти своей покажу, почем фунт лиха!

С дикими мыслями ворвался я в мастерскую. Там стоял подавленный мастер Ластрика, встретивший меня такими словами:

— Смотрите, Бенвенуто, Вы принялись за работу, которая технически неосуществима. Ее не способен выполнить никто на свете.

Я только безумно вращал глазами и кинулся к печи. Все думали, что не пройдет и минуты, как я замертво упаду на землю. Я увидел, что весь металл осел, что получился, как говорится, «калач». Я тут же послал за сухим буковым деревом и, как только принесли первую его охапку, бросил ее в огонь. Калач, почувствовав этот сильный жар, начал бледнеть и засветился. Тогда я осмотрел трубочки и послал людей на крышу гасить огонь, который от жара снова стал разгораться. А против дождя, который лил из сада, я велел защититься столами, занавесками, а дыры приказал заткнуть тряпками.



Калач стал плавиться, и тогда я велел принести половинку оловянной головки и бросил ее в печь. И вот калач, разогретый огнем и размешанный железными палками, через некоторое время совершенно расплавился. Но вскоре раздался оглушительный удар, и из печи вырвалось огромное пламя, лопнула крышка печи, и бронза начала выливаться. Тут я сразу же велел открыть воронки и оба отверстия в печи. Металл начал вытекать, но не так быстро, как должно. Я понял, что сильный огонь сожрал часть примесей. Тогда я распорядился принести все свои оловянные тарелки, кувшины и миски, всего двести штук, и одну за другой побросал в печь. Форма стала быстро заполняться, дело было сделано.

А потом мы принялись есть ... Я не помню, чтоб когда-нибудь я ел с большим удовольствием и аппетитом. Я был веселый, счастливый, довольный, здоровый и о смерти совершенно позабыл.


При частичном или полном копировании материала ссылка на Kinder.com.ua обязательна.
Детские познавательные статьи 21-11-2005