«Пять» по Набокову

Я забрёл на курс литературы для третьекурсников на второй год обучения в Корнелльском университете*, в сентябре 1954 года. Не то чтобы я очень интересовался европейской литературой, как, впрочем, и литературой вообще. Но я как раз закончил выбирать утренние лекции, которые собирался посещать по понедельникам, средам и пятницам, и суббота была свободной, а «литература» значилась в перечне рекомендованных требований к уровню подготовки выпускников.

* Корнелльский университет (Cornell University) — один из крупнейших университетов США, входит в элитную Лигу плюща. Кампус университета находится в Итаке, штат Нью-Йорк (США). 

Официально курс назывался «Европейская литература 19 столетия», но неофициально газета The Cornell Daily Sun* прозвала его «Грязная литература», поскольку курс включал истории о прелюбодеянии Анны Карениной и Мадам Бовари.

* The Cornell Daily Sun — независимая ежедневная газета, которую издают студенты Корнелльского университета. Основана в 1880 году. Рассказывает о жизни университета и его окрестностей. Выходит ежедневно, бесплатно распространяется в кампусе и доступна онлайн. Газета полностью независима от университета и работает в собственом здании в центре Итаки. 

Лекции читал профессор Владимир Набоков, эмигрант из царской России. Лысеющий, ростом около шести футов*, с благородной осанкой,  — во всяком случае, я называл её именно так, — он возвышался на кафедре двухсот пятидесятиместной аудитории в корпусе Голдвина Смита.

* 1 фут = 0,3048 м; автор почти точен: рост Владимира Набокова — 1 метр 88 сантиметров.

Напротив него на кафедре сидела его беловолосая жена Вера, которую он представил исключительно как «ассистента курса».

С самой первой лекции он дал понять, что вовсе не намерен сходиться поближе со студентами, известными ему не по именам, а по номерам их мест. Мой номер был 121.  

Также он сказал, что его единственное правило — мы не должны выходить из аудитории во время его лекций, даже в туалет, без справки от врача.

Потом он перешёл к своим требованиям относительно чтения книг из списка литературы для курса. Он сказал, что нам незачем знать ничего об историческом контексте произведений и мы ни в коем случае не должны идентифицировать все описанные в них подробности с реальностью, поскольку романы — это чистый вымысел.

Авторы этих произведений, продолжал он, преследовали одну единственную цель: очаровать читателя. И всё, что нам нужно, чтобы по достоинству оценить их, кроме карманного словаря и хорошей памяти, — это наши собственные шипы.

Он заверил нас, что писатели, которых он выбрал, — Лев Толстой, Николай Гоголь, Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Джейн Остин, Франц Кафка, Густав Флобер и Роберт Льюис Стивенсон — будут вызывать покалывание и наши шипы помогут противостоять ему.

Итак, курс начался. К сожалению, увлечённый ущельями, быстринами и озёрами, а также кинотеатрами, коридорными свиданиями и другими более скромными прелестями Итаки, я не удосужился прочесть ни страницы из «Анны Карениной» к тому моменту, когда Набоков вдруг устроил внеплановую контрольную. Нужно было написать эссе; задание звучало так: «Опишите железнодорожную станцию, на которой Анна впервые встретила Вронского».

Этот вопрос сразу поставил меня в тупик: ни разу не открыв книгу, я, естественно, понятия не имел, как Толстой изобразил вокзал. Но я воскресил в памяти железнодорожную станцию, которую видел в фильме «Анна Каренина» 1948 года с участием Вивьен Ли. 

Воспользовавшись зрительной памятью, я смог визуализировать беззащитную Вивьен Ли в чёрной одежде, пробирающуюся сквозь станцию и заполнил экзаменационную тетрадь, в мельчайших подробностях описывая всё, что помнил из фильма, включая бородатого торговца чаем, который разливал его из пузатого медного самовара и двух белых голубок, свивших гнездо где-то вверху.  

Только уже после экзамена, я выяснил, что многих из описанных мною деталей в книге не было и в помине. Очевидно, у режиссёра Жюльена Дювивье были и собственные идеи. Поэтому, когда Набоков попросил «место 121» явиться к нему в кабинет после занятий, я ни на секунду не сомневался, что провалился и что даже могу вылететь с курса «Грязной литературы».

Но я не учёл одного — набоковскую теорию о том, что великие писатели создают в голове у читателя образы, которые простираются гораздо дальше, чем те, что описаны словами в книге. Поскольку я, по-видимому, был единственным из всех, сдававших экзамен, кто подтвердил его теорию, описав то, чего не было в книге, и учитывая, что он, очевидно, не имел ни малейшего понятия о существовании фильма Дювивье, Набоков не только поставил мне наивысшую отметку, но и предложил работу «помощника курсового ассистента» с занятостью один раз в неделю.

Я должен был получать 10 долларов в неделю. И, как это ни странно, работа подразумевала кинофильмы. Репертуар четырёх кинотеатров в центре Итаки, которые Набоков называл «ближайший ближайший», «ближайший дальний», «дальний ближайший» и «дальний дальний», менялся каждую среду. Моей задачей, которая съедала большую часть недельной платы, было смотреть все четыре новых фильма в среду и в четверг и затем кратко излагать ему их содержание в пятницу утром. Он говорил, что, поскольку у него есть время на просмотр только одного кинофильма, эти вводные помогают ему решить, какой из них выбрать. Для меня это была идеальная работа: мне платили за то, что я смотрел кино. 

Первые пару месяцев всё шло отлично. Я наверстал упущенное в чтении и наслаждался ежепятничными утренними разговорами с Набоковым в его кабинете на втором этаже корпуса Голдвина Смита.

Даже несмотря на то, что эти беседы редко продолжалась больше пяти минут, они стали предметом зависти других студентов «Грязной литературы».  

Вера обычно сидела по другую сторону его стола, и это заставляло меня чувствовать себя, словно я прервал их длинное академическое свидание.

Мой крах случился вскоре после лекции Набокова о гоголевских «Мёртвых душах».

Днём ранее я смотрел «Пиковую даму», британский фильм, снятый в 1949 году по повести Александра Пушкина. В ней рассказывалось о русском офицере, который в отчаянном желании выиграть в карты убивает пожилую графиню, пытаясь вызнать у неё секретный способ сдачи карт.

Набокову, что вполне понятно, было неинтересно слушать, как я пересказываю сюжет, который он, конечно же, отлично знал, но он вдруг вскинул голову, когда, подытоживая сказанное, я упомянул, что увиденное напомнило мне «Мёртвые души». Вера тоже резко обернулась и уставилась на меня. Пристально вглядываясь в моё лицо он спросил: «Почему вы так подумали?»

Я тотчас понял, что моё замечание, по всей видимости, совпало с его точкой зрения, или мыслью, которую он обдумывал в отношении этих двух русских писателей.

По-хорошему, мне стоило немедленно покинуть кабинет, извинившись и сказав, что я должен немного подумать над его вопросом.  Вместо этого я патетически произнёс: «Они оба были русскими».

Его лицо мгновенно потухло, а Вера снова повернулась ко мне спиной.

И хотя мой «левак» продолжался ещё несколько недель, эта работа уже никогда не была такой, как прежде. 

Источник: An A from Nabokov,  By Edward Jay Epstein, The New York Review of Books ®
Перевод: Дарья Юровская, MediaPort ™

Отдельная благодарность — Евгении Солодовниковой.

Справка «МедиаПорта»: 

Владимир Набоков преподавал в Корнелльском университете с 1948 по 1959 год. Он читал лекции для третьекурсников: литературу разных столетий и отдельные курсы — «Мастера европейской литературы» и «Русская литература в переводах». Его курс по литературе 19 столетия, прозванный «Грязная литература», пользовался особой популярностью: за время его работы в университете размер класса увеличился вдвое — до 400 человек. В период работы в Корнелльском университете Набоков написал «Лолиту» и роман «Пнин», а также задумал роман «Бледный огонь». Кроме того, подготовил комментированный перевод «Слова о полку Игореве» и пушкинского «Евгения Онегина».