Исмаил Исмаилов: Мы разрушили миф, что в Крыму все хотят быть с Россией

Два года назад, начиная с 26 февраля, в Крыму начались самые массовые акции протеста за всю историю полуострова. Один из организаторов движения «Евромайдан – Крым» Исмаил Исмаилов поделился воспоминаниями о действиях активистов и сопротивлении сепаратизму.

– Вы как один из участников и организаторов протестных акций в Крыму всегда находились в эпицентре событий. Расскажите, каким вы запомнили те дни?

– До 26 февраля мы были людьми, которые занимались тем, что организовывали Евромайдан в Крыму. Мы каждый день выходили на площадь Ленина, по воскресеньям делали более масштабные митинги. И когда настал решающий момент, а именно 26 февраля, мы знали, что крымские татары выйдут на площадь перед Верховным Советом Автономной Республики Крым. Мы не могли не выйти. Наше движение «Евромайдан – Крым» присоединилось к этому мероприятию, которое организовывал Меджлис крымскотатарского народа. Мы на самом деле хотели выразить свою позицию: что мы должны быть частью Украины, – и тем самым помешать пророссийским движениям нарушить ее территориальную целостность.

– Ваша деятельность напрямую связана с протестами «оккупационной власти». В те дни насколько это было небезопасно?

– Несомненно, опасность постоянно росла. И вместе с опасностью росла планка храбрости. Да, первый раз было страшно, когда, например, прокололи колеса. Нам прокололи одно колесо, и это было реально страшно. Но через неделю, когда нам прокололи 4 колеса, это воспринималось так: «ну да, прокололи, плохо, а что делать…». Более небезопасно стало после 26 февраля. Это уже совершенно неконтролируемая милиция, никто не несет за нее ответственность в Киеве. Уже тогда милиционеры не были украинскими.

– Каким было настроение местных политиков? Ведь Киев не проявлял большой активности во время оккупации Крыма. Было ли ощущение, что уже все решено?

– Вопрос сепаратизма в Крыму был всегда. И все крымские политики говорили, что если там не победят – то мы уйдем к России. Это был не февраль месяц, даже не январь, это был декабрь. В декабре они вот такие вопросы поднимали. Естественно, локомотивами таких высказываний были ребята из «Русского единства». Их депутаты. Один из них – это премьер-министр так называемой «республики». Они позволяли себе все. «Партия регионов» не позволяла такого, она себя как-то сдерживала. И мы очень удивлялись, почему Киев не реагирует. Даже после того, как Майдан в Киеве победил. Мы неделю ждали: наконец-то, сейчас приедут, наконец-то, их посадят, наконец-то, они получат по заслугам. Но, к сожалению, получилось так, что справедливость пока не восторжествовала.

– Вы не раз говорили, что протесты были довольно массовыми. Что это слово значит для вас, для Крыма? Ведь в разных уголках Украины могут быть другие представления.

– Если в Киеве выходит тысяча человек – то это мало. Но для Крыма это достаточно много. За всю историю полуострова, наверное, таких митингов не было. Это были первые ростки гражданского общества, которые быстро затоптали. Для Крыма показатели были очень высокими. Это напугало многих людей. Никто не ожидал, что на день рождения Шевченко выйдет несколько тысяч человек. Сам парк не вмещает столько людей. Это было во время оккупации – 9 марта. В этот день похитили Андрея Щекуна и Анатолия Ковальского. По сути, шли похищения, но люди выходили, выходили и выходили. Единственное, что нам нужно было делать, – это координировать их. Люди задавали темп: давайте выходить, давайте делать. Я считаю, что это был большой рывок. Это был перелом в гражданском обществе Крыма. Если раньше на мероприятия выходили 50-100 человек, то благодаря тем событиям вышло достаточно много людей.

– Вместе с вами выходили и другие, те, что кричали и провоцировали. Кто они? Какие провокации устраивали?

– Это были какие-то крымские казачьи формирования. Есть такой процент крымчан, который считает, что нам лучше быть с Россией. Нельзя этого отрицать. Конечно, были и приезжие, которые также нас провоцировали. Они называли нас фашистами и нацистами, заглушали украинский гимн, кидали камни и яйца, били флагами, оскорбляли, могли напасть или ударить. Провокации происходили постоянно. Это было еще во время Евромайдана, до начала оккупации. Во время оккупации мы уже понимали, что сейчас они вообще почувствуют себя смелыми и могут ударить, зарезать или пристрелить. Им-то что... Они в своем мире, они думают, что станут героями. Тут уже не могло быть диалога.

– Было много людей, которые не выходили, но поддерживали все ваши действия. Такие «пассивные активисты». Что можете рассказать о них?

– В Крыму есть проукраински настроенные люди. Но, к сожалению, в решающие моменты они не вышли. Они остались дома. Тем не менее, у них есть позиция, и они ее четко высказывают. Но вот эта пассивность сыграла с ними очень плохую шутку. Они, имея позицию, не вынесли и не показали миру: что нас не столько, а еще больше, может, даже в три раза больше. К сожалению, такие люди есть. Они есть везде. В Крыму их процент был высокий. Если бы вышел митинг в 100 тысяч человек, то Российская Федерация вела бы себя совсем по-другому.

– Вы не прекращали свою деятельность даже после так называемого «референдума». Что за это время, на ваш взгляд, удалось достичь? Возможно, стоило сделать что-то иначе?

– Я думаю, мы разрушили основной миф о том, что в Крыму только русские и все хотят быть с Россией. «Русский Крым» – это миф, выдуманный в Кремле и не имеющий никакой связи с реальностью. И мы его разрушили. Если человек приезжает в Крым, то он видит не только русских. Там есть крымские татары, украинцы. Русские – лишь одна из национальностей, причем не коренная.

Конечно, в тот момент было страшно. Одно дело, когда борешься с милицией, а другое – когда с солдатами, которые не имеют знаков отличий и не несут никакой ответственности. Но, тем не менее, мы выходили на протесты. И они были масштабными. Если к Евромайдану люди относились не всегда однозначно, то во время акций против агрессии вышло достаточно много людей. Это были люди с разными политическими взглядами. Но все они стояли за справедливость – за целостность территории. Я считаю, что активисты сделали максимум. Они жертвовали собой. Многие прошли через плен российских войск, многие пропали. Все они были активистами. Мы не могли напасть на солдат голыми руками. У нас и оружия нет, и мы не умеем им пользоваться. На то мы и гражданские активисты, чтобы политически выражать свою волю.