<<< на предыдущую страницу

В одном случае я обнаружил, что агент страхового общества, принимая на страх дом за высокую сумму и зная наверное, что он скоро будет гореть, взял с страхователя подписку, что в случае пожара он довольствуется меньшею суммою вознаграждения, остальное поступало в карман агента.

Понятно, что при таких действиях полиции и страховых агентов следователь был бессилен, и преступления оставались ненаказанными. Наконец, случай помог делу. При одном пожаре поджигатель не успел уйти, как подъехала пожарная команда, - и упал с крыши на руки пожарных со спичками и разными препаратами для поджога. Улика была налицо.

Ввиду часто повторяющихся умышленных поджогов, попавшийся поджигатель был предан военному суду и расстрелян публично на площади. Этот пример вдруг прекратил пожары и надолго отбил охоту к подобным аферам.
...Городской театр, впоследствии сгоревший, стоял на том же месте, где и теперешний новый. Он был построен по образцу итальянских театров и отличался хорошим резонансом и комфортабельным устройством лож и кресел. Антрепренер итальянской оперы получал от города субсидию: во-первых, на оркестр 80 тысяч руб. ассигнациями или 20.000 руб. серебром, и маркитанство в карантине, которое доставляло ему не менее 100 тысяч чистого годового дохода.

Понятно, что при таких условиях труппа была отличная, а цены на места дешевые.

Первыми содержателями театра были Сарато и К°, за ними следовал Жульен, потом Андросов, Карута и, наконец, Серматеи и Фолетти, бывший долгое время смотрителем театра. В это время субсидии уже не существовало, а потому дела пошли дурно, и Фолетти умер в бедности. Засим театр сгорел.

Первым директором нового театра был барон Рено, и оставался в этой должности до своей смерти. После него занимали эту должность А.В.Самойлов, А.Родзянко, Абаза, Маразли и гр. М.М.Толстой. Во время театральной антрепризы с вышеупомянутой субсидией, мы видели на одесской сцене таких артистов, каких уже более не случалось видеть, да едва ли и увидим. Первые знаменитости, которых я застал, были: примадонна Тассистро, контральто Патери, баритон Марини и бас Берлендис. Тассистро отличалось в опере "Норма".

После выезда Тассистро из Одессы хроникер "Одесского вестника" верно предсказал, что после того, как на одесской сцене в последний раз бросили Норму-Тассистро в огонь, Норма для Одессы навсегда погибла. Баритон Марини долго состоял любимцем публики и отличался в роли Неистового в опере "Фуриозо". Его арию "Раджио д'амор" напевали в Одессе и стар и млад. Бас Берлендис отличался в опере "Норма" в роли жреца Оровезо, а также в роли Дона Базилио в "Севильском цирюльнике". К этим временам можно отнести описание одесского театра Пушкиным, которое он оканчивает следующими стихами:

   Гремит финал, пустеет зала,

   Шумя, торопится разъезд.

   Толпа на площадь побежала

   При блеске фонарей и звезд.

   Сыны Авзонии счастливой

   Слегка поют мотив игривый,

   Его невольно затвердив,

   А мы ревем речитатив.

(Чижевич цитирует по памяти, отчего наблюдаем небольшие расхождения с оригинальным пушкинским текстом).

За мое время в числе лучших оперных артистов можно наименовать: примадонны-сопрано - Тассистро, Фани-Леон, Сеччи-Корси, Баседжио, Тереза и Жозефина Брамбилла, Больдрини, Кортези, Массини и Понти дель-Арми. Контральто: Лачинио, Тати, Гвардучи, Абаринова, Лавровская (знаменитая). Теноры: Джентили, Альберти, Витали, Сольери, Поццолини, Виани и Ноден - впоследствии европейские знаменитости. Баритоны: Марини, Ронцони, Бенчик. Басы: Берлендис, Рокитанский, Маини. Басокомики: Грациани, Бартолуччи, Скалези.

Дирижером оркестра долгое время был итальянец Буфье. Наружность вполне артистическая: бледный, с длинным лицом и маленькой эспаньолкой, он носил большие откидные воротнички вроде пелеринки "а ля мускуатер" и длинные, локонами, волосы, разделенные по-женски, падающие на плечи. Однажды, во время приезда в Одессу Императора Николая Павловича, одесская полиция, знавшая, что Государь не любит всякие оригинальности, поусердствовала и почти насильно остригла бедного Буфье.

Припоминаю одно представление оперы "Эрнани" (1848 г.), в которой роль Эрнани играл тенор Виани, а роль Эльвиры - Басседжио. Оба молодые, красивые, с восхитительными свежими голосами и страстной игрою, они привели публику в неописуемый восторг, крикам и аплодисментам не было конца. В последнем действии, когда старик Сильва затрубил в рог сигнал, по которому Эрнани поклялся лишить себя жизни и стал прощаться с Эльвирой, восторг публики дошел до крайних пределов.

В то время, когда в Одессе процветала итальянская опера, только изредка появлялись провинциальные труппы русских актеров. Первую из них помню труппу Рыкановского с трагиком Громовым. За сим явилась труппа Мочалова-комика, брата знаменитого московского трагика.

Несмотря на все усилия удержать в Одессе русский театр, бедный Мочалов прогорел и покончил самоубийством. В начале пятидесятых годов дирекция городского театра при антрепренере Андросове командировала в Москву и С.-Петербург известного любителя и знатока театрального дела Алек. Ив. Соколова для образования русской труппы и кордебалета из числа воспитанниц Императорской театральной школы. Выбор Соколова оказался чрезвычайно удачным. Приглашены были: актер Шумский, впоследствии знаменитость, Воробьев - замечательный комик, Орлов - трагик. Женпремьеры: Максимов и Толченов. Актрисы: Орлова - драматическая, Шуберт, Левкеева, Боченкова (танцовщица) - восхищали одесскую публику. Шестнадцать молоденьких хорошеньких балерин тоже доставляли публике немало удовольствия.

Припоминаю такой случай. В театре во время балета из ложи бенуар, что на самой сцене, абонированной "золотой молодежью", кто-то выстроил на полу сцены ряд бумажных петушков по числу балерин, забывая, что все это происходит на сцене, на виду всей публики. Балерины все время хихикали и сбивались с такта.

Начальство потребовало от директора театра воспретить эту забаву. Директор, барон Рено, человек практичный, тотчас сообразил, что будет весьма неудобно делать замечания подгулявшей молодежи из аристократии. Во избежание неприятных разговоров, он послал за кулисы капельдинера, который ловким движением метлы убрал всех петушков за кулисы.

...Одно время на театре появилась русская оперная труппа, в которой дебютировала впоследствии знаменитая г-жа Лавровская. В опере "Жизнь за Царя", в роли Вани, она произвела такой фурор, что после спектакля публика выпрягла из ее кареты лошадей и повезла руками в "Петербургскую" гостиницу. В корню шли градоначальник Б. и городской голова Н., а на пристяжках - полицмейстер граф С. и какой-то студент. Сзади карету подталкивали студенты. После прибытия в гостиницу, многочисленная толпа на улице, преимущественно студенты, вызвала Лавровскую на балкон и требовала "слова". Лавровская несколько раз выходила на балкон и, повторяя "благодарю, благодарю!", бросала в публику цветами. Я шел по бульвару рядом с этой процессией и был очевидцем всего происходившего.

В продолжение нескольких лет существовала в Одессе весьма удовлетворительная французская труппа драматическая и опереточная в здании Мариинского театра в Театральном переулке, против теперешнего городского театра. Из числа замечательных артисток можно упомянуть об опереточной примадонне г-же Келлер, которая долго была любимицей одесской публики.

Первый клуб, как мы уже говорили, находился в доме барона Рено, где теперь (т. е. в 1893-1894 гг.) магазин Беллинс-Фендериха и клуб пароходства. В нем в продолжение зимы давались балы по подписке. Впоследствии образовалось общество одесского "Английского клуба" на акциях, который до постройки собственного дома давал балы в биржевой зале. Клубные балы посещало лучшее общество. Накануне Нового года балы отличались многолюдством и богатыми туалетами дам.

Из клубной жизни одесского "Английского клуба" припоминаю следующие эпизоды.

Обед знаменитому художнику Айвазовскому (тогда называли его Гайвазовским), на котором присутствовал одесский градоначальник Казначеев. Известно, что когда Казначеев состоял градоначальником в Феодосии, к нему часто поступали жалобы от домовладельцев на какого-то мальчика, который беспрестанно пачкал белые стены домов и заборов, рисуя углем какие-то кораблики. Проверив эти жалобы, Казначеев заподозрил в мальчике талант к живописи и вместо наказания взял его к себе на воспитание, а потом отправил в С.-Петербург, в академию художеств. Бедный мальчик этот был Айвазовским...

После тоста, предложенного старшиною клуба за здоровье Айвазовского, сей последний, указав на Казначеева как на своего благодетеля, со слезами на глазах высказал ему свою признательность. Казначеев со своей стороны высказал, что он с избытком вознагражден тем, что из его воспитанника вышел такой знаменитый художник и т. п. Оба расплакались и долго стояли обнявшись. Сцена эта растрогала всех присутствовавших. В память обеда Айвазовский подарил клубу картину, которая и теперь в нем находится.

Другой замечательный обед давали в клубе в честь знаменитого Лессепса, путешествовавшего по всей Европе, приглашая принять участие в устройстве проектированного им Суэцкого канала. В своей речи Лессепс указал на то, что Суэцкий канал должен принести большую пользу и для одесской торговли. Ему отвечал на французском языке член клуба, известный оратор, херсонской губернии предводитель дворянства Е.А.Касинов.

продолжение >>>