Вот вижу я грустные вы какие-то. Не могу понять, почему.
Расскажу историю, поведанную мне одним эльфом, по случаю моей буйной тоски. Надо заметить, что эльфа грустного встретить – большая редкость. Так уж они устроены. Но кроме того, они плохо переносят, когда кто-то рядом в печали. Все готовы сделать, чтобы прогнать кручину вашу. Но уж если вы угрюмы совсем окончательно, и все то плохое, что у вас на душе скопилось, развеять не собираетесь, то эльфы начнут избегать такой компании. Тяжело им от того, что рядом кому-то плохо, а они при этом бессильны.
Вот был я чрезмерно расстроен, от причин сердечных, а эльф мой, уловив это тут же, поведал мне такую историю.
Случилось, что лесной дракон Уду совсем лишался радости. То ли от любви какой неудачной, то ли от того что чаще одинок был, чем в компании. Причины точной никто не знал, да и узнать уже было трудно. С грустным драконом сильно не поговоришь. Лишний вопрос задать – уж больно опасно.
Надоумил кто-то горемыку нашего радость найти. Дескать, все лесные в радости живут, только у тебя одного ее не осталось. Почухал Угу чешую на загривке, решил, что мысль ему неплохую подкинули и отправился на поиски радости.
Первым делом решил эльфов найти. Про нрав их бесшабашный всякий слышал. Но эти-то чувствуют за пять верст, что к ним гора тоски движется. Они и уходят дальше в лес. Он за ними, а их нет нигде, словно и не было никогда!
От такого бесполезного поиска, Угу еще хуже сделалось. Звереть начал. Огнем дышать. Рощу ненароком спалил кленовую.
По лесу слух пополз, что дракон осерчал вовсе и, почем зря, палит все в округе. Лесные хорониться стали, а которые не побоялись, не спрятались при встрече с Угу, радости не выражали. Призадумался горемыка: «Если я ни в ком вокруг радости не встречаю, так может и нет ее совсем? Может, это фантазии только? Может радость - она только в раннем детстве есть, а потом выпадает, как молочные зубы?»
И чем больше думает, тем сильней обруч тоскливый сжимает ему и грудь, и голову…
У меня, признаться, от рассказа такого любопытство разыгралось, но веселья не прибавилось. Томит мой эльф. Не пойму, куда клонит. Нашел Угу радость в конце-концов или нет? Так ведь бесконечно можно гоняться, как собака за блохой на конце хвоста!
- Так найдет он радость? – спрашиваю.
А эльф лукаво:
- Если везде поищет, то конечно найдет! Только он бедняга ищет-то - ВОКРУГ!
Сказал, и еще больше потешается.
Вот тут и понял я, что обрести радость смогу не сходя с места.
Ну а вы? Готовы радость найти?

Слушайте, кто желает, а кому неинтересно - отправляйтесь спать. Может вам приснится что-нибудь поинтереснее?
Я не выдумал в этой истории ни одного слова. А сказкой называю потому, что поведал мне ее один старый эльф. Хотя глупо это звучит – «старый эльф»! У них вечно не поймешь ни с возрастом, ни с тем, что - правда, а где - вымысел. Да и вымысла, похоже, нет. Разве приукрасят что, для красного словца. Едва ли у меня выйдет так же цветасто передать эту историю, а впрочем, не красноречие тут главное.
Жила была в одном лесу пчелка звонкая. От прочих отличалась не только нравом веселым и смекалкой, но и фантазиями разными, любопытством изрядным, да и вообще отличалась она от остальных в рое. Летать могла на совсем другие поляны, садилась на цветы иные. Всем было сказано: «На ближней опушке клевер цветет». И, как один, полосатый народец летает только на ту опушку, и обихаживают только клевер. Оно и понятно: и летать ближе, и клевер в эту пору самый медоносный. Но не такова была наша Дзе. Так героиню нашу величали.
Она могла и на самую дальнюю поляну залететь. И на колосок какой или бутон вовсе не медоносный заглядеться. Из интересу. Любознательна была, веселунья наша.
И вот как-то на одной небольшой опушке заприметила Дзе цветок один. Не то чтобы красивый или душистый, а вот не такой вовсе, как остальные. Не было на других полянах ни таких, ни похожих. Ну, любопытной пчелке-то что надо? Необычное что-нибудь. А вот оно и есть - необычное! Торчит себе посреди полянки ни низкий, ни высокий, ни яркий, ни блеклый, а все одно какой-то необычный. Частенько она к нему летала, а потом даже имя придумала - Ики.
Да и цветок замечал нашу пчелку. Как она подлетала, лепестками шевелил, листики выгинал. А скоро совсем стало понятно, что любовь у них. Оно, конечно, уж слишком непривычно: Что пчелы прожужжат? Что цветы подумают? О чем травы шептаться будут? Странный союз! Но уж таковы были наши Ики и Дзе, что любовь настоящую ценили выше всей этой лесной копошильни.
Сядет Дзе на Ики, а он нежненько обнимет ее лепесточками, и что там лес со своими законами иногда волчьими? Вот оно – счастье! Вот она - радость-то!
Тут бы и сказку закончить можно! Да у эльфов сказки почему-то бесконечные какие-то!
Страстным наш Ики оказался. За годы одиночества накопилось видно лирики в нем. Все на дольше он смыкал лепестки над любимой, а потом и вовсе размыкать не хотел. А ей каково? Она летать привыкла. Ей сидеть сиднем на любимом цветике целый день не-воз-мож-но!
Ну тут и завертелось! Чем сильней он ее прижать-приголубить хочет, тем больше ей улететь хочется, чем дольше Дзе летает где-то, тем больше Ики грустит, вянет и еще сильней к ней тянется, а она опять на крыло!..
Вот они – бесконечные истории! В обычных сказках какое-нибудь чудо происходит и вот вам – счастливый конец! А у эльфов все не как у людей! Они колдовства не признают. Они говорят, что если жизнь сама по себе – чудо, то какие еще чудеса могут быть? Все чудесное и так происходит, только мы не всегда это замечаем, а заметив, редко осознаем…
Да, в общем, рассказал я все. Не повторять же сотню раз как они друг-другу от любви большой больно делали?
А! Уходя, эльф сказал, мол: «Любовь – есть главное чудо!» и пообещал, что «все будет хорошо».