Зачем ходить в театр?
Главные театральные сектанты всегда двигались на ощупьПытаясь задобрить разнообразных Богов, чтобы те ниспослали им хорошую жену, удачную охоту, дождь или солнце, эти люди выколачивали из земли своими грязными пятками ту музыку сфер, без которой немыслимо никакое искусство. Что движение — предельно сконцентрированная мысль, в театре понимаешь лучше всего.
Главные театральные сектанты всегда двигались на ощупь, микроскопическими шажками, мучая себя и других и создавая в итоге нечто, расшифровке, в принципе, не поддающееся. Зато у них получалось вырваться из реальности, сгуститься и зависнуть над ней, как летающая тарелка, высвечивая своими нездешними лучами то, чего в повседневной жизни не видно.
И все–таки трудно понять, почему вполне обычный человек, рассчитывая на приятное времяпрепровождение, приходит именно в театр, а не в ночной клуб, ресторан или кинозал. Чтобы что? Чтобы в течение трех часов мучительно наблюдать, как путают текст актеры, как они коряво снуют от кулисы к кулисе и забрасывают в зал сомнительные гэги, дабы сорвать пару жидких хлопков? Чтобы затем в сумраке надвигающейся ночи возвращаться домой уставшим, голодным, с распухшей головой и смутными впечатлениями? Вряд ли...
Тем не менее как бы плох и скуден ни был театральный вечер, он все равно уводит в иные измерения, изменяя нас на время и позволяя увидеть или хотя бы почувствовать то, чего не получается увидеть и почувствовать в обычной жизни. «Хороший режиссер невидимое делает видимым», — сказал великий театральный алхимик Питер Брук.
Театр — штука психоделическая. Он расширяет сознание, и тем, кто не готов к таким экспериментам над собой, лучше сюда не ходить. Театр по–прежнему специфичен и дискомфортен, а круг его революционеров, староверов, реформаторов и консерваторов невероятно узок. Слишком далеки они от народа. Вообще элитарность театра — отдельная тема. Какие бы периоды ни переживало это искусство в своей многослойной биографии, по–настоящему массовым ему не стать никогда.
Зритель, которого можно заманить в театр лицом с журнальной обложки, просто зря тратит время и деньги. Кстати, уже немалые.
Театр не начинается с вешалки и не заканчивается буфетом. Своей безусловной честностью и чистотой жанра он напоминает мне альпинизм. Схалтуришь, прокатишь, схитришь, и бездна раскроет перед тобой свои вечные объятия.
Зато тот, кто каждое утро мотает изнурительный кросс, учится вязать узлы и дышать без кислорода, иногда способен взобраться на вершину. И уж если он куда–нибудь таки влезет, черта с два вы его от этого дела отвадите. Пронизанный сам собой, он до конца жизни будет карабкаться к солнцу, так и не сумев ответить себе на элементарный вопрос: что, собственно, он тут делает.
Театр страшен своей безапелляционностью. Как правило, здесь нельзя ничего исправить. Вышел, сказал глупость, это моментально влетело в глаза и уши, и тебя запомнили таким навсегда. Здесь трудно смонтировать, приукрасить, напустить туману, сделать вид... Бездарный актер очевиден своей бездарностью, старая актриса выглядит еще более старой под слоем пудры и белил, а неумный режиссер, экспериментирующий в театре, плюет в вечность с такой силой, которая не снилась его киноколлегам.
По большому счету, каждый пробирающийся по каким–то смутным причинам в сакральное пространство сцены, сам же подписывает себе приговор: казнить нельзя помиловать. Вот только кто поставит нужную запятую?
Ведущая рубрики Юлия ПЯТЕЦКАЯ
Оставить комментарий