Белый зонт - afield.org.ua У Веры были большие серые блестящие глаза и красиво очерченные капризные губы. Вера жила в далёком городе, где по вечерам два моря сливались в одно.
У Веры были большие серые блестящие глаза и красиво очерченные капризные губы.
Вера жила в далёком городе, где по вечерам два моря сливались в одно.
Это было море света мерцающих фонарей, сверкающих афиш, взлетающих ввысь фонтанов, море, которое захватывало ночной город и дразнило луну; море, которое по узким каменным ступеням спускалось вниз к молчаливым призракам скал, и!.. на одном дыхании сливалось с морем, полным глухого шума и серебряной темноты, отражением звёзд в непостоянной пенящейся бездне, вздымающихся волн; волн, то несущихся на скалы в непреклонном всесокрушающем азарте, то покорно стелющихся у шелестящей кромки серого песка.
О! Море! Слияние двух морей!
И вот теперь Вера в небольшом провинциальном городе.
Розовый мрамор набережной над зелёной, кажущейся неподвижной рекой, позеленевшие от времени чугунные узоры ограждений.
В полуденном небе светило горячее солнце. Вера вздохнула. Ей было скучно.
Она впервые в этом городе. И каждый день в этом единственном городском парке.
Как удачно всё складывалось вначале. Вера — подающая большие надежды актриса, и эти гастроли были как нельзя вовремя. Первая большая роль в её начинающейся карьере. Чувства радости и волнения переполняли Верино сердце.
Хотя вначале героиня показалась Вере абсолютно чужим существом, ей удивительно скоро удалось вжиться в роль, буквально слиться с ней.
После нескольких репетиций, горячечных бессонных ночей, Вера словно загипнотизировала себя. Она ходила, дышала, скучала точно так, как её героиня. Веры больше не было... Была ОНА!
И вдруг её партнёр, летом в несусветную жару, подхватил простуду.
Его высокая температура нарушила дальнейший ход событий.
Игрались другие спектакли, сверкали чужие триумфы. А Вера, предоставленная самой себе, скучала... точно так же, как её героиня.
Погружённая в свои мысли Вера смутно почувствовала, как что-то скользнуло и затерялось в её разметавшихся от ветра и жары волосах.
Машинально она прикоснулась к ним рукой и ощутила влагу. Всё ещё находясь где-то далеко, она не придала значения этому ощущению, как вдруг влаги стало слишком много.
— О, Боже! — Вера подняла глаза, — на небе ни облачка. Но крупные капли дождя ослепительно сверкали на солнце.
— Ну что ж, — подумала Вера, — немного кислотного дождя не повредит моей гриве. — Она отошла от чугунного парапета и не спеша направилась к скамье. К белой скамье, стоящей на отшибе.
Вера привыкла, что эта скамья всегда была пуста.
Но на этот раз, к её удивлению, скамья была занята.
Удивление её возросло, когда она рассмотрела поближе того, кто занял её скамью. Было чему удивляться. Странный субъект в броской жёлто-зелёной куртке под абсолютно белым зонтом.
Вера разглядывала его, забыв о приличии. Он напоминал состарившегося подростка. Лицо было точь-в-точь, как кукушиное яйцо. Веснушки были даже на веках. Вздёрнутый курносый нос, ёжик волос грязного цвета, руки и ноги огромного размера.
— Впечатляет, — подумала Вера, — особенно уши, торчащие в разные стороны.
Вере показалось, что ещё минута, и он замашет ушами, как крыльями, и... улетит. Но глаза... Нет, с такими глазами не летают — серый остекленевший взгляд был направлен в потусторонний мир...
Вера вспомнила о своей роли, о расстроенных репетициях, о зелёной неподвижной реке, и, внезапно улыбнувшись, подошла к скамье и села рядом с комическим героем.
Субъект вернулся из потустороннего мира и недовольно посмотрел на Веру.
Чужая женщина с капризным лицом, по-видимому, помешала его самопогружению.
— Извините, — сказала Вера, стараясь не улыбаться, — знаете, я уже вторую неделю каждый день на этой скамье... — Вера выдержала паузу.
Субъект закрыл зонт. — А вы что, приезжая? — спросил он.
Голос у него оказался сочным и сладким, как мякоть банана.
— Ну, вообще, да, — ответила Вера. Ей не хотелось говорить, что она актриса. Это не входило в её планы.
Через несколько минут её новый знакомый уже говорил без умолку.
Вера поощряла его игрой взглядов, еле заметными кивками головы, нежными улыбками, и вскоре ей удалось проникнуть в тот пласт, что приблизительно называют... душой...
Субъект успел сообщить Вере, что ему 21 год, и что он потрясающе одинок.
К тому же он учится в институте, надеется стать психотерапевтом и... облагодетельствовать своими познаниями всё человечество.
Неожиданно Вера поймала себя на том, что испытывает чувство жалости к его будущим пациентам.
На какое-то время звуки его сочного голоса выпали из её восприятия, а когда она вновь поймала запутанную нить его обильных рассуждений, то оказалась... среди развалин одного из восточных учений.
Он торопливо излагал ей заученные истины, цитировал, а Веру не покидало чувство разрушения...
Она не прерывала его. И он, наконец, выдохся.
— Почему у вас белый зонт? — спросила Вера невпопад.
Он посмотрел на неё, нимало не удивляясь, — Просто я люблю всё белое. Это цвет духовной красоты, гармонии, чистых помыслов.
— Ханжа, — почему-то подумала Вера. А вслух спросила, — так, значит, ваша душа и помыслы чисты, как снег на вершинах Тибета?..
Он скромно потупил глаза.
Вера устала от непривычно-долгого сиденья, она хотела встать, но он не отпускал её. — Ещё немного! — умолял он своим сочным банановым голосом.
Веру не покидало чувство присутствия в опустошённом храме.
Закат медленно приблизил румяное лицо к тусклому зелёному зеркалу реки.
Вера не была ни ангелом, ни дьяволом, она была просто актрисой.
— Знаете что, — сказала она, — я здесь в гостинице недалеко живу. Может быть, вы согласитесь разделить со мной ужин?
Он быстро кивнул головой, и тень сексуально озабоченного подростка проступила сквозь наскоро надетую маску стоика.
— Ага... — с лукавой иронией подумала Вера, точно так, как в подобных случаях думала её героиня. И перед окончательным принятием дерзкого решения она ещё раз прислушалась к своей совести. Совесть совершенно спокойно спала у порога...
— Понятно, — подумала Вера, — раскаянья не будет. Носитель высокой морали явно готов был пасть. Маскарадное одеяние тибетского монаха расползалось на глазах. Он явно был из тех, кто отдаётся первой встречной, обратившей на него внимание.
* * * *
В холле он замялся на секунду: может быть, не надо?..
Вера понимающе усмехнулась, пожала плечами и стала медленно подниматься по лестнице. Не оглядываясь, она почти дошла до верха. Субъект одним махом взлетел по ступеням, и она услышала его сопение.
В комнате было душно. Запах крепких духов смешался с ароматом увядающих цветов и импортного ликёра.
За столом он увлечённо философствовал в своей привычной манере, и был похож на расхваставшегося мальчишку.
К вину он не притронулся, поглощал в основном сладости.
Он был явно не Вериного типа, но типа её героини...
Вера сидела в кресле, покачивая туфлёй, и думала о том, что он, пожалуй, не выключится до утра. От его философии актрису уже мутило.
Субъект, вероятно, догадался, что Вера больше не слушает его.
— А что у нас будет на десерт? — спросил он, глупо улыбаясь.
И уши его от этой улыбки ещё больше раздвинулись в стороны.
— А на десерт у нас будешь ты, — шутливо-мрачно сказала Вера и провела маленькой рукой у него под подбородком, так, как её героиня гладит ничейных котов.
Обладатель белого зонта понял её жест по-своему и... блаженно замурлыкал...
Как она и ожидала, через минуту он был в её постели.
На выцветшем ковре гостиницы валялись обрывки его высокопарных фраз: «...без любви нельзя отдаваться женщине... Любовь бывает только одна... Я бы никогда...»
Одно мгновенье он корчился в агонии наслаждения.
Ни стона, ни вздоха, ни шёпота не сорвалось с его припухших губ.
— Какой гадкий, — невольно подумала Вера, на миг выйдя за рамки своей роли.
Победа Веры была скорой и разочаровывающей...
— Жизнь ставит свои спектакли, мало считаясь с отрепетированными ролями. И не всегда аншлаг, — констатировала она, засыпая.
* * * *
Субъект лежал, завернувшись в жёлтую простыню.
Теперь его сходство с переросшим птенцом кукушки было стопроцентным.
Он тоже, кажется, был недоволен...
Может быть интуиция подсказывала ему, что им играли... Но он не умел прислушиваться к ней. Его нервический самодовольный разум заглушал робкий голос неразвитого сердца.
Он лихорадочно искал причину своего паденья, мрачно оглядывая скорлупу своих иллюзий, из которых только что вывалился и изо всех сил пытался влезть обратно, удивляясь тому, что съёжившаяся скорлупа отказывалась вместить его вновь.
* * * *
Вера проснулась перед рассветом.
Потерявший невинность стоик сидел на постели, глупо уставясь в пространство.
У Веры на мгновенье защемило сердце, — сдалась мне эта игра, — подумала она и рука её потянулась к его руке, но неожиданный резкий звонок телефона заставил её тут же отдёрнуть руку.
Она вскочила с постели, забыв набросить халат. Поспешно схватила трубку, словно ждала гласа судьбы.
...И он прозвучал баритоном Игоря. — Веруля! Можешь радоваться! Температура упала до... нуля... Завтра буду в театре.
— А ты... — начала Вера.
— Можешь за меня не беспокоиться. Надеюсь, что спектакль соберёт всё население этой миленькой провинции, — голос Игоря звучал оптимистично.
Вера страстно стиснула трубку в руках и жарко выдохнула, — как я тебя люблю!
— Ловлю на слове, — донеслось в ответ.
Вера нажала на рычаг и только тут вспомнила, что она не одна.
Он сидел, всё так же уставившись в пространство, и к Вере вновь пришло ощущение разрушенного храма.
Но дремавшая у порога совесть не подняла головы.
...Белым был только зонт...
Опустошённый храм был разграблен и сожжён не этой случайно встреченной, а может быть, и не случайно, маленькой взбалмошной актрисой, а им самим и так давно, что к Вериному приходу развалины покрылись вековой пылью...
Вера почувствовала отвращение, — чьим десертом он будет на следующую ночь?
Для него, кажется, это не имело значения.
...Развалины можно посещать, но в них нельзя молиться...
* * * *
Он стоял у порога гостиницы. Летнее утро превратилось в осень. Крупные капли дождя тоскливо скользили по белому куполу зонта и с плачем разбивались об асфальт.
И ему стало не по себе от этих стонов разбивающихся капель.
Ветер с недобрым смехом налетел на него и попытался вырвать из рук зонт.
Наконец, изловчившись, он зацепил край старого зонта и рванул белую ткань, срывая её со спиц.
Зонт выпал из его рук.
Теперь он не был способен даже поддерживать иллюзию защиты от дождя.
О чём он думал? Может быть о том, что Вера была послана ему небом, чтобы вырвать из его рук зыбкий зонт надуманной веры, под которым он пытался скрыть свою несостоятельность, своё опустошающее безверие во что бы то ни было, и панический страх перед мятущимися буднями жизни.
...Кто знает...
