Светлана АГРЕСТ-КОРОТКОВА, специально для «Профиля»
Изящная, как статуэтка, вечно молодая, хрупкая воительница большой сцены и экрана, любимая всеми Лия Ахеджакова, тем не менее, отпраздновала в прошлом году весьма солидный юбилей. Она славится невероятной работоспособностью, искренностью и бескомпромиссностью. Пройдя за 16 лет работы в ТЮЗе сквозь строй ролей бесконечных зайчиков-белочек, она, одна из немногих, вырвалась на просторы сцены «Современника». Стала много и плодотворно работать во «взрослом» театре и сниматься в кино. Недавно актриса была в Киеве со своим спектаклем «Персидская сирень».
Лия Меджидовна, кроме того, что вы трудоголик, вы всегда занимаете очень активную гражданскую и человеческую позицию, например, «хронического подписанта». Встаете на защиту – от Британского совета и Ходорковского, до недавнего случая с Бахминой. Сильные мира сего обычно реагируют вяло, но ведь это и небезопасно для вас… Зачем?
Конечно, страх у людей есть, и защитная позиция – не высовываться. Но есть темы, которые проверяются камертоном совести, извините за высокий стиль. Думаю, на этом проверяется наша духовность. Ведь закон у нас очень гибкий. На свободе полно фашистов, скинхедов, чиновников, возводящих виллы в теплом зарубежье. А так ведь любого можно прибрать к рукам, включая меня. Я ведь не знаю, кто финансирует кино, в котором снимаюсь, не знаю, какие деньги мне платят – это не мое дело. Мое дело – играть хорошо, качественно, а не будут платить, я и играть не буду.
Вы одна из немногих, кто не боится говорить то, что думает. Никогда не посещала мысль, а стоит ли это делать?
Да, всегда отстаиваю свою позицию, хотя иногда это выглядит, с точки зрения большинства, глуповато. Но есть правда, которую никогда не стоит говорить, дурная правда. Например, высказать актеру, который потратился, который только что на сцене чуть не умер, что спектакль паршивый, и он плохо играет. Я этого никогда не сделаю! Понимаете, когда моя мама умирала, я до конца ее обманывала, не говорила, что у нее рак. Еще раз говорю – есть правда, а есть дурная правда, которая может нанести удар, я избегала, избегаю и буду этого избегать. А если чувствую, что вопиет несправедливость, не могу молчать. О собственном ущербе не думаю. Главное, чтобы правда не убила никого.
Все ваши спектакли, и в театре, и в антрепризе – долгожители. К каким ухищрениям прибегаете, чтобы этого добиться, откроете секрет?
Не знаю, ничего особенного не делаю, просто стараюсь в самом маленьком, забытом Богом городе не играть вполноги. Кажется, если позволю себе это когда-нибудь, провалюсь сквозь землю. Но ведь со мной какие актеры обычно играют! Они тоже не умеют халтурить. «Трудные люди» Василия Шукшина мы играем уже 15 лет, столько же – «Персидскую сирень» Николая Коляды, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Виндзорские насмешницы» Шекспира – в этом списке много спектаклей. Вообще, за 30 лет работы в «Современнике» он подарил мне всю палитру потрясающей драматургии, классической и современной. Относительно новый спектакль – «Селестину» того же Коляды – играю с молодежью, и неловко как-то там «полегче» сыграть. Впрочем, они так же выкладываются для меня. А надо сказать, что этот спектакль физически очень непростой.
Каковы сегодня перспективы в ангажементе?
Здесь тоже есть «долгожители» – «Персидская сирень», «Королев» до сих пор играем. Недавно играли в театре им. А. Чехова в Таганроге. Как его отреставрировали! И у меня, и у Маши Кузнецовой, и у Эры Зиганшиной слезы в глазах стояли. Уже несколько лет не играем «Старосветскую любовь», где партнером был любимый мною Богдан Ступка. «Подсолнухи» Т. Уильямса ушли вместе с дорогим Витей Гвоздицким год назад.
Вы много передвигаетесь по стране и миру, можете приехать, а на следующий день – спектакль. Как восстанавливаетесь?
Становится сложнее. График составляется так, чтобы было не менее одного полного дня перед спектаклем в Москве, а то и больше. Но редко. Правда, у меня сейчас новых спектаклей в театре нет, и я избавлена от ежедневной репетиционной гонки, что немаловажно.
Что сегодня, на ваш взгляд, происходит с театром? Ведь изменилось все – от публики до репертуара.
Да, театр изменился, но в то же время вдруг делаю для себя такие открытия! Саша Боровский вместе с Александром Женовачем восстановили помещение Мастерских Станиславского. Я, москвичка, едва нашла его. Но люди готовы платить любые деньги за билеты, потому что там живет настоящее искусство. Я там смотрела Лескова: это абсолютный шедевр психологического театра, но не нафталинного – на каком-то новом этапе. В малом зале идет «Река Потудань» Андрея Платонова. Зал – всего 32 человека – сидит, затаив дыхание. Это вроде как театр Станиславского, но совершенно другой – вопиющая степень подлинности. Или постановки Димы Крымова – сына Анатолия Эфроса и Натальи Крымовой – в театре на Стретенке. Я сейчас просто больна этим театром, всем его советую.
Но это артхаус театра, который смотрит рафинированная московская публика, в остальные места продюсеры не возят такие коллективы. Почему? Разве не будет спроса?
Нет, вы знаете, возят. И на фестивали, и на гастроли. Прибалтийские продюсеры частые гости. Там, где не просто «денежные прокрутки», а работают профессионалы от театра по организации гастролей, такие спектакли не оставляют равнодушными.
Сейчас с придыханием произносят слово «кризис», заодно списывая на него и собственную нерадивость, и алчность. Что в связи с этим происходит в театре?
Не могу и не имею права вмешиваться в репертуарную политику театра, в котором работаю. Другое дело – антреприза: тут, все-таки, имею право голоса. Сейчас Коля Коляда написал для меня пьесу, она лежит в театре. Это «Коробочка», понятно, по гоголевским мотивам. Очень хорошая пьеса, она в театре уже три месяца, но мне никто не позвонил по этому поводу. Наверное, сегодня первостепенный вопрос и для театра – деньги. Даже уже не пьесы.
Я слышала, что у вас сейчас в «портфеле» есть очень интересный кинопроект?
Это правда. Есть продюсер, но денег нет, и я не считаю возможным говорить об этом. В основе проекта – произведение Людмилы Улицкой. Эту пьесу она написала давно, специально для меня, и даже давала в театр. Говорят, в Киеве ее уже ставят, мне звонили от Ады Роговцевой. Там изумительные роли – две тетки-сестры и две молодые. Но я боюсь, что уже все театры будут играть, Марк Розовский ставит эту пьесу, а на кино деньги так и не появятся.
Что из сыгранного недавно особенно «зацепило»?
Чуть больше года назад я попала в руки очень интересного режиссера. Это Сережа Мокрицкий, который в картине Серебренникова «Изображая жертву» был оператором. Он замечательный оператор. Сначала я не хотела сниматься, но меня, как рыбку, выловили на Игоря Ясуловича. С ним мы и играем одну из новелл в «Четырех возрастах любви». Я вообще не умею себя оценивать. О фильме, который сейчас часто ездит по всяким фестивалям, говорят много и по-разному.
Я смотрела этот фильм – он был в конкурсе прошлогоднего «Кинотавра». Что вас привлекло в этой истории, кроме такого партнера?
Когда прочитала сценарий, моя новелла показалась псевдобиблейской историей. Тетка забеременела в 70 лет. И вдруг я поняла: жизнь, которой она живет, серо-однообразная, отношения с мужем – одна привычка и, главное, наступило время, когда привычное окружение уходит из жизни. Да и вообще в нашей стране это возраст ненужности. А тут судьба ее провоцирует – дарит шанс осуществления мечты всей жизни. И вообще, в картине замечательные работы: и Серебрякова Леши, и Юли Рутберг, и других ребят.
А сейчас есть какое-то кино в вашей жизни?
Сейчас снимаюсь на «Ленфильме» у Игоря Масленникова. Дивная роль – Устинья Наумовна из «Банкрота» А. Островского. Очень хочется, чтобы все получилось, ведь материал-то шикарный!
Вы работали с очень известными режиссерами: Галина Волчек, Эльдар Рязанов, Валерий Фокин, Роман Виктюк, Борис Мильграм, список этот можно долго продолжать. Кто из них оставил заметный след в вашей жизни, если говорить не о творческой, а о человеческой стороне вопроса?
В основном, конечно, Бог дал возможность работать с такими актерами и режиссерами, что каждый раз не могла понять, за что мне такое счастье. Очень хочется еще поработать с Кириллом Серебренниковым.
Мне кажется, что Кирилл для вас – какой-то совершенно новый этап. Чего стоит Марселина из «Женитьбы Фигаро?
Скажу больше, Марселину я никогда не собиралась играть. Мне казалось, она лживая и вообще – группа поддержки, а я никогда не соглашаюсь играть группу поддержки. Но это Кирилл, а он такой придумщик! Очень интересно было работать. Но на него в будущем особо рассчитывать не приходится, потому что круг его любимых артистов очень широк. Он сейчас поставил «Поручик Киже». Конечно, он трудоголик невероятный, и я терпеливо жду, когда он меня позовет – это всегда новая стезя (или ступень). Если суждено, если позовет, соглашусь при любой занятости.
Как вы оказались в эмиграции в «Иронии судьбы-2»?
Значит так, сценарий мы не обсуждаем, но давление было сильным, а я, когда меня прогибают, начинаю очень сильно сопротивляться. Кроме прочего, я была чудовищно занята – два спектакля и премьера на носу. У меня Марселина не получалась, у всех все нормально, а у меня – нет. Дико психовала, что подвожу весь молодой коллектив: Кирилла, Женю Миронова, еще 30 человек.
С точки зрения света, вы успешная актриса, а чем приходилось ради этого жертвовать?
Жертвоприношений не было, работа – была. Моя мама, очень хорошая актриса, играла на сцене Сюзанну, когда умирала моя бабушка. То же было со мной, когда уходила мама. Это не жертвы, а условие существования в профессии.