[На главную] [Архив] [Наши публикации]
 |
|
|
|
|
Александрина. О счастье быть самим собой
Стихи — это всегда выплаканные слезы. После них душа отдыхает. Я пишу их, когда душевная боль становится нестерпимой, когда чужие исповеди, пронзая душу до дна, делаются почти своими.
БЫТЬ ЛИШНИМ...
«Господи Вышний,
али я у Тебя лишний?»
Поговорка
али я у Тебя лишний?»
Поговорка
Господи Вышний, зачем Твоя кара не губит,
Только бросает убогие души с моста?
Горькое горе тому, кто однажды полюбит,
Будучи сам серой мышью, и то без хвоста.
Жалко беднягу, течением быстро уносит.
Вот зацепило корягой за тощий живот,
Полуживую на солнечный берег выносит,
Где, отдыхая, вовсю веселится народ.
Здесь, среди этого звонкого вешнего пира,
Мыши не место, она затаилась в тени
И, озираясь, всё ищет глазами кумира,
Дрогнуло сердце: да вот он, поди, догони!
Прочь из укрытья! Скорее на ветер, на волю!
К людям, конечно! Они не дадут уж пропасть.
Лишь бы на раны ещё не насыпали соли,
Лишь бы никто не заметил мышиную масть.
Может, забыть предыдущие все униженья?
Что же, пожалуйста, можно забыть хоть сейчас.
Только б не стало ещё одного отверженья,
Только бы в душу не плюнули на этот раз.
Серая мышь выбегает на круг освещённый:
«Здравствуй, кумир!» — расцветает в улыбке она.
Что это с ним?
Помрачнел, словно умалишённый,
И загляделся туда, где играет волна.
Чуть погодя, с высоты своего совершенства
Кинул холодный и уничтожающий взор.
...Мир пребывал и сейчас пребывает в блаженстве,
Ангел-хранитель над ним свои крылья простёр.
Нет, ничего, ничего на земле не случилось,
Эка беда, ну подумаешь, серая мышь,
Битая прежде, ещё раз попала в немилость —
Кто её звал, для чего выползала из ниш?
Вот и ютится теперь она в тёмном сарае,
Леший хохочет над ней наяву и во сне,
Испепеляющий зной изнутри пожирает,
И обжигающий холод колотит извне.
Как луч заката из-за облаков,
Как песня лебединая прощальная,
Последняя, последняя любовь.
Такая же премилая, пресветлая —
Звучит во мне ее весенний зов —
Такая ж абсолютно безответная,
Как первая, как первая любовь.
Не обойти с холодным равнодушием,
Не подойти к нему шага на три.
Лишь издали я молча его слушаю,
Сжигая себе душу изнутри.
Теперь уже не плачу я, как в юности,
И не мечусь надорванным листком.
Дай, Боже, мне и эту муку вынести,
Судьбе моей спасибо и на том.
...Последнее мое очарование.
О нём вещает вихрями Эол.
На нём красы небесной одеяние.
Над ним сияет звёздный ореол.
И не терплю атмосферу вражды.
Пусть начитают мне горы нотаций,
А оскорбленья уложат в скирды.
С пеной у рта пусть меня ненавидят,
Запрезирают до мозга костей,
Словом змеиным смертельно обидят,
Я их прощу, словно малых детей.
Все их усилья, пожалуй, напрасны:
Злобою я не отвечу на зло.
Бедные, как они, видно, несчастны,
Коли такое у них ремесло!
Вон как скосило дрожащие губы
И вырывается пламя из глаз.
Кажется, что на меня лишь сугубо
Чёрная желчь изольется сейчас.
Пусть изливается, я её смою,
Ей не удастся меня пропитать:
Дух мой, поправ притяженье земное,
В чистой лазури привык обитать.
Не повезло,
Не день и не два, а сплошь —
Одно только зло.
Попробуй, скажи ему: «Здравствуй,
Как хорошо:
Я так тебя ждал,
И ты наконец пришёл!»
вдоль по восходящей,
Неся свой крест
безропотно и свято,
До облаков мы движемся,
но чаще
С таким, как у Сизифа,
результатом.
Только бросает убогие души с моста?
Горькое горе тому, кто однажды полюбит,
Будучи сам серой мышью, и то без хвоста.
Жалко беднягу, течением быстро уносит.
Вот зацепило корягой за тощий живот,
Полуживую на солнечный берег выносит,
Где, отдыхая, вовсю веселится народ.
Здесь, среди этого звонкого вешнего пира,
Мыши не место, она затаилась в тени
И, озираясь, всё ищет глазами кумира,
Дрогнуло сердце: да вот он, поди, догони!
Прочь из укрытья! Скорее на ветер, на волю!
К людям, конечно! Они не дадут уж пропасть.
Лишь бы на раны ещё не насыпали соли,
Лишь бы никто не заметил мышиную масть.
Может, забыть предыдущие все униженья?
Что же, пожалуйста, можно забыть хоть сейчас.
Только б не стало ещё одного отверженья,
Только бы в душу не плюнули на этот раз.
Серая мышь выбегает на круг освещённый:
«Здравствуй, кумир!» — расцветает в улыбке она.
Что это с ним?
Помрачнел, словно умалишённый,
И загляделся туда, где играет волна.
Чуть погодя, с высоты своего совершенства
Кинул холодный и уничтожающий взор.
...Мир пребывал и сейчас пребывает в блаженстве,
Ангел-хранитель над ним свои крылья простёр.
Нет, ничего, ничего на земле не случилось,
Эка беда, ну подумаешь, серая мышь,
Битая прежде, ещё раз попала в немилость —
Кто её звал, для чего выползала из ниш?
Вот и ютится теперь она в тёмном сарае,
Леший хохочет над ней наяву и во сне,
Испепеляющий зной изнутри пожирает,
И обжигающий холод колотит извне.
****
Последнее мое очарование.Как луч заката из-за облаков,
Как песня лебединая прощальная,
Последняя, последняя любовь.
Такая же премилая, пресветлая —
Звучит во мне ее весенний зов —
Такая ж абсолютно безответная,
Как первая, как первая любовь.
Не обойти с холодным равнодушием,
Не подойти к нему шага на три.
Лишь издали я молча его слушаю,
Сжигая себе душу изнутри.
Теперь уже не плачу я, как в юности,
И не мечусь надорванным листком.
Дай, Боже, мне и эту муку вынести,
Судьбе моей спасибо и на том.
...Последнее мое очарование.
О нём вещает вихрями Эол.
На нём красы небесной одеяние.
Над ним сияет звёздный ореол.
НИКАКИХ КОНФРОНТАЦИЙ!
Не выношу никаких конфронтацийИ не терплю атмосферу вражды.
Пусть начитают мне горы нотаций,
А оскорбленья уложат в скирды.
С пеной у рта пусть меня ненавидят,
Запрезирают до мозга костей,
Словом змеиным смертельно обидят,
Я их прощу, словно малых детей.
Все их усилья, пожалуй, напрасны:
Злобою я не отвечу на зло.
Бедные, как они, видно, несчастны,
Коли такое у них ремесло!
Вон как скосило дрожащие губы
И вырывается пламя из глаз.
Кажется, что на меня лишь сугубо
Чёрная желчь изольется сейчас.
Пусть изливается, я её смою,
Ей не удастся меня пропитать:
Дух мой, поправ притяженье земное,
В чистой лазури привык обитать.
КАПЛЯ
Когда человеку крепкоНе повезло,
Не день и не два, а сплошь —
Одно только зло.
Попробуй, скажи ему: «Здравствуй,
Как хорошо:
Я так тебя ждал,
И ты наконец пришёл!»
****
Вперёд и выше,вдоль по восходящей,
Неся свой крест
безропотно и свято,
До облаков мы движемся,
но чаще
С таким, как у Сизифа,
результатом.
И. А. Недзвецкой
Наверное, Вы любите весну,
Вы с ней похожи так, что я робею
И иногда рассеянно несу
Свои стихи крылатому апрелю.
Хочу сказать Вам, снова повторю:
Как хорошо и радостно Вас видеть!
Но, растерявшись, то же говорю
Шальной весне, боясь её обидеть.
Быть может, ей совсем не до меня
И некогда рассеивать вниманье.
Тогда услышьте Вы — лишь Вы одна
На всей земле весны очарованье.
Белая пушистая зима.
Вот бы все недуги превозмочь
И пороки тяжкие весьма,
Сбросить их, как рубище, с себя,
Нарядиться в белое перо,
Вместо захудалого тряпья,
В волосы вплетая серебро.
И в благоговейной тишине,
Выйдя на окраину села,
Развернуть бы в звёздной вышине
Два моих сияющих крыла
И лететь над спящею землёй
С миссией великого добра.
Ей, такой красавице былой,
Раны пеленая до утра.
Свежеразвороченные рвы —
Как они ужасны на снегу!
Следовало б звать её на «вы» —
Землю, у которой я в долгу.
Перед нею все мы — должники,
И сейчас, в Рождественскую ночь,
Пусть бы помирилися враги
И ко мне сбежалися помочь.
Сколько опороченных сердец,
Столько же запятнанных десниц!
Вот бы нам собраться наконец
И упасть в раскаянии ниц,
А затем по воле Божества
Праведно пройти свою юдоль.
И тогда на праздник Рождества
Будут на столе и хлеб, и соль.
И тогда же звёздный караван
Путь небесный будет продолжать,
Раненую землю и землян
Не оставит Божья благодать.
Хоть с гильотиной, хоть с кирпичом.
Лучше ходить с пробитым плечом,
Чем угрожать кому-то мечом.
Лучше быть битым, чем избивать.
Лучше поститься, чем пировать.
Лучше нуждаться, чем воровать.
Лучше казниться, нежели врать.
Лучше молчать, когда всюду крик,
Попридержав немного язык.
Лучше искать чистейший родник,
Чем окунуться в мутный арык.
И безответно лучше любить,
Нежели злобу в сердце копить.
Лучше корыто скорби испить,
Чем через совесть переступить.
Лучше принять как благо и честь
Жизнь такую, какая ни есть.
Вместо того, чтоб из кожи лезть,
Лучше пуд соли при жизни съесть.
И претерпеть судьбу до конца,
Не потеряв своего лица.
Лучше идти тропой мудреца,
Нежели стать на путь стервеца.
Лучше лишиться всего, всего,
Кроме сокровища одного —
Света в душе, и ради него
Стоит гостить у мира сего.
Или, скажите, все это мне лишь показалось?
Ваше величество, знаю, не может солгать,
Только давно уж пред очи мои не являлось.
Может, боитесь, что Ваши покой и уют
Неосторожно нарушу я, рядом витая?
Пусть только ветры лихие Ваш дом обойдут,
Ваша святыня, поверьте, мне трижды святая.
Может, меня опасаетесь из-за того,
Что неожиданно встану на Вашей дороге?
Только не надо тревожиться из ничего:
Этого мне не позволят небесные боги.
Может; я взор Ваш порою смятенно ловлю
Либо растерянным взглядом своим провожаю.
Вы полагаете, видно, что я Вас люблю.
Нет, ошибаетесь, сударь, я Вас обожаю.
А это значит, что, думая только о Вас,
Я и не мыслю ступить за пределы границы,
Той, что, увы, разделяет невидимо нас
И у которой мне следует остановиться.
И не желая себе неположенных благ,
С Вашего луга травинки — и той не касаюсь,
В Вашем пространстве и времени вовсе никак
Не простираю ладони и не подвизаюсь.
Я бы не смела, наверно, глядеть Вам вослед,
Но на столе моём уж догорает лучина,
На расстоянии чувствую радужный свет
И понимаю, что Вы тому — первопричина.
И не пугайтесь, я Вас ни о чем не молю,
Долгую, долгую тайну свою разглашая:
Вы полагаете, видно, что я Вас люблю.
Нет, ошибаетесь, сударь, я Вас обожаю!
На молодость свою не променяю.
Её наряд, как мятый серпантин,
С тоской и болью я припоминаю.
Её убор был хуже всех других,
И, выходя на людные кварталы,
Хоть я бежала в гущу молодых,
Но за углом меня ждала опала.
Хоть и спешила в танцевальный круг,
И звуки вальса были не обманны,
Но ждали юноши моих подруг,
А я в углу стояла нежеланной.
А я сгорала, тратя уйму сил,
Чтобы один-единственный на свете
Меня на вальс однажды пригласил,
Но он, похоже, даже не заметил.
И двадцать лет бродила я во тьме,
Себя стыдясь, себя и ненавидя,
А заодно в расстроенном уме
На неба синь, на белый свет в обиде.
И вот теперь я больше не хочу
Ничьих наград и ничьего вниманья,
В чужие окна, двери не стучу
И не ищу любви и пониманья.
Мне ничего не надо от людей.
Я вижу их прозрачно-просветлённо,
И понимаю всех своих судей,
И от души прощаю поимённо.
Я разучилась, кажется, страдать,
О невозможном вовсе не жалея,
И жизнь моя отныне — благодать,
Как осени багряная аллея.
И грязная пена застыла у ней на губах,
И рот перекошен, и с криком «Сейчас удавлюсь!»
В истерике бьётся, валяясь у мира в ногах.
Чтоб видели всюду её несмываемый грех,
Бичуя себя и сползая в трясину, она
Как будто не знает своих достопамятных вех,
Как будто не помнит иные свои времена.
Забыла походы, а, вспомнив не лучший из них,
Хватает дубину — да если бы только её! —
И вот уже косит направо-налево своих
До кучи, к которой слетается всё вороньё.
Теперь от стыда за неё мне и глаз не поднять,
Стеная без сил, опираюсь на шаткий забор.
История пишется кровью и грязью опять.
И я на себя примеряю весь этот позор.
А всё почему? Потому что и падшая Русь —
Родная мне мать, и о ней только Бога молю.
Другую не надо, а эту, хотя и стыжусь, —
Хмельную, больную, —
страдая и плача, люблю.
Как стражник над головой:
Нельзя мне по жизни плыть
Естественной и живой.
Нельзя мне на Вас глядеть
Вблизи и издалека,
Нельзя прикасаться к Вам:
Заметят наверняка.
И думы мои вершат
Одни и те же круги,
А стражник уже грозит:
«И думать ты не моги!»
Нельзя мне одной тропой
За Вами идти вослед:
А вдруг обернётесь Вы
Однажды за десять лет,
И что я тогда скажу —
Ответь мне, моя стезя, —
Когда надо мной висит
Космическое «нельзя»?
Я карму свою несу
До самых последних сил,
Пока не сойдёт на нет,
До тех не раскрою крыл.
Но в жизни другой, другой —
Не в этой, не в этой пусть —
Авось, ниспошлёт судьба
Не столь роковую грусть.
И там я узнаю Вас,
Идя тропой луговой,
Узнайте и Вы меня
Естественной и живой.
Тогда среди бела дня
В открытую заявлю:
Вторую, вторую жизнь
Я Вас одного люблю.
И странная, и бессловесная,
Моя любовь к Вам необъятная
И не земная, а небесная.
Держась за мерки очень строгие,
Не выходя за рамки тесные,
Я посылаю взоры долгие,
Но не земные, а небесные.
И вижу Вас в лучах сияющих
Одетым в ризы неизвестные,
Тепло живое излучающим,
Но не земное, а небесное.
Когда нечаянным касанием
Я приближаюсь к Вам, телесному,
Наверняка это послание,
Но не земное, а небесное.
И на любое приземление
Я сочиню письмо нелестное,
И знаю: всякому падению
Душа противится небесная.
Мираж голубой между Вами и мною.
Я Вас сочинила подобно стихам,
А жизнь, как всегда, преподносит иное.
Мираж ирреален, и он простоял
Отдельно, держа между нами пространство,
Ни с кем не сливаясь, как будто астрал,
Томимый особою жаждою странствий.
Он долго струился, сей дивный мираж,
Питая мою горемычную музу,
Потом запечатался в лунный пейзаж,
Обоим нам быть не желая обузой.
Теперь в полнолуние я выхожу
Одна на пустынную ленту дороги
И долго, до боли сердечной гляжу
На лунные кратеры и на отроги...
Костюм мой выцветающий,
С годами унижения
Всё более ветшающий.
От долгого смирения
До нитки остывающий
И от чужого мнения
Меня не охраняющий,
От тины равнодушия
Увы, не укрывающий,
И все грехи минувшие
Мои запоминающий.
Не молью изувеченный,
А словом продырявленный.
Заштопанный, залеченный
И кое-как подправленный,
И скрюченный от холода,
Засаленный, залатанный...
А как хотелось смолоду
Носиться незапятнанным!
О, самоуважение,
Костюм мой истлевающий,
В огне самосожжения
До нитки прогорающий.
Вы с ней похожи так, что я робею
И иногда рассеянно несу
Свои стихи крылатому апрелю.
Хочу сказать Вам, снова повторю:
Как хорошо и радостно Вас видеть!
Но, растерявшись, то же говорю
Шальной весне, боясь её обидеть.
Быть может, ей совсем не до меня
И некогда рассеивать вниманье.
Тогда услышьте Вы — лишь Вы одна
На всей земле весны очарованье.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
Тихая Рождественская ночь.Белая пушистая зима.
Вот бы все недуги превозмочь
И пороки тяжкие весьма,
Сбросить их, как рубище, с себя,
Нарядиться в белое перо,
Вместо захудалого тряпья,
В волосы вплетая серебро.
И в благоговейной тишине,
Выйдя на окраину села,
Развернуть бы в звёздной вышине
Два моих сияющих крыла
И лететь над спящею землёй
С миссией великого добра.
Ей, такой красавице былой,
Раны пеленая до утра.
Свежеразвороченные рвы —
Как они ужасны на снегу!
Следовало б звать её на «вы» —
Землю, у которой я в долгу.
Перед нею все мы — должники,
И сейчас, в Рождественскую ночь,
Пусть бы помирилися враги
И ко мне сбежалися помочь.
Сколько опороченных сердец,
Столько же запятнанных десниц!
Вот бы нам собраться наконец
И упасть в раскаянии ниц,
А затем по воле Божества
Праведно пройти свою юдоль.
И тогда на праздник Рождества
Будут на столе и хлеб, и соль.
И тогда же звёздный караван
Путь небесный будет продолжать,
Раненую землю и землян
Не оставит Божья благодать.
СВЕТ В ДУШЕ
Лучше быть жертвой, чем палачом —Хоть с гильотиной, хоть с кирпичом.
Лучше ходить с пробитым плечом,
Чем угрожать кому-то мечом.
Лучше быть битым, чем избивать.
Лучше поститься, чем пировать.
Лучше нуждаться, чем воровать.
Лучше казниться, нежели врать.
Лучше молчать, когда всюду крик,
Попридержав немного язык.
Лучше искать чистейший родник,
Чем окунуться в мутный арык.
И безответно лучше любить,
Нежели злобу в сердце копить.
Лучше корыто скорби испить,
Чем через совесть переступить.
Лучше принять как благо и честь
Жизнь такую, какая ни есть.
Вместо того, чтоб из кожи лезть,
Лучше пуд соли при жизни съесть.
И претерпеть судьбу до конца,
Не потеряв своего лица.
Лучше идти тропой мудреца,
Нежели стать на путь стервеца.
Лучше лишиться всего, всего,
Кроме сокровища одного —
Света в душе, и ради него
Стоит гостить у мира сего.
Я ВАС ОБОЖАЮ!
Сударь, простите, Вы стали меня избегатьИли, скажите, все это мне лишь показалось?
Ваше величество, знаю, не может солгать,
Только давно уж пред очи мои не являлось.
Может, боитесь, что Ваши покой и уют
Неосторожно нарушу я, рядом витая?
Пусть только ветры лихие Ваш дом обойдут,
Ваша святыня, поверьте, мне трижды святая.
Может, меня опасаетесь из-за того,
Что неожиданно встану на Вашей дороге?
Только не надо тревожиться из ничего:
Этого мне не позволят небесные боги.
Может; я взор Ваш порою смятенно ловлю
Либо растерянным взглядом своим провожаю.
Вы полагаете, видно, что я Вас люблю.
Нет, ошибаетесь, сударь, я Вас обожаю.
А это значит, что, думая только о Вас,
Я и не мыслю ступить за пределы границы,
Той, что, увы, разделяет невидимо нас
И у которой мне следует остановиться.
И не желая себе неположенных благ,
С Вашего луга травинки — и той не касаюсь,
В Вашем пространстве и времени вовсе никак
Не простираю ладони и не подвизаюсь.
Я бы не смела, наверно, глядеть Вам вослед,
Но на столе моём уж догорает лучина,
На расстоянии чувствую радужный свет
И понимаю, что Вы тому — первопричина.
И не пугайтесь, я Вас ни о чем не молю,
Долгую, долгую тайну свою разглашая:
Вы полагаете, видно, что я Вас люблю.
Нет, ошибаетесь, сударь, я Вас обожаю!
О НЕВОЗМОЖНОМ НЕ ЖАЛЕЯ
Моих седин, сегодняшних сединНа молодость свою не променяю.
Её наряд, как мятый серпантин,
С тоской и болью я припоминаю.
Её убор был хуже всех других,
И, выходя на людные кварталы,
Хоть я бежала в гущу молодых,
Но за углом меня ждала опала.
Хоть и спешила в танцевальный круг,
И звуки вальса были не обманны,
Но ждали юноши моих подруг,
А я в углу стояла нежеланной.
А я сгорала, тратя уйму сил,
Чтобы один-единственный на свете
Меня на вальс однажды пригласил,
Но он, похоже, даже не заметил.
И двадцать лет бродила я во тьме,
Себя стыдясь, себя и ненавидя,
А заодно в расстроенном уме
На неба синь, на белый свет в обиде.
И вот теперь я больше не хочу
Ничьих наград и ничьего вниманья,
В чужие окна, двери не стучу
И не ищу любви и пониманья.
Мне ничего не надо от людей.
Я вижу их прозрачно-просветлённо,
И понимаю всех своих судей,
И от души прощаю поимённо.
Я разучилась, кажется, страдать,
О невозможном вовсе не жалея,
И жизнь моя отныне — благодать,
Как осени багряная аллея.
В ТРЯСИНЕ
Опять колобродит и корчится пьяная Русь,И грязная пена застыла у ней на губах,
И рот перекошен, и с криком «Сейчас удавлюсь!»
В истерике бьётся, валяясь у мира в ногах.
Чтоб видели всюду её несмываемый грех,
Бичуя себя и сползая в трясину, она
Как будто не знает своих достопамятных вех,
Как будто не помнит иные свои времена.
Забыла походы, а, вспомнив не лучший из них,
Хватает дубину — да если бы только её! —
И вот уже косит направо-налево своих
До кучи, к которой слетается всё вороньё.
Теперь от стыда за неё мне и глаз не поднять,
Стеная без сил, опираюсь на шаткий забор.
История пишется кровью и грязью опять.
И я на себя примеряю весь этот позор.
А всё почему? Потому что и падшая Русь —
Родная мне мать, и о ней только Бога молю.
Другую не надо, а эту, хотя и стыжусь, —
Хмельную, больную, —
страдая и плача, люблю.
КОСМИЧЕСКОЕ «НЕЛЬЗЯ»
Космическое «нельзя» —Как стражник над головой:
Нельзя мне по жизни плыть
Естественной и живой.
Нельзя мне на Вас глядеть
Вблизи и издалека,
Нельзя прикасаться к Вам:
Заметят наверняка.
И думы мои вершат
Одни и те же круги,
А стражник уже грозит:
«И думать ты не моги!»
Нельзя мне одной тропой
За Вами идти вослед:
А вдруг обернётесь Вы
Однажды за десять лет,
И что я тогда скажу —
Ответь мне, моя стезя, —
Когда надо мной висит
Космическое «нельзя»?
Я карму свою несу
До самых последних сил,
Пока не сойдёт на нет,
До тех не раскрою крыл.
Но в жизни другой, другой —
Не в этой, не в этой пусть —
Авось, ниспошлёт судьба
Не столь роковую грусть.
И там я узнаю Вас,
Идя тропой луговой,
Узнайте и Вы меня
Естественной и живой.
Тогда среди бела дня
В открытую заявлю:
Вторую, вторую жизнь
Я Вас одного люблю.
НЕ ЗЕМНАЯ, А НЕБЕСНАЯ
Такая с виду непонятнаяИ странная, и бессловесная,
Моя любовь к Вам необъятная
И не земная, а небесная.
Держась за мерки очень строгие,
Не выходя за рамки тесные,
Я посылаю взоры долгие,
Но не земные, а небесные.
И вижу Вас в лучах сияющих
Одетым в ризы неизвестные,
Тепло живое излучающим,
Но не земное, а небесное.
Когда нечаянным касанием
Я приближаюсь к Вам, телесному,
Наверняка это послание,
Но не земное, а небесное.
И на любое приземление
Я сочиню письмо нелестное,
И знаю: всякому падению
Душа противится небесная.
МИРАЖ
Я знала, что всё это — дым, фимиам,Мираж голубой между Вами и мною.
Я Вас сочинила подобно стихам,
А жизнь, как всегда, преподносит иное.
Мираж ирреален, и он простоял
Отдельно, держа между нами пространство,
Ни с кем не сливаясь, как будто астрал,
Томимый особою жаждою странствий.
Он долго струился, сей дивный мираж,
Питая мою горемычную музу,
Потом запечатался в лунный пейзаж,
Обоим нам быть не желая обузой.
Теперь в полнолуние я выхожу
Одна на пустынную ленту дороги
И долго, до боли сердечной гляжу
На лунные кратеры и на отроги...
О САМОУВАЖЕНИИ
О, самоуважение,Костюм мой выцветающий,
С годами унижения
Всё более ветшающий.
От долгого смирения
До нитки остывающий
И от чужого мнения
Меня не охраняющий,
От тины равнодушия
Увы, не укрывающий,
И все грехи минувшие
Мои запоминающий.
Не молью изувеченный,
А словом продырявленный.
Заштопанный, залеченный
И кое-как подправленный,
И скрюченный от холода,
Засаленный, залатанный...
А как хотелось смолоду
Носиться незапятнанным!
О, самоуважение,
Костюм мой истлевающий,
В огне самосожжения
До нитки прогорающий.
ВСЁ СУШЕ И ТОНЬШЕ ОСИНА
Осина, о тополь дрожащий,О чём ты волнуешься ныне,
Когда уж лесок близлежащий
Оделся в серебряный иней,
Когда твои голые ветви
Повисли пленённо-послушно,
А рядом — суров-неприветлив —
Один только клён равнодушный.
Стоит он скалой обнажённой —
Такой неприступно высокий,
От мира сего отрешённый —
Такой недоступно далёкий.
Сейчас уже поздняя осень.
Сужается неба пространство,
Как будто и не было вовсе
Его голубого убранства,
Как будто у бедной осины
Зелёной листвы не бывало,
Иль, может, её износила
Ещё до осеннего бала.
А помнишь, осина, у клёна
Стояла ты, вся обжигаясь,
Его удивительной кроны
Случайно листвою касаясь,
И ветер молила стыдливо:
Прошу, ну, пожалуйста, тише!
Быть может, сосед молчаливый
Осиновый шелест услышит.
Потом в сентябре, как на троне,
Блистал он, достойный осанны,
В оранжево-жёлтой короне
Красы неземной, несказанной.
С того нестерпимого жара
Осиновый лист опалённый
Кружился, как после угара,
Слетая к подножию клёна,
А те, что остались, пестрели,
Дрожа на осине ветвистой:
Сияло на ней ожерелье,
Звенело цветное монисто.
Но клён ничего не заметил,
Не ведал, не чуял, не слышал,
Как будто сейчас на рассвете
Из тёмного леса он вышел.
И так на опушке нарядной
Растут они в самой низине:
Всё царственней клён ненаглядный,
Всё суше и тоньше осина.
БЫТЬ БЫ ЛУЧШЕ БЕРЁЗОЙ
Ах, зачем мне ютитьсяИ дрожать-суетиться
Среди шумного люда
Возле жирного блюда?
Для чего мне томиться,
На пиру находиться,
Неулыбе-заике,
Сироте-горемыке?
Быть бы лучше берёзой
И расти длиннокосой
На опушке дубравы,
Где волнуются травы,
Где цветут незабудки
И где круглые сутки
Льются, как из свирели,
Соловьиные трели.
Быть мне тонкой берёзой
И ронять свои слёзы
На волне потрясенья
По причине весенней,
И любить мне Эола,
И склоняться мне долу,
Слыша песню о лесе
Высоко в поднебесье.
В октябре желторясом
Быть бы мне златовласой,
На закате багряном —
Златокудрою, рдяной.
Поздней осенью сизой
Укрываться мне ризой,
Летним вечером — кроной
Изумрудно-зелёной.
И такой величавой
Мне расти у дубравы,
И такой белотелой,
Словно заиндевелой,
И такою завидной,
И такой беззащитной,
Белу свету явленной,
Терпеливо-смиренной.
ЗИМНИЕ СУМЕРКИ
Зимние сумерки, сизые, сизыеВ тихой каморке моей собираются,
В окна влетают они вереницею,
Тёплою шалью моей укрываются.
Вместе нам славно: мы очень похожие,
И, дорожа тишиной и молчанием,
Вместе лелеем мы думы пригожие,
Слушая музы высокой звучание.
Как хорошо в полумраке таинственном
Строить дворцы — миражи поднебесные:
Там, во дворце, обитает единственный —
Тот, для кого эти вязи словесные.
Он их не видит: за окнами сумерки,
А изнутри, из хором ослепительных,
Слышатся волны ликующей музыки,
Он им внимает, вздыхая томительно.
Вот он подходит к принцессе играющей,
Пальцы их сами собою сплетаются,
И у рояля два взора пылающих
Наедине и впервые встречаются.
И на одежды их, белые, белые
Льётся мерцающей люстры сияние...
Окна почти уже заиндевелые
Прячут последнее очарование.
Зимние сумерки быстро сгущаются,
Я раздаю свои вязи словесные
Елям, которые здесь возвышаются,
И отступаю под своды древесные.
И возвращаюсь к себе, темнолицая,
Не упрекая судьбу виноватую.
Ждут меня сумерки, сизые, сизые,
Ими объята и ими богата я.
ВРАЧЕБНАЯ МОЛИТВА
У больничных воротя невольно сбавляю шаги,
Преисполнена дум
сокровенных и самых благих.
Отпусти мне, о Боже,
грехи мои и пожалей,
Я должна быть чиста
у порога святыни моей.
Там ошибок своих
и помарок с любой стороны
Я уже не прощу,
не сниму с себя горькой вины.
Огради меня, Боже,
от этого лиха, прошу —
Эту боль и мольбу
я с собой постоянно ношу.
Сколько раз самосуд
я вершила одна над собой,
И другие, смеясь,
совершали его надо мной.
Не оставь меня. Боже,
у бездны на самом краю,
Остальное стерплю,
лишь бы мне удержаться в строю.
Когда силы свои
на исходе рабочего дня
Израсходую все,
исчерпаю до самого дна,
Помоги мне, о Боже, —
одной подниматься невмочь,
Если вновь позовут,
если снова бессонная ночь.
Я награды себе
не ищу, не прошу никакой,
Пусть не будет её,
а на совести будет покой.
Не скудеют с годами
запасы тепла и любви.
И на этом пути
меня, Господи, благослови!
ЗАЧЕМ СОБАКЕ ХОЗЯИН?
Как мало нужно собаке,Чтоб ей недурно жилось:
Остатки чужой трапезы,
Не первой свежести кость,
Сухую дерюгу на пол,
Но все же важней всего
Иметь каждодневно рядом
Хозяина своего.
Зачем ей нужен хозяин? —
Чтоб было кого любить,
Собачьего сердца пламень
Чтоб было кому дарить.
На тёплом крылечке млея,
Не грех поваляться всласть,
Мохнатые свои лапы
Ему на колени класть.
Глядеть ему прямо в очи,
И пусть, косясь из окна,
Всерьёз или понарошку
Ревнует его жена.
Какое блаженство — чуять
Хозяина издалека
И знать, что вот здесь недавно
Ступала его нога,
И мчаться ему навстречу,
Срезая окольный путь,
И только бы поскорее
В объятиях утонуть!
А позже в лесу под вязом.
Любуясь осенним днём
И слушая мирозданье,
Сидеть и молчать вдвоём...
Я НЕ НАРУШУ ВАШ ПОКОЙ
Я не нарушу Ваш покой,О, милостивый государь:
За Вами бор стоит стеной
И страж по имени январь.
Вас окружают вензеля —
Следы метельных становищ,
Ледовый панцирь февраля,
Сугробы белые до крыш.
И вьюга серая со зла
Так распоясалась опять,
Что все дороги замела,
Чтоб я не смела Вас искать.
И не посмею, видит Бог,
И зря волнуется апрель,
Считая, что мне на порог
Пора спустить с обрыва сель.
В лесу весеннем, не таясь,
К Вам невозможно подойти:
Поляны ветрениц, кружась,
Оберегают Вас в пути.
Там дерева совсем не спят,
Смущая трепетом своим,
И дупла чёрные следят
За намерением моим.
А летом мне ещё больней,
И Ваше имя, словно струп,
Срывает жаркий суховей
С моих потрескавшихся губ.
И я его произношу
Одним дыханием, без слов,
Но Вас покоя не лишу,
Вы не услышите мой зов.
Одну-единственную, Ту,
Что Вами слёзно дорожит,
Я не обижу и уйду,
Пусть понапрасну не дрожит.
Я знаю: к осени в долу
Лесок берёзовый подрос,
А на октябрьском на балу
Нет ослепительней берёз.
И если Вас они пленят,
То этот час благословлю:
Я тоже их земной наряд
Давно без памяти люблю.
СУДАРЬ, НЕ БОЙТЕСЬ!
Сударь, не бойтесь, пожалуйста,Не беспокойтесь по мелочам,
Не унижайтесь до жалости,
Не принуждайте себя к речам.
Не избегайте, не прячьтеся,
Изображая усталый взор.
Пусть моё сердце наплачется,
Отполыхает сухой костёр.
Сударь, печаль наболевшая,
Вы уж простите за резкий тон:
Я ведь на шею не вешаюсь,
Из-за угла не кричу вдогон.
Разве со мною Вам хлопотно?
Я говорю с Вами лишь во сне,
А наяву я безропотна,
С серой былинкою наравне.
Сударь, смотрю на Вас издали,
А между нами черта лежит.
Вы от меня и не слышали
Слова, которое Вас страшит.
Ну, так не надо тревожиться,
Я не стою поперёк пути.
Пусть Вам живётся и можется,
Дай Бог удачи Вам впереди.
Я — Ваша туча осенняя,
Знаю, да нечем беде помочь.
Вы — моё небо весеннее,
Знаете,
но убегаете прочь.
****
Тело моё дрянное.Я вся состою из души.
Тело — мои лохмотья,
Их я отдам за гроши.
А при себе оставлю
Душу — она мой храм,
Ни за какие блага
Я её не продам.
НАСИЛЬНО МИЛ НЕ БУДЕШЬ
Насильно мил не будешь —Горюй ты, не горюй,
И пламенные взоры
Напрасно не даруй.
На узенькой тропинке
Не стой, не поджидай,
И недреманным оком
Его не провожай.
Последнюю надежду
Не посылай вослед,
Не почитай иконой
Его земной портрет.
С усердьем затаенным
Не жди о нём вестей.
Чужие разговоры
Исполнены страстей.
Пожалуй, не утешат
И уж не пощадят,
А только твою душу
Они разбередят.
Насильно мил не будешь —
Уйди с дороги той,
Оставь её невинной
И розовой мечтой.
Ещё мерцают звёзды,
Волнуется трава,
Садится на ладони
Осенняя листва.
Ещё ручей, играя,
Несётся впереди,
И увлажняют губы
Июньские дожди.
Ещё глаза раскрыты
На чудо из чудес:
Расписан, разнаряжен
Заиндевелый лес.
И этот праздник жизни —
Взамен твоей любви.
Смиренно-благодарно
Лови его, лови.
НЕКРАСИВАЯ
Мне больно жить среди людей:Я к ним привязываюсь сердцем,
Но видя в них своих судей,
Невольно закрываю дверцы.
И забиваюсь в серый скит,
В свою монашескую келью,
Где не страдает, не болит
Душа, поющая свирелью.
Где мне уютно и тепло
При свете розовой лампады,
И где не существует зло,
А больше ничего не надо.
О, сколько судных глаз и уст
В миру безжалостно-бездонном!
И как секли меня без чувств
И аполлоны, и мадонны!
И как блистали все они
Своей божественною статью,
Во все торжественные дни
Нося изысканные платья!
И между ними я была
Всегда ущербно-безобразной.
Сия мирская кабала
Меня косила ежечасно.
Воспоминанья ворошу,
Но угасает свет лампады,
Из тёмной кельи выхожу —
В миру играют серенады.
И чей же это синий взгляд?
Зачем ловлю его сполохи?
Мне не положено наград,
А всё ищу земные крохи.
А всё пытаюсь погасить
Природы горькую ошибку
И на лице изобразить
Хотя бы жалкую улыбку.
В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ...
Безвестнее меня поэта нет:Моих стихов не слышал белый свет.
Им места нет, увы, им нет пути
И до людей, похоже, не дойти.
Тогда зачем я — тонкая струна,
Которой больно — так она нежна,
Которой страшен маленький надрыв,
Ибо за ним последует обрыв?
Зачем я — лист, дрожащий на ветру,
Один на ветке и один в бору,
Один, иссохший до последних жил,
Листок, который осень пережил?
И отчего, играя и маня,
Мои стихи преследуют меня?
Иль это всё — пустой самообман?
Ужели я — дешёвый графоман?
И если им, стихам, в конце пути
За мною следом суждено уйти,
Зачем они, сводя меня с ума,
Вдруг вырастают, словно терема?
Я отвергаю их в последний раз,
Займусь своим тишайшим ремеслом.
Я их гоню, а розовый Пегас
Опять меня касается крылом...
МУЗА
Я знаю: меня не за что любить.Сама себе я — больше, чем обуза.
И уж давно не жить бы мне, не быть,
Когда бы не возвышенная муза.
Моих тревог она впитала тьму
И поглотила депрессивный омут.
И если я обязана кому,
То ей одной —и никому другому.
У пропасти на самом на краю
Она стоит, меня оберегая,
И заставляет петь, и я пою,
Глотая слёзы и стихи слагая.
У берега, у самой полыньи,
Она не отпускает мои руки.
А берег пуст, и только мы одни,
И песня наша льётся по округе.
У дерева под сенью — благодать.
Но муза моя здесь не утихает.
Мне б отдыхать, а ей бы всё летать,
Крылами превеликими махая.
Теперь её ничем не истребить.
У ней в запасе песен изобилье.
Я знаю: меня не за что любить,
Пускай бы мою музу полюбили.