26 комнат
Опыт прочтения комедии с одним выстрелом

Аннотация: Из забвения на сцену возвращена малоизвестная пьеса Антона Чехова "Леший". Ракурс, предложенный режиссёром, – пристальный взгляд вовнутрь на выжженную временем почву духовности и гуманизма. Неужели навсегда исчезла способность сочувствовать, сопереживать, любить? Неужели мы разучились быть людьми?

Александр Владимирович Серебряков – засл.деятель искусств Украины Станислав ПАЗЕНКО

Елена Андреевна – Олеся ЖУРАКОВСКАЯ, Татьяна КОМАРОВА

Софья Александровна (Соня) – Татьяна КРУЛИКОВСКАЯ, Наталья ОЗИРСКАЯ

Марья Васильевна Войницкая – Маргарита БОНДАРЕВА, засл.артистка Украины Тамара КИБАЛЬНИКОВА

Егор Петрович Войницкий – засл.артист Украины Александр ГАННОЧЕНКО, засл.артист Украины Виталий ЛИНЕЦКИЙ

Леонид Степанович Желтухин – Михаил КУКУЮК, засл.артист Украины Сергей СОЛОДОВ

Юлия Степановна (Юля) – Анастасия ТРИТЕНКО, Оксана ЛАВРИК

Федор Иванович Орловский – засл. артист Украины Николай БОКЛАН

Михаил Львович Хрущов – Андрей САМИНИН, засл.артист Украины Анатолий ЯЩЕНКО

Илья Ильич Дядин – Олег МЕСЕЧА

Режиссер-постановщик – нар.артист Украины,
нар.артист России Эдуард МИТНИЦКИЙ

Сценография и костюмы – Олега ЛУНЕВА

Музыкальное решение – Александра КУРИЯ

Режиссеры-ассистенты – засл.артист Украины Анатолий ЯЩЕНКО, Ксения ХОЛОДНЯКОВА

Художник по свету – Татьяна КИСЛИЦКАЯ 

26 чеховских комнат, которые горят

В ТЕАТРЕ НА ЛЕВОМ БЕРЕГУ ДНЕПРА ВЫПУСТИЛИ НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ «26 КОМНАТ…» ПО АНТОНУ ЧЕХОВУ. ЭТО ПОСЛЕДНЯЯ ПРЕМЬЕРА В ЭТОМ СЕЗОНЕ КИЕВСКИХ ТЕАТРОВ

Руководитель театра Эдуард Митницкий, поставивший спектакль, специально отыграл премьеру в самом конце сезона – когда и публики мало, и шуму в прессе будет немного. Просто на спектакль нужно было посмотреть со стороны, прокатать на зрителе и потом возможно что-то в нем подправить, чтобы осенью он мог легко набирать сценические силы.

Тактика вполне оправданная, потому что основа постановки не проста: Митницкий создал композицию «26 комнат…» по чеховской пьесе «Леший» и его рассказам. «Леший» - одна из ранних пьес Чехова (1889), написанная в переходный период, еще до Сахалина. В ней заявлены и обозначены практически все темы, образы и герои, которые окажутся в последующих культовых драмах-комедиях Чехова, ставшими основой не только русского, но и всего европейского театра. На ее основе Чехов спустя несколько лет напишет своего знаменитого «Дядю Ваню», где в дом из 26-ти комнат переселит и профессора Серебрякова, и его молодую жену Елену Андреевну с русалочьей кровью, и Войницкого, которого в «Лешем» зовут не дядя Ваня, а Жорж, т.е. Егор. Собственно, «Леший», по большому счету, интересен для студентов филологических и театроведческих факультетов. Но для Митницкого, пожалуй, это-то как раз и было важно: нерастиражированность и незатасканность текста, возможность режиссерской свободы от большой сценической истории и четкой структуры и композиции пьесы.

Все чеховские темы, во множестве описанные и проанализированные за столетие, он раскидывает веером, как свои. В этом спектакле доминирует то, что для режиссера остается сегодня важным: фигура талантливого, благородного, но «лишнего» человека – Егор Войницкий в исполнении Александра Ганноченко. Вторая тема - социальная ответственность и дикая несправедливость сильных мира сего и его лживых героев. И конечно, тема любви… В этом спектакле режиссер устраняет всю ее плоть, физиологию и чувственность (даже у Чехова больше в остатке остается). А уж Митницкий мог и умел ошарашить зрителей продуманной брутальностью. Здесь любовь бесплотна, обречена и невозможна – режиссер изменил финал «Лешего», где все заканчивается «рядком, мирком, да свадебкой», как в пьесах Островского.

Егор Войницкий стреляется (как в «Чайке» Константин), лес, который сажал Михаил Хрущов (будущий доктор Астров) продан под сруб и горит, и герои прощаются все и навсегда, словно перед смертью.

В театре на Левом берегу уже идет спектакль о прощании и потере родового гнезда - «Вишневый сад», который два года назад поставил литовский режиссер Римас Зайкявичус. Теперь об этом заговорил сам Митницкий. Пережив за свою долгую творческую и человеческую жизнь смену эпох и государств, построив вопреки всем преградам и условиям свой собственный театр, воспитав целую когорту учеников, он ставит спектакль об утрате, без пафоса и обвинений. Будущее героев его нового спектакля застилает дым сожженного леса. И у Митницкого уже нет даже отчаяния.

Марина Котеленец, газета «Комментарии».

Эдуард Митницкий: «Спокойны только хамы».
«Аргументы и факты», 2 августа 2006 года*. Беседовала Оксана ДЕНЯКОВА

- Эдуард Маркович, поведайте «из какого сора растут» спектакли?
- «Сор» этот – наши морщины, рубцы, шрамы, седина… Вот «сор» ли это?! У художников, композиторов, писателей, режиссёров общение с миром практически одинаково: от себя! Наш внутренний облик – источник и генератор мыслей, идей.

- Значит, создавая свои спектакли и, в частности, последний – «26 комнат» - Вы все детали, манеры поведения героев подсматривали с себя?
- Конечно, ведь по себе знаю – когда спешишь, суетишься – ничего не получается и всё валится из рук. Так и герои спектакля. Жизнь складывается, всё меньше остаётся времени, вот и спешат догнать прошлое, опередить туманное будущее… А в жизни всегда что-то мешает. Жизнь – преодоление. Вот и спотыкаются всё время … о тазик (как в нашем спектакле), суетятся, ищут причину в ближнем, страдают. Неблагополучна жизнь наша! Живём в тревоге, путаем важное со случайным. Нет покоя и не будет. Спокойны только хамы.

- А кукушечка в этом спектакле как появилась?
- Когда вы гуляете по лесу, то обращаете внимание на соловья, дятла и кукушку, от которой ждём: сколько нам осталось? Лес, и его особая жизнь, его звуки, величие, тишина, запахи, аромат – умиротворяют. Ищем гармонию - твоя больная душа ищет спасения. Кукушка в спектакле – метроном, она появляется через определённый интервал, и мы понимаем: время – и друг наш, и враг наш – несёт нас куда-то, и нам надо торопиться, но… зачем?! Но кукушка замолкает. Она очень мудрая – не говорит лишнее… Кукушка как сверчок – пока слышим – живём!

- Как Вы создаёте атмосферу спектакля?
- Это не всегда продумывается, иногда атмосфера возникает импровизированно – результат сложившейся репетиции. А вообще, надо «читать» авторское настроение, смысл – ради чего всё это происходит. Словом, разными средствами надо создать такую среду, которая притянет внимание зрителей. Впечатлит. Ассоциативно спровоцирует. Серьёзный спектакль – это тотальное воздействие на зрителя. Всеми доступными средствами и методами. Кроме фальши, «играния текста», пошлости и глупости. В том числе, и режиссёрской.

- Долго Вы «вынашивали» последний спектакль?
- Нет, я вообще никогда долго «не вынашиваю». Важно, чтоб появился замысел спектакля. Я у своих студентов – режиссёров спрашиваю: «Что такое замысел?». В ответ - «Война и мир»! - говорят долго и сумбурно, как правило, вычитанное. Неплохо, что читают. Но, кажется, Шопенгауэр сказал: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает».

Замысел – длительный период созревания. Но первый признак, толчок - это волнение. Не сразу осознанное.

Вот ты прочёл, ещё толком не разобрался в произведении, не всё уловил, но ты почувствовал смену пульса, что-то с давлением… Возможно, случилось «зачатие». Волнение – первый шаг к творчеству. Когда я прочёл «Лешего», меня удивил не очень похожий на себя Чехов. Он не любил эту пьесу и даже умолял её не ставить. В «Лешем» Чехов публицистичен. Диагностик и провидец. То, что происходит сегодня с людьми, он перенёс на леса. Там – вырубают лес, у нас – людей. Природа и человек – взаимосвязаны. Человек убрал сначала лес, а потом это «цивилизация» убрала человека. Откуда у Чехова такая мощная публицистическая нота?! Вырубка лесов – реальность и метафора: видим, к чему это привело. Может быть, цивилизация мстит человеку: духовные ценности утрачены, традиции уничтожены, воздух – как в морге. Есть только один идол – деньги. Пьеса именно об этом. Чехов ещё тогда услышал, к чему придёт Матушка-Русь. И не только Русь! Но «Леший» Чехова и наш спектакль – несколько различны. В нашей версии собраны варианты из черновиков, привлечены фрагменты из рассказов Чехова.

- Что главное в спектакле?
- То, что люди – жертвы собственного несовершенства. От неумения это осознать и противостоять животным инстинктам, они звереют.

- А в каждом Вашем спектакле, что для вас главное?
- То, что лишает сна.

- Что сейчас Вас взволновало?
- Леся Украинка. Её «Каменный властелин». Интересная загадка. Почему Лесю Украинку взволновала эта тема – бессмертная легенда о Дон Жуане? Что случилось?

- Вы родились в Киеве. Он Вас вдохновляет?
- Нет, к сожалению, в Киеве красота города обратно пропорциональна «качеству люда». У нас сохранилась горстка людей, у которых патриотизм – непрекращающаяся работа души. Они воспитывались на традициях и любви. А сегодня… Не знаю, чтобы так не любить свою страну… Такую богатую, с роскошной природой, ископаемыми, древней культурой и при этом – такая хроническая нелюбовь к этой земле и людям. Почему? За что? Это ж как надо ненавидеть людей в этой стране, чтоб давать им пенсию в 386 гривен. Столько кричат о голодоморе, а эти пенсии – что?! На самой богатой земле такое количество нищих. Нравственное растление подростков – негласная программа, только не знаю, кем оплачиваемая: молодые видят «олигархизацию» определённой части населения и думают – а чем я хуже? Последствия очевидны!

- Что можно сделать, чтобы изменить что-то в стране к лучшему?
- Знаете, чтобы оздоровить театр – надо его закрыть и собирать новую труппу. Государство закрыть нельзя. Я не Лев Толстой – рецепты давать не могу. Просто честно скажу: на сегодняшний день я выхода не вижу.

- Но Вы же боретесь посредством своих спектаклей. Стараетесь воспитывать людей.
- Да, это лучше, чем революции. Любая революция – или от отчаяния, или от авантюризма. Последняя – чаще. И от любой революции остаются руины. Но театр сегодня на очень мизерной поддержке, и актёрам, чтобы прожить, приходится шастать по сотням халтур. От этого качество спектаклей не становится лучше. Человек деградирует. Искусство – это дорога к храму. А какая тут дорога к храму, если актёр боится опоздать на очередную рекламу и сериал?!

- Недавно Ваш ученик Алексей Лисовец получил театральную премию «Киевская Пектораль» за спектакль «Ромео и Джульетта». Вы довольны этой работой?
- Да, спектакль мне очень нравится. Очень. Но это критики недавно заметили Алексея, а я-то давно вижу, как он растет.

- Вы в другие театры ходите?
- Хожу в театр им. Ивана Франко. У Малахова в Театре на Подоле посмотрел хороший спектакль «Дядя Ваня».

- Судьба распорядилась так, что Вашей жены уже нет рядом с вами. Где Ваши дети?
- Мы с моей женой Еленой Вериковской, дочерью выдающегося украинского композитора и дирижера Михаила Вериковского, прожили счастливые 52 года. Каждый день в течение этих лет я не уставал радоваться своему семейному счастью. К сожалению, ее уже нет в живых. Наш сын Дмитрий Вериковский уже 16 лет живет в Германии, работает в оперном театре концертмейстером группы контрабасов. Есть внук и внучка.

- Как же Вы один справляетесь с бытом и одиночеством?
- Помогают друзья, студенты. Я никогда не бываю один. Видимо, то добро, которое я отдавал людям, теперь возвращается ко мне.

- Вы многого добились в жизни. Вы – упорный и настойчивый?
- Да, я настойчивый. Но всегда точно знал, если что-то в жизни твое, то оно к тебе обязательно придет. Ведь я очень долго сомневался, боялся идти в режиссуру. А потом показал свой спектакль в Октябрьском дворце и тут же был приглашен на режиссерскую работу в профессиональный театр в Крыму. Не имея тогда партийного билета и режиссерского образования. Видимо, режиссура все-таки была для меня предназначена.

* напечатано с сокращениями.

Идите к Лешему
Киевский академический театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра презентовал премьеру «26 комнат...»
АЛЕКСАНДР ГАННОЧЕНКО В РОЛИ ЕГОРА ПЕТРОВИЧА ВОЙНИЦКОГО — «ЛИШНИЙ ЧЕЛОВЕК», БЫЛО ТАКОЕ ТОЧНОЕ ОБОЗНАЧЕНИЕ ЧАСТИ РУССКОГО ДВОРЯНСТВА В ХIХ ВЕКЕ

«Дело надо делать, господа!», «Я не жил, не жил!», «В человеке должно быть все прекрасно...» — эти и другие до боли знакомые фразы из разных чеховских пьес, рассказов, писем, записных книжек по-новому остро звучат в новом спектакле Театра на левом берегу Днепра «26 комнат...».

В этих виртуальных комнатах бродят, тоскуют, стреляются, влюбляются, болеют, мучают друг друга вроде бы знакомые персонажи из хрестоматийной пьесы «Дядя Ваня» — Серебряков, Елена Андреевна, Войницкий (правда, тут он не дядя Ваня, а Егор, но все же Петрович), Соня, Мария Васильевна, Илья Ильич по прозвищу Вафля, Михаил Львович (тут он не Астров, а Хрущев, но тоже сажает леса — пророчество?). Но есть и другие — Леонид Степанович Желтухин и его сестрица Юлечка, местный донжуан Федор Иванович Орловский. Что за путаница?

Просто режиссер Эдуард Митницкий ставит не классический вариант, а чеховский эскиз к будущим шедеврам — пьесу «Леший». Автор пьесу не публиковал, ее сценическая история крайне скудна. И действительно, сюжет «рыхлый», некоторые образы прописаны слабо (брат и сестра Желтухины, недаром они драматургом были безжалостно вычеркнуты), или довольно плоско, однокрасочно (Орловский, он потом соединился с Хрущевым — так получился Астров). Да и главный герой сменился — здесь это доктор Михаил Львович по прозвищу Леший, а Войницкий, в будущем дядя Ваня, существует на периферии сюжета. И таки кончает жизнь самоубийством, а не только крадет морфий из саквояжа Астрова.

Зачем брать в работу несовершенство? Да потому, что современный режиссер видит этот текст новыми глазами, прочитывает в новых ракурсах — и получается театр абсурда. И тогда недостатки пьесы превращаются в достоинства спектакля. Правда, режиссер вмешался в текст А. Чехова — убрал лишнее многословие, добавил юмористически мудрые фразы из других произведений Антона Павловича, усилил образ Орловского мотивами чеховских рассказов. Возможно ли, вообще, трактовать драматургию А. Чехова как абсурдистскую драму? Вполне. А. Чехов и В. Шекспир — всего лишь два драматурга в мировом театре, поддающихся любым эстетическим стилям, жанрам и направлениям сценического искусства. В данном случае Э. Митницкий избирает абсурд, который входит в резонанс с современностью.

В спектакле остро звучат многие проблемы нашей жизни, выраженные не только вербально, текстами, но и в метафорах сценического действия. Персонажи очень часто оказываются спиной друг к другу, общаются между собой не «глаза в глаза», а глядя в сторону, иногда в противоположную. Диалог прерывается вдруг — тот, кто начал разговор, уходит, а оставшийся произносит прекрасные монологи... в пустоту. Неоднократно говорят все разом, даже кричат и — не слышат друг друга. Узнаете?

Странные люди — у каждого в душе боль неизбывная, но никто ее не открывает, ибо некому довериться, никто не поймет, не пожалеет. Боль у каждого своя — непомерные амбиции, обернувшиеся к старости общественным забытьем, комплексы непонятости и неполноценности, несостоявшейся любви и напрасной жертвы, бесцельно прожитой жизни и... и... и... Так и ходят по сцене, до краев наполненные этой болью, словно боясь расплескать — носят себя, не обращая внимания на других. Или сидят, как Войницкий, в стороне на стуле, замкнув руки на груди, закрыв все энергетические каналы, отгородившись от мира. Или говорят, как Вафля, куда- то в кулису о своем моральном подвиге, будто уговаривая себя самого, что таки подвиг.

А если ходят в лабиринте черных призрачных стволов мертвого (чернобыльского?) леса или почерневших от времени колонн старой усадьбы (художник Олег Лунев), то вечно теряют друг друга, а чаще спотыкаются без конца — то о медный таз, то о лежащего не полу Войницкого, то натыкаясь на стол на колесиках, то опрокидывая стулья, то падая с них. Не люди — 22 несчастья (так прозовут Епиходова в «Вишневом саде», и эта пьеса успешно идет в театре). Недотепы — тоже чеховское выражение — они или мы? Ничего у нас не получается, то и дело спотыкаемся, что бы ни делали, на каждом шагу какие-то мелкие препятствия — как только на ногах стоим?

В этом контексте возникают ассоциации, порой неожиданные и далекие, но возникают. Герои говорят, что дом их какой-то странный — 26 комнат. Для кого-то они пусты: 26 комнат, столько народу, а никого не найдешь. Для кого-то теснота — 26 комнат, а уединиться негде, везде кто-то есть. 26 комнат... в Украине 26 областей... И везде кто-то есть, и никого не найдешь... Спектакль называется не «Леший», а «26 комнат...». Э. Митницкий любит переименовывать пьесы, которые ставит. Но никогда не делает это случайно.

Режиссерскую партитуру спектакля воплотили удивительно тонкие и точные в психологическом рисунке артисты театра. Действие развивается медленно, в контрасте с безумными ритмами современной жизни и искусства. Медленно, но не скучно. Потому что глаз не оторвать от подробного проживания каждым из актеров не только собственного текста, но и так называемых зон молчания, когда в центре внимания оказывается партнер.

Елена Андреевна в исполнении Олеси Жураковской не традиционная гибкая станом «русалка», а кустодиевская красавица, белотелая, пышная, сама жизнь, и... молчаливая, вся в себе, ни разу так и не улыбнулась, но и не «облила слезами» ошибку молодости. Трагедия чистой души, которую толкают на грех, подозревают в недостойных помыслах. А она защищается равнодушием, скрывающим отвращение к пошлому миру и его пошлым обитателям. Такой же сосредоточенной на своем внутреннем мире актриса вышла и на поклон.

Рядом «старая дева» Соня — Татьяна Круликовская. Нервная, дерганая, вся исполненная ожидания, она как-то спазматически хватается за один только намек на взаимопонимание, на любовь. И потому резко досадует на очередной срыв этой надежды. Замечательна ночная сцена Елены и Сони, когда две отчаявшиеся женщины пьют водку (ах, не по Чехову, зато по- нашему) и не пьянеют, ибо нервы их на пределе, только стыдно перед Серебряковым, так некстати появившемуся возле них. Сложный, многослойный по смыслу этюд «разоблачения» играют тут артисты.

В роли Серебрякова — давно не выходивший на сцену Станислав Пазенко. С актерским образованием он много лет пребывал в государственных и общественных структурах области культуры. Но талант оказался живучим. С. Пазенко убедительно передает тип «начальника», дутого «авторитета». В больших роговых очках, с оттопыренной нижней губой, он никого вокруг себя практически не воспринимает и потому жутко одинок, но с самим собой ему не скучно. И вдруг Серебряков оказывается по-детски беспомощным и жалким после самоубийства Войницкого и исчезновения жены. Но как только Елена Андреевна возвращается, он снова становится монолитом, памятником самому себе. Этот контраст состояний сыгран актером впечатляюще.

Александр Ганноченко в роли Егора Петровича Войницкого — «лишний человек», было такое точное обозначение части русского дворянства в ХIХ веке. Жорж любит Елену первой и последней любовью- надеждой, он сексуален в своих приставаниях к ней, но ему нечего ей дать — душа его пуста, выхолощена бессмысленными буднями провинциальной повседневности, где из него такого никогда не вышло бы ни Шопенгауэра, ни Достоевского. Он пытается заполнить эту пустоту эмоциональными взрывами, которые быстро гаснут, вызывающими выходками (притащил срубленное деревцо в пику Лешему, вскочил на стол, валяется на полу), отстраненно-ироничным наблюдением за суетой сует. Пуля в лоб для него — единственный выход из безысходности.

Федор Орловский — Николай Боклан — в красной рубашоночке и с громовым голосом, очаровательный пошляк из пошляков. Он умеет завоевывать женщин, вот и на Елену Андреевну наступает, расставив руки-крюки с пальцами-когтями — налетает орел на куропатку, сейчас она затрепещет в его хватке. Но... она равнодушна и холодна мертвецки, только противно ей. И на Федора накатывает настоящая любовь. В черкеске с газырями — франт! — он просит (!) ее любви. А она равнодушна и холодна. И тут надо видеть больные глаза Боклана. Он живой, он может и любимую вернуть к жизни. А она не видит этих глаз, не смотрит в его сторону, она равнодушна и холодна. А у него больные глаза...

Весь ансамбль актеров работает подробно, психологически обыгрывая каждую ситуацию, реплику, мизансцену, как, например, Вафля (Олег Месеча). Множество содержательных актерских деталей делают образы выпуклыми, сложными, хотя некоторые, так и оставшись непрописанными драматургически, остаются персонажами фона, без которых, в свою очередь, не были бы так выразительны другие.

И всем им, погруженным в проблемы и комплексы, закрытым и отчужденным, трагически некоммуникабельным, противопоставлен доктор Хрущев (Анатолий Ященко). Он прозван Лешим не только потому, что помешан на лесах, буквально физически страдает от их уничтожения (как отчаянно он просит Серебрякова не продавать лес на вырубку — как о собственной жизни молит!). Он леший потому, что не такой, как все остальные, он — ДРУГОЙ. Открытый, искренний, деятельный, контактный, недоумевающий от хамства, страдающий от непонимания, не прощающий обманутого своего доверия даже любимой Соне. Именно такому чистому и искреннему человеку можно было доверить самые главные мысли А. Чехова и театра в этом спектакле — о том, как мы губим не только лес (и леших), но и друг друга, и о том, что нет людей, которые могли бы вывести нас из этого темного леса. Из темного леса нашей отчужденности и равнодушия друг к другу, пустых амбиций и дутых авторитетов, меркантильного мещанства и наглого хамства, из... из нашей сегодняшней житейской неразберихи и бесцельности существования.

Когда Михаил Львович говорит это и многое другое, мудрое и по-чеховски тонкое, к нему, к Лешему, на скамейку один за другим подсаживаются герои спектакля. Даже Серебряков. Даже бывший хам с больными глазами Орловский, и Соня, и Вафля... и нам с вами найдется место на той скамейке раздумий о Жизни, о Человеке, о смысле Бытия. Если вы и вправду еще живы душой, хотите думать и удивляться, идите к Лешему, на Левый берег.

Валентина ЗАБОЛОТНАЯ, ДЕНЬ, №109, пятница, 7 июля 2006.