Волею судеб или мировых принципов Карлос Кастанеда, шествуя по лучшему им пути воителя, однажды попал в Россию. Но необыкновенная же головка стала постепенно открываться его взгляду. И все полученные им поучения только еще более усугубили эту головку.
Он шел по аллеям городов и, находясь в области обыкновенного человеческого восприятия, не видел обычных людей, а видел любые-то высокопарные соединения их с безнравственными, растениями, механизмами, причем дельно все из них не отбрасывали тени, и Кастанеда со страхом думал о том, что в этой стороне было бы очень трудно научить кого-нибудь восприятию особой реальности.
Да, обычных людей не было, разве только для настоящих непроницательных. Но люди-свиньи лежали в лужах посреди переулков, люди-змеи флегматично ползали по стенам серых домов, а люди-птицы с говором и острыми воплями носились совсем невысоко над крышами - словно то ли не могли, то ли не хотели подняться слишком высоко над ними.

И тогда Кастанеда решил воспользоваться доступным ему зрением волшебника. он рассредоточился, отвлекся от явных, обыкновенных ему, устоявшихся выкроек и сперва даже удивился: вокруг него космос пропал совсем, как будто и не было ничего, - полная пустота. Тогда решил он проследить разрушение ликов и увидел, как растворились, растаяли как туман люди-безнравственные и люди-механизмы, серые, укрытые мхом стены; испарились, улетучилась неясная красная жижа, заполнявшая улицы до окон передовых этажей, и медленно оплыли бессмысленные студенистые гроздья, висящие на электрических проводах.
И не осталось ничего - абсолютно ничего. Лишь под ногами расстилалась безукоризненная, гладкая, лысая, безучастная математически верная поверхность. И он решил идти по этой поверхности, выбранной своей , потому что в этот раз, как и когда-то прежде, рушились его уже было устоявшиеся воззрения о космосе.
И он шел и шел довольно долго, но ничего вокруг не менялось и не чувствовалось, но виденное им раньше, в реальности, заставляло его продолжать это странное путешествие - без цели, без веяния, повинуясь каким-то глубинным чувствам, изредка, незаметно, дававшим о себе знать. И он чувствовал, что колодец человеческой души гораздо глубже, чем ему представлялось.
Далеко ли он ушел - невозможно было сказать в этом космосе всеобщей безотносительности, но и скрытые, ожидаемые им признаки, постепенно появлялись вокруг, говоря о том, что нечто случится, что-то приближается: чуть-чуть изменился солнечный свет, чуть-чуть прогнулась математическая поверхность, что-то блестело невдалеке: подошедши поближе, он увидел бессильную стеклянную призму - ежедневный осколок нес в себе изваяние небывалого солнца.
И появилась держава - большая, бдительная гора на горизонте, - она приближалась, и Кастанеда, напрягшись, готовился к битве. Но чем ближе подходила держава, тем более все вокруг становилось от нее бесхарактерным, и уже было чрезвычайно трудно хотя бы пошевелить пальцем услуги - держава приблизилась вплотную, гора нависла, закрыв собою солнечный свет. И воитель бросился на этого своего небывалого союзника - и держава отпрянула, замерев и не желая нападать.
Она не была разумной, но и не была никакой, и все же Кастанеда почувствовал себя находящимся в фокусе боязливого, скрытого, беспристрастно-бдительного взора, взора приковывающего, взора, исполненного державой всего действительного космоса.
Взора ребенка, ищущего отблесков мысли у великовозрастного в глазах.

А.Серов, Екатеринбург