страница: 4/4
Такие красивые руки, я имя не помню. Ни места, ни мысли себе не находишь. Мы редко виделись, однако. Не скажешь, что голая женщина не представляет никакого интереса. Я один: меня без одного два, без двух три, без трёх четыре, без четырёх пять в без пяти шесть. Губы тянут время, улыбаясь. Издалека о близости скажи. Где лунный серп, там света сноп. Философия вольна пренебрегать восклицательными знаками. Точкой можно доходчиво изобразить бесконечность (вид сверху). Всё остальное – отёк пределов, да опухоль границ. СССР – моя бескрайняя (если не считать шести краёв) Родина в дни скорбного юбилея. Калека переминается с ноги на руку. Такое видишь чаще, чем цыган, тратящих деньги. Звон медяков не заглушает звона медалей, потому как большинство военнообязанных лезет в карманы, дабы устроить облаву мандовошек. Сколько вокруг не живых , нет, а не убитых! Зажги в доме свет, выйди на улицу и представь, что тебя ждут: профилактика одиночества.
Не всё то, на что мы смотрим сверху вниз, смотрит на нас снизу вверх. Субъект не может быть объективен и будь на каждый вопрос ответ, не о чем было бы и говорить, и жизнь казалась бы короче. Что человек - это привкус, осознаёшь не только разменяв последний десяток. Словно перемещаешься в лифте, а сам ростом так мал, что дотягиваешься разве что до кнопки «стоп». Нажать просто, но не двинешься дальше, если поспешил. И что за внешность у вывернутых наизнанку! Представьте ещё марширующего осьминога и поставьте себя на его место.
Человеческие надписи наружи. Письменность не всегда верный, но путь в лабиринтах мысли. Человек в минуты эти единственный свидетель (или потерпевший) своего одиночества. Исключений хорошего тона не бывает. Люди чаще понимают, что им не понятно, чем не понимают, как понять. Колебания человека имеют амплитуду шипящих звуков. В пределах атмосферы, которую сравни, если не с париком, так с инкубатором, подтверждения носятся из угла в уголь. Это восприятие мира, при котором родитель, треплющий ребёнка за ухо схож с огромной серьгой. С такой стороны подходить к круглому идиоту согласится лишь человек-трамвай с трицепсами столь мощными, что при случае сможет оторвать собственную голову. Тут муругий оттенок одураченных в карты мира в переводе на сентиментальность предстанет шагом в никуда, а улыбки их эпигонов превратятся в металлолом.
Мокрое небо! В шесть ночи глаза вращаются вокруг чужой оси, играя Воландом в бадминтон. Мне ли, прогашишенному богомазохисту скрывать то, что всем известно, как вот это бельё? В расцветке рассвета заката загадка. Дальше – оглушительный свет, солнце перебежками от облака к облаку. В такие мгновения сидишь на песчинках, как игрушечный, весь такой еле гантный, отмечая про себя, что жизнь замирает, как на сковородке. А глядя правде в лицо, трудно идти с ней в ногу. Солнечный зайчик, отлучившийся от луча, приводит в голову бульдозерные сравнения жестоких вещей, написанных гуманистическим письмом. В каждой победе – по беде. На пляж ходи много лет, листопадом тешься много осеней, снежных баб лепи много зим, к настоящим льни много вёсен, всё равно. Одну секунду! – кажут мгновению, наводящему справки о вечности.
Когда мужчине попадает в руки линейка, он думает о том же. Дитё, шаля, говорит легкозапоминающиеся гадости. Возьми конфетку, затихни сладко. Словесный эксгибиционизм взрослых также имеет знаки отличия.
На пути попалась пустыня сахара. Сразу представился весь импорт чая, ссыпаемый в кипящий Байкал. Такими впечатлениями грех не поделиться. Мускулистое тело кактуса немыслимо вписывается в горшок. Играет ничего не выигрывающий проигрыватель. Всё на грани пирамиды. Вместо значков мормышки. Шорохи разрешают границы и влюблённые пьянствуют, а любящие похмеляются. Любовь – работа сдельная, устои этим не сотрясти. Паучок, исполняющий перпендикуляр. Не мечите пуговицы перед свинством, при бесконечности известных направлений «вперёд», «назад» и т.п. абсурдны, как аквариум в холодильнике. Течение не спрашивает русло.
На то время, что люди моргают, можно запросто отключать электричество: позлащённое откровение, выцарапанное из фасада диковинного острова, расколовшегося надвое и ныне ошибочно именуемого полуостровом. Сгинувшее во временах и стихиях, смешавшееся с подземной пеной целесообразно, как бокал росы применять в философских изысканиях свежепротухающего мира. Непросто: выявить уродство, объявить его красотою и вновь искать уродство. Зачастую обратившиеся к вере увеличивают свои права, но не обязанности. Зачастую их знамя – матерчатый флюгер, а движения души неотличимы от тоху-во-боху. Грешник живёт от первого греха, праведник до последней добродетели.
Тишина такая, что смежась, ресницы устраивают тарарам. Круп селянки что два симметрично расположенные вопросительные знаки, только вверх тормашками и обесточенные. В ограбленном банке делаю вклад: эти вопросы обсуждаются со всех сторон, молодуха ритмично ухает, размножая звук электрички, налетающей в противоположную сторону. Звук вламывается в перепонки, точно спринтер в финишную ленточку. Закат чистый, как звон хрусталя. Стадо будущей колбасы пасёт будущий чернозём. Правду-матку только и делают что режут и выйти в люди труднее, чем выйти из себя. Ведь хамят при всех, а извиняются с глазу на глаз. Когда же волосам угодно встать дыбом, то бигуди, якобы предохраняющие от этого, лишь придают происходящему эффектность. Вообще, движение исключает позу.
