This version of the page http://www.bookshop.ua/Asp/view_obzor.asp?IDObzor=27 (0.0.0.0) stored by archive.org.ua. It represents a snapshot of the page as of 2008-07-14. The original page over time could change.

Поиск

Расширенный поиск
Большая распродажа
Книги
Букинистика
Foreign books
Украинская книга
Видео, музыка, игры
Периодика
Форум
Обзоры и интервью
Новости книг, музыки, кино
Читаем лучшее
Лучшие авторы
Лучшие издательства
Релизы
Подписка на новости

К списку обзоров

Дюжина хороших книжек 2004 года
Дюжина хороших книжек 2004 года
 
 

 
  • 1. Хелен Девитт. Последний самурай
  • 2. Виктор Пелевин. Священная книга оборотня
  • 3. Эдвард Уитмор. Синайский гобелен
  • 4. Нина Килхем. Как поджарить цыпочку
  • 5. Джон Ирвинг. Отель "Нью-Гэмпшир"
  • 6. Дуглас Коупленд. Эй, Нострадамус!
  • 7. Дмитрий Липскеров. Осени не будет никогда
  • 8. Марк Хэддон. Загадочное ночное убийство собаки
  • 9. Джонатан Кэрролл. Страна смеха
  • 10. Александр Мелихов. Чума
  • 11. Ежи Сосновский. Апокриф Аглаи
  • 12. Микаэль Ниеми. Популярная музыка из Виттулы

 

1. Хелен Девитт. Последний самурай

 
 

Возьми необычного, не вполне обычного человека и описывай его жизнь день за днем. Без лирических отступлений, только факты. Пришёл, увидел, победил. Услышал то, ответил это. Незачем придумывать сюжетные повороты и душевные переживания: позволь своему герою делать всё, что ему вздумается, а сама следи да фиксируй. Просто, как всё гениальное.
 

"Последний самурай" - это удивительная книжка. Естественная, быстрая, неожиданная. Смешная. Притягательная своей неряшливостью, невыстроенностью, несоразмерностью традиционных мотивов и тем. Сходством стиля со стилем самой современной жизни: западные ритм, безумие, блеск, суета под ногами - и величественный Восток исполинской горой за горизонтом.
 

У странной мамы растет странный мальчик. В два года мальчик учится читать, тогда же увлекается арифметикой, тогда же берется за иностранные языки. В шесть лет мальчик переводит "Одиссею" (уже имеющиеся переводы кажутся ему скверными) и экспериментирует с дистрибутивным принципом умножения. К одиннадцати годам мальчик знает, похоже, всё, что можно узнать из книжек. Хотя больше всего на свете его занимает другое. Больше всего на свете то ли Стивен, то ли Дэвид, известный в кругу семьи как Людовик, хочет познакомиться со своим отцом.
 

Писательский дебют, ошеломивший Европу и Америку, - присоединяйтесь, господа! Присоединяйтесь.
 

"Она говорит: Не кажется ли вам, что это чистой воды патология и
На что я заметила, что если бы её швырнули в бассейн с голодными акулами, она бы не стала раздумывать - патология это или нет, а занялась бы поисками выхода из бассейна.
В конечном счете, если вдуматься, приятным голоском заметила она, мы обе сходимся на том, что фильм замечательный.
Я опасалась, что она приведет какой-нибудь другой пример, но тут, к счастью, поезд остановился на "Мургейт", и это была её остановка".


Хелен Девитт, "Последний самурай"

 
к содержанию

2. Виктор Пелевин. Священная книга оборотня

 
 

Она лиса-оборотень, ей больше двух тысяч лет, и испокон веков она промышляет чем-то вроде проституции. Он волк-оборотень, молодой парень, сотрудник спецслужб. Место и время действия - Москва, наши дни. Он и она случайно встречаются, влюбляются друг в друга. Имеют много бесед о самых разных сторонах бытия. Углубляют свои волнующие отношения. Наблюдают мир вокруг. Ищут новые уровни мистических переживаний.
 

Я не могла оторваться. Вдохновенный лисий рассказ веселит, несёт, интригует. Спектр затрагиваемых тем настолько широк, что по роману с легкостью воссоздается картина отечественного пространства идей. Внимательный трезвый взгляд на происходящее в стране. Беглые экскурсы в обломы и чаяния уважаемых сограждан. Юмор, стиль, драйв.
 

"У нас, лис, есть один серьезный недостаток. Если нам говорят что-нибудь запоминающееся, мы почти всегда повторяем это в разговоре с другими, не важно, глупые это слова или умные. К сожалению, наш ум - такой же симулятор, как кожаный мешок-хуеуловитель у нас под хвостом. Это не настоящий "орган мысли" - оно нам ни к чему. Мыслят пускай люди во время своего героического слалома из известного места в могилу. Лисий ум - просто теннисная ракетка, позволяющая сколь угодно долго отбивать мячик разговора на любую тему. Мы возвращаем людям взятые у них напрокат суждения - отражая их под другим углом, подкручивая, пуская свечой вверх".
 


Виктор Пелевин, "Священная книга оборотня"

 
к содержанию

3. Эдвард Уитмор. Синайский гобелен

 
 

Фамильные тайны, дорожные сплетни, неприступные подземные лабиринты, лавки древностей, выцветшие манускрипты, безымянные слепые нищие, мифические земли, вдохновенные проповеди, влюбленные девушки, огромные суммы денег, варварские караваны, распады империй, новые миры, древние языки, необъятные и переменчивые духи, страждущие люди, заброшенные кладбища, чародеи, причудливые танцы, военные крепости, бесстрашные речи, драгоценные пергаменты, хитроумные планы, утерянные карты, набожные фанатики, священные миссии, навязчивые идеи, несуществующие зеркала. Дивный мир от странствующего рыцаря (по совместительству лучшего неизвестного американского писателя) Эдварда Уитмора.
 

Неожиданная, быстрая, гибкая книга. Ошеломляет, как удар хлыстом.
 

"Долбаный вечный город, думал Джо, глядя на выраставшие перед ним стены. Блин, представить только, как он присматривает за ним на закате, притаившись на своей Масличной горе, в обличье нищего араба. Сидит, охраняет подступы, такой весь из себя бывший антиквар, старина Мелхиседек, первый и последний царь этого города на веки веков. Опасаясь погромов, Смирны, он всё же пытается рассматривать вещи в перспективе, как сказал когда-то Стерн.
 

Сплошной дурдом, а не город. Идиотское время вырывается из-под контроля, как положено, всё это никак не для трезвого христианина, которому надо плотно поесть не меньше трех раз в день, не поднимать тяжестей, а ещё, может быть, и зарабатывать на стороне. А всё же кто бы мог подумать, что наступит день и бедный мальчик с островов Аран будет беседовать в салимских сумерках с тем самым царем, который раздавал благословения задолго до того, как появились эти долбаные арабы и евреи с их долбаными проблемами?"
 


Эдвард Уитмор, "Синайский гобелен"

 
к содержанию

4. Нина Килхем. Как поджарить цыпочку

 
 

Потрясающая книжка. Необыкновенно смешная. Традиционный сюжет: жена - муж - любовница, - глазами жены. И какими глазами! Добрыми, растерянными, наивными. И заплывшими жиром. Ибо жена - прирожденный кулинар, автор поваренных книг и смелый экспериментатор, и еда для неё - главное в жизни. Настоящая, традиционная еда - жирная, плотная, калорийная. Лучшее мясо, лучшее тесто, лучшие овощи в самых изысканных сочетаниях. Всё то, что толстые люди-гурманы поглощают, замирая от наслаждения, Джасмин Марч готовит на своей кухне изо дня в день. Для себя, для мужа, для дочки. Приготовление еды как высшая форма любви к себе и своим близким - вот формула семейного счастья от Джасмин Марч. Вопрос о том, лежит ли путь к сердцу мужчины через желудок, здесь просто не встает. Зачем тебе сердце мужчины, если у тебя есть его желудок? Ведь удовлетворенный желудок дороже, гораздо дороже глупого, изменчивого сердца.
 

"Дэниел открыл дверь, и шедший с кухни аромат сразил его коротким ударом слева. Он застыл на месте. Слюна бурным ручьем наполнила рот. В голове застучало от желания. Он постоял, собираясь. Черт, подумал он, старушка всё ещё умеет это делать - разжигать в нем страсть. Только почему она готовит сегодня? День рождения ведь завтра. Tем не менее жаловаться было не на что.
 

Он в предвкушении потер руки и отправился на кухню.
 

Переступив порог, Дэниел застыл и вытаращил глаза. Джасмин обернулась к нему, держа в руках ложку и сияя улыбкой.
 

- А вот и Дэниел, как раз к десерту.
 

Глядя мимо неё, Дэниел увидел дьявола. Дьявол, молодой парень, сидел за столом и поедал праздничный обед. И делал это с мужским наслаждением".


Нина Килхем, "Как поджарить цыпочку"

 
к содержанию

5. Джон Ирвинг. Отель "Нью-Гэмпшир"

 
 

Семейная сага, написанная в лучших традициях семейных саг. История рассказывается представителем младшего поколения семьи Джоном Берри, человеком добрым и мягким, - рассказ начинается задолго до рождения героя и проходит через его детство, отрочество, юность до зрелости.
 

Мало того, что сама семья сумасшедшая настолько, чтобы следить за ней, не отрываясь, так с ней ещё происходят удивительные приключения, от дрессировки медведей до спасения мира от революционеров-радикалов. Духовно-творческие искания всех мастей, любовь, дружба, отчаяние, ненависть, конфликты, трагедии, взросление, идеалы - джентльменский набор хорошего романа. И без сладости, а честно, всё.
 

Проблема одна - перевод ужасен. Отличная книжка, переведенная наихудшим образом, неряшливо и вульгарно, - это испытание, которое требует изрядного мужества. Но ведь не бывает идеальных книжек, правда? И если какая-то слишком приближается к идеалу, её надо испортить. Не положено потому что смущать народ! Коли долго смотреть на солнце, и ослепнуть можно.
 

"Мэри Бейтс пожала плечами - жест, к которому она привыкла, показывая своему отцу, что не понимает его (с тех пор как удар сделал его речь неразборчивой). На ней были белые перчатки и белая шляпка с вуалью; она была одета для "обслуживания" первой вечеринки на лужайке, и мой отец восхитился, как красиво уложены её волосы: сзади они были длиннее, и она откинула их с лица и каким-то образом заколола под шляпкой и вуалью, так просто и в то же время таинственно, что мой отец восхитился, как она это умудрилась сделать".
 


Джон Ирвинг, "Отель "Нью-Гэмпшир""

 
к содержанию

6. Дуглас Коупленд. Эй, Нострадамус!

 
 

Грустная добрая книжка о потерях, непонимании, безысходности. О том, как люди не замечают друг в друге главного. О том, что прошлое нельзя ни переделать, ни забыть. О том, как резко и безоговорочно может меняться жизнь. Нелёгкая хорошая книжка - кажется, самая спокойная и мудрая из всех, написанных Коуплендом.
 

Мальчик и девочка любят друг друга, солнышко улыбается им в окно, а травка блестит им навстречу. Но случается ужасная трагедия, мальчик остается один и долгие годы блуждает в страшным сне, от которого нет спасенья.
 

"Достаточно одного взгляда на нас: мы рождаемся уже потерянными. Ещё до рождения мы отвергнуты Богом, и жизнь не раз напоминает об этом. Однако ж мы есть, нам даны имена, мы живем. Значит, мы что-то значим. Иначе невозможно. В моем сердце так холодно, так пусто. Я отбросил ненависть, но что, если мне не удастся ничем её заменить? Вселенная столь огромна, мир так прекрасен, а я вот сижу здесь солнечным августовским утром, синие холодные чернила текут по моим венам, и я чувствую себя самой грешной тварью на земле".
 


Дуглас Коупленд, "Эй, Нострадамус!"

 
к содержанию

7. Дмитрий Липскеров. Осени не будет никогда

 
 

Люди и крысы, гении и воры, менты и врачи, и у всякого в этом огромном оркестре своя партия - что за восхитительная фантасмагория. Липскеров дирижирует в черном фраке, на голове у него высокий цилиндр, в цилиндре сидит белый кролик. Отечественная вариация магического реализма марширует пусть в цирковых, но роскошных декорациях.
 

И каждый номер - будь то клоуны, дрессировщики, силачи или воздушные гимнасты - о любви. О любви во множестве её воплощений - тихом, страстном, добром, жестоком, рациональном, неистовом, сомневающемся, самоуверенном. Всё движется любовью, ибо другого душевного топлива пока не придумано. И если любви нет, то даже живые осенние листья становятся конторскими бумажками. До новых встреч, до лучших времен.
 

"Сашенька заглянула лысому в глаза и была потрясена. Ещё никогда ей не приходилось видеть таких глаз. Не в красоте очей было дело, а в их цвете. В больших, широко расставленных глазницах, в слегка желтоватом белке, словно плавали две иссиня-чёрные вишни, с еле заметным розовым ободком вокруг зрачков. Глаза смотрели на Сашеньку с такой невыразимой печалью, перемешанной с тоской, что у неё зашлось сердце, но она глубоко вздохнула и взяла себя в руки.
 

Лысый смотрел докторице навстречу. Его тёмная вишня словно падала в небесную лазурь Сашенькиных глаз, омрачая свежесть её души непонятной печалью".
 


Дмитрий Липскеров, "Осени не будет никогда"

 
к содержанию

8. Марк Хэддон. Загадочное ночное убийство собаки

 
 

Как-то ночью пятнадцатилетний подросток находит соседскую собаку убитой и начинает расследовать обстоятельства случившейся трагедии. Подростка зовут Кристофер Бун, он страдает аутизмом, его виденье мира непривычно. Его расследование, каждый шаг которого Кристофер старательно фиксирует, будет захватывающим.
 

Кристофер не умеет общаться, боится прикосновений, впадает в растерянность от любых перемен. Кристофер ломает вещи, когда он зол или растерян, а если Кристофер нервничает, он стонет или кричит. Он никогда не улыбается, он может ударить любого человека. От четырех желтых машин подряд у Кристофера начинаются чёрные дни, незнакомцы вызывают у него брезгливость, а в новых местах он впадает в панику.
 

Но Кристофер решил докопаться до истины, и он готов на всё.
 

Безупречный текст. Не просто убедительный, а заставляющий читателя почувствовать себя в неуютной, тесной шкуре совсем-совсем другого, замкнутого, хмурого, колючего. Книжка из тех, что делают людей добрее и открытее.
 

"Я думаю, из меня получился бы очень хороший космонавт.
 

Для того чтобы стать хорошим космонавтом, нужно быть умным, а я умный. Ещё нужно разбираться в том, как работают разные машины, и я разбираюсь. А ещё такой человек должен быть готов оставаться один в крошечном помещении в тысячах и тысячах миль от поверхности Земли и не запаниковать, не подвергнуться клаустрофобии, не затосковать по дому и не сойти с ума. А мне очень нравятся по-настоящему маленькие помещения, пока там нет никого, кроме меня. Иногда, когда я хочу побыть один, я залезаю в сушильный шкаф в ванной, забираюсь под котел и закрываю за собой дверь. Я сижу там часами и думаю о разных вещах, и от этого мне делается очень спокойно".
 


Марк Хэддон, "Загадочное ночное убийство собаки"

 
к содержанию

9. Джонатан Кэрролл. Страна смеха

 
 

Сначала вяло, потом захватывающе, с какого-то момента банально. Но серединка вкусная, ради фантасмагорической серединки стоит скушать.
 

Писатель пишет, и его слова, создавая свой собственный мир, меняют мир реальный. Ну да, всё это уже было - но чего же не было? И про любовь вон сколько книжек, а все разные.
 

Здешний Писатель уже умер, и глубины его жизнетворчества вскрываются странноватой парой. Он - молодой человек робкого характера и гуманитарного склада, сын актера, слава которого душит отпрыска. Она - девушка со сложным характером, мастерица кукол. Знакомится пара в букинистическом магазине на почве интереса к Писателю. И вот уже на мази совместная работа над биографией Писателя, поездка в город, где обретался Писатель, исследовательский задор… а болотце, о котором парочка пока и не догадывается, обступает, похлюпывает, засасывает.
 

"Здесь каждый мог рассказать по крайней мере десяток историй о Маршалле Франсе. Маршалл за рулем, Маршалл за кассой, Маршалл и его ненависть к помидорам. Просто рай для биографа; но я стал задумываться, почему они придают Франсу такое значение и почему они все настолько тесно контачат между собой. Я вспоминал Фолкнера - и Оксфорд, штат Миссисипи. Насколько я читал, все в городке знали его и гордились, что он жил там, но это не так уж занимало их умы - он был просто их знаменитый писатель, и всё. Но здесь о Франсе говорили так, будто он либо сам Господь Бог в миниатюре, эдакий простецкий божок, либо по меньшей мере брат, самый близкий из всей родни".
 


Джонатан Кэрролл, "Страна смеха"

 
к содержанию

10. Александр Мелихов. Чума

 
 

Наркомания, алкоголизм глазами отцов. Или даже не наркомания, алкоголизм (они результат), а та беспокойная жажда новых ощущений, неумение довольствоваться традиционными радостями, которое и приводит человека к зависимости. Почему обесценивается то доброе и светлое, чем полнокровно жили родители? Откуда эта неуемная тяга к удовольствиям любой ценой у детей?
 

Такая книга давно должна была быть написана. Дождались. Качественная неторопливая проза в стиле классического русского романа. Вторая, собственно наркоманская часть, возможно, слишком скомкана и отрывиста для образцовой, но это не публицистика и не философский трактат. Боль отца, наблюдающего, как любимый сын превращается в агрессивное животное, не могла бы говорить иначе.
 

"Он и сваливался, иной раз затихал на пять, на десять минут - в эти минуты Витя иногда пробовал дремать сидя (после одного особо жуткого инцидента ложиться он уже не решался), а иногда смотрел на ворочающееся на полу существо и твердил про себя: исчезни, исчезни, исчезни… Он уже не испытывал ненависти к нему, он только хотел от него освободиться. Кажется, если бы не Аня, Витя бы уже дозрел до того, чтобы бросить всё как есть - пускай пьет, пока не сдохнет. Или не сдохнет, проспится, возьмется за ум, окончит университет, получит Нобелевскую премию, так даже лучше, но лично ему уже всё равно".
 


Александр Мелихов, "Чума"

 
к содержанию

11. Ежи Сосновский. Апокриф Аглаи

 
 

Завораживающий, прекрасный и страшный роман. О вопросах, которые он ставит, не всегда захочешь думать. Что ты можешь знать о своей жизни? Ты уверен, что она принадлежит именно тебе? Что ты можешь знать о своих мыслях? Ты уверен, что они именно твои? А эта любовь, которую ты назначил самым глубоким, самым настоящим своим переживанием, - ты уверен, что она действительно существует? А если всё придумано и придумано не тобой? Если ты смотришь чужой сон? И в этом нет ни малейшей мистики, а только злой умысел чужих людей, которые играют тобой, преследуя собственные цели? И всё, что у тебя есть, легко отнять нажатием кнопки?
 

Пианист-виртуоз влюбляется в девушку, ради которой жертвует всем, что имеет. Ему кажется, он обрёл в своей жизни смысл, и он не замечает, что с каждым днём всё больше теряет себя. Пока в один чудесный день не обнаруживает, что вокруг него пустота и ложь и ничего уже не исправить: остались только воспоминания, да и те с гадким привкусом дешёвого обмана.
 

История рассказывается несколькими лицами, в разной степени в неё вовлеченными, и это делает её настолько объемной, что в какой-то момент ты начинаешь чувствовать её своей.
 

"Адам сел на край кровати, долго гладил её рассыпавшиеся волосы; ему вдруг пришло в голову, что он почти ничего не знает про неё, и он вдруг ощутил укол ревности - ревности к прошлому. "Когда-нибудь я расспрошу её", - подумал он. Хотя это могло быть заблуждение: Адам ничуть не сомневался, что он околдован, утратил волю и оказался привязан к этой женщине, и уже не имеет никакого значения, чем она когда-то занималась, кем была и как обойдется с ним впоследствии. Однако он всё-таки здорово тогда перепугался, и на следующее утро, когда Лиля ушла, не пошел спать, а уселся за столик, за которым она принимала его в первый раз, курил сигарету за сигаретой и раздумывал о своём положении".


Ежи Сосновский, "Апокриф Аглаи"

 
к содержанию

12. Микаэль Ниеми. Популярная музыка из Виттулы

 
 

Славная книжка про детство. Занятно, что шведский автор предназначал её лишь тем немногим людям, которые, как и он, выросли на шведско-финской границе: Микаэлю Ниеми казалось, что в его рассказах слишком много местного, никому не интересного колорита - а книжка побила вдруг все рекорды по продажам, завоевала несколько престижных премий, была сразу же переведена на многие языки. Такая популярность объяснима, видимо, тем, что на фоне слишком местного колорита разыгрываются всем понятные и близкие сюжеты - мальчишки везде остаются мальчишками, а когда они весёлые и любопытные, то читать про них приятно. Советую.
 

Говорят, что после выхода книжки в свет деревушка Паяла, описанная в романе, и особенно район Виттулаянккой (Сучье болото), где происходит большая часть действия, стали жутко популярным туристическим местом Северной Швеции.
 

"Девчонка взяла меня сзади за волосы. Запустила зябкие пальцы. Я вздрогнул всем телом. Ноги у меня подогнулись, и я сел, чтоб не упасть. Она забралась ко мне на колени и выплюнула жвачку. Её зрачки расширились - две чёрные полыньи. Я стал поглаживать её подбородок, легонько проводя пальцем по линии скулы до изящной раковинки уха. Носом приблизился к её лицу. Зажмурился, дотронулся до её кожи. Щеки таяли, пылали. Она задышала жарче. Я слышал губами её улыбку. Мы распахнули куртки. Так, тело к телу. Груди такие юные, острые. Я обвил её руками, прижал к себе с глазами, полными слёз, чувствуя, как меня распирает от счастья. Господи, мы вместе! У меня есть девчонка!"
 


Микаэль Ниеми, "Популярная музыка из Виттулы"


Яна Соколова