Альманах «Егупец» № 16

-----------------------------------------------------------------

Самсон Мадиевский

JUDENBEGЬSTIGUNG
«Пособничество евреям»

На нацистском юридическом жаргоне их именовали «пособниками евреев», в сегодняшней Германии уважительно называют «спасателями» (Retter) или «помощниками» (Helfer). Их деятельность рассматривается как одна из разновидностей Сопротивления (Rettungswiderstand). Да, она не была направлена непосредственно на свержение нацистского режима, но эти люди, принадлежавшие к разным слоям общества, саботировали идеологию и политику нацизма в ее ключевом и самом чувствительном пункте — расовой теории и практике. Читателю в Украине о них ничего или почти ничего неизвестно. В лучшем случае вспомнится одно имя — Шиндлер, и то по известному фильму Спилберга. Кто же они такие? Что делали? И почему?

Формы и мотивы помощи

Начиналось все с простых, будничных проявлений сочувствия, солидарности — вопреки нацистским призывам, а затем и запретам, люди продолжали покупать у евреев, лечиться у них, давать заказы еврейским ремесленникам, помогать соседям делать закупки (товары отпускались евреям лишь в определенные часы). И, конечно, поддерживать родственные, дружеские, деловые, коллегиальные связи.

По мере ужесточения антиеврейских мер помощь становилась более опасной. Рано или поздно вставал вопрос: продолжать или остановиться? идти на риск или выжидать конца Третьего рейха?
Готовые идти дальше предоставляли евреям убежище во время всегерманского погрома 9 ноября 1938 г. (среди них оказывались подчас и члены НСДАП). Кое-где полицейские предупреждали знакомых о грозящем аресте, что давало им возможность своевременно скрыться, или советовали не оставаться 9 ноября дома и не показываться на работе. В ряде случаев заступничество прислуги, соседей или просто знакомых помогало предотвратить физическую расправу с людьми и разгром их жилищ.

Нарастание дискриминации и преследований, исключение евреев из общественно-политической, культурной, а затем и хозяйственной жизни, угроза личной безопасности толкали все большее число людей к эмиграции. До осени 1941 г. легальная эмиграция была еще возможна, хотя и сопряжена с большими трудностями. Сочувствующие в меру сил и возможностей помогали их преодолевать. Наряду с легальной финансировалась и поддерживалась эмиграция нелегальная (тех, кто не имел средств или не мог выправить необходимые документы).

В августе 1941 г. был запрещен выезд из Германии евреев призывного возраста (от 18 до 45 лет), а в октябре того же года — эмиграция вообще. Теперь вырваться из рейха можно было только нелегально. Чаще других способствовали этому жители приграничных местностей.
Однако далеко не все евреи, как уже отмечалось, могли или хотели уехать. Оставшиеся в стране болезненно переживали свою изоляцию от немецкого общества. Измена или равнодушие прежних друзей, знакомых, подчас даже родственников, школьных и университетских товарищей, коллег по работе, соседей, деловых партнеров, клиентов, пациентов и пр. — все это порождало у преследуемых ощущения одиночества и отверженности.
Тем ценнее были любые, даже самые малые проявления сочувствия, симпатии, солидарности. Когда, например, с сентября 1941 г. для всех евреев старше шести лет стало обязательным ношение специального опознавательного знака — шестиконечной звезды, нередко бывало, что кто-то демонстративно вставал со своего места в трамвае, метро или поезде, предлагая его носителю клейма.

С октября 1941 г. для всех евреев Германии была официально введена принудительная трудовая повинность (фактически существовавшая с 1940 г.). Их направляли, как правило, на самые тяжелые, грязные или опасные работы — прокладку и ремонт дорог и железнодорожных путей, мощение и уборку улиц, производство боеприпасов и военного снаряжения. Рабочий день длился по десять и более часов, а рацион состоял из порченого картофеля, брюквы и малых количеств снятого молока, смальца и сахара. Хлеба выдавалось по 500 грамм в неделю против 2500 для «арийцев». В этих условиях важным проявлением солидарности стала помощь продовольствием.

В октябре 1941 г. начались систематические депортации немецких евреев «на Восток» — в гетто Польши, Белоруссии, Прибалтики. Сотрудники полиции и других учреждений, особенно же частных фирм, осведомленные о предстоящих акциях, подчас предупреждали о них знакомых, что давало тем возможность своевременно «лечь на дно».

Официально депортация именовалась «переселением на Восток» с целью «трудового использования», поэтому временно нетрудоспособные получали отсрочку до выздоровления. Используя это, врачи ставили знакомым ложные диагнозы, производили без особой необходимости операции (или просто имитировали их) и старались как можно дольше удержать такого пациента в больнице. Кому-то, действительно, смогли таким образом спасти в конечном счете жизнь.

В редких случаях удалось предотвратить депортацию использованием связей с высшим или местным начальством.
С началом массовых депортаций уход в подполье стал единственным, пусть зыбким и ненадежным, шансом на выживание. Из 164 тыс. евреев, оставшихся к тому времени в Германии,1 на такой шаг решилось от 10 до 15 тыс. человек(2).

Жизнь в подполье была исключительно трудна по многим причинам — для нее нужны были физическая и психическая устойчивость, денежные средства и в первую очередь — связи с неевреями, готовыми помочь.
Основным видом помощи становится теперь предоставление убежища. Где только ни прятали евреев — у себя дома, у родных и друзей, в роскошных виллах и сельских хижинах, в гостиницах и пансионах, на чердаках и в подвалах, в кладовых и на антресолях, в гаражах и на складах, в сараях и амбарах, конюшнях и хлевах, овинах и сеновалах, в цехах и мастерских, магазинах и конторах, в церквях и монастырях, в больницах и кладбищенских склепах, в сиротских приютах и домах престарелых, в садовых и лодочных домиках, в борделях и бродячих цирках! Кто-то укрыл на день-другой, кто-то — на несколько лет, большинство — одного или двух-трех человек, а некоторые — десятки.

Как правило, укрываемые не имели ни надежных документов, ни продуктовых и промтоварных карточек. Их прокорм ложился зачастую на плечи хозяев, подчас вынуждая тех до предела сокращать собственный рацион. В других случаях продукты прикупали на черном рынке, тратя на это многолетние сбережения. Укрывателям нередко помогали друзья или родственники, которые сами не могли или не решались предоставить убежище. Кто-то доставал продукты, кто-то — продуктовые или промтоварные карточки.

В отношении документов было несколько вариантов. Случалось, люди отдавали собственные, заявляя в полиции, что потеряли их или их украли. Иногда бумаги приобретались у лиц, которые, нуждаясь в средствах, продавали удостоверения — свои или умерших родственников. В других случаях использовались чистые бланки, похищенные в соответствующих учреждениях (подчас — при участии их сотрудников). Еще в одном варианте необходимые документы изготовлялись за плату или в силу сочувствия умельцами-граверами. А иногда этим успешно занимались и непрофессионалы. В 1944-1945 гг. спасателям все чаще удавалось легализовать своих подопечных, ходатайствуя перед соответствующими учреждениями о выдаче им новых документов на вымышленные «арийские» имена взамен якобы погибших в разрушенных бомбежкой домах.

Укрыватели жили в постоянном страхе и напряжении. Опасаться приходилось всего и всех — прислуги, малолетних детей (те могли проболтаться), посетителей и прежде всего, конечно, соседей. Многим из тех, кто под влиянием спонтанного порыва предложил преследуемым убежище, лишь со временем стало ясно, какой опасности они подвергают себя и своих близких. Реакция была разной, и подчас преследуемым приходилось срочно искать новое убежище.

На свой манер старались помочь оставшимся в Германии евреям некоторые предприниматели. Используя острую нехватку рабочей силы, вызванную призывом миллионов работоспособных мужчин в армию, они привлекали носителей желтых звезд на производство, спасая этим от тяжелых и опасных принудработ, а на какое-то время и от депортации.

Одним из таких был Отто Вайдт, владевший в Берлине мастерской, где делались мётла и щетки. У него работали почти исключительно слепые и глухонемые (сам Вайдт различал лишь смутные очертания предметов). Поскольку продукция поставлялась и вермахту, мастерская считалась «предприятием оборонного значения». Под этим флагом и благодаря подкупу Вайдт получал от «биржи труда для евреев» столько людей, сколько хотел. «Свой человек» был у него и в «еврейском отделе» берлинского гестапо — Франц-Вильгельм Прюфер, ведавший предприятиями, где были заняты евреи.

Ряд предпринимателей и менеджеров, действовавших на оккупированных территориях Польши и Советского Союза, привлекал на работу узников гетто и концлагерей, спасая их от гибели (большей частью — на время, а в счастливых случаях — и вообще). Всемирную известность приобрел арендатор фабрики эмалированной посуды в Кракове Оскар Шиндлер. Широко известен в Германии Бертольд Байц, в годы войны — коммерческий директор нефтяного общества «Бескиды» в Дрогобыче, а затем и фирмы «Карпатен Оль» в Бориславе. (В 50-х годах прошлого века Байц возглавил «обновленный», «извлекший уроки из прошлого» концерн Круппа). В литературе о спасателях имеются сведения о деятельности представителя золингенской строительной фирмы «Иозеф Юнг» на Украине Германа Гребе, управляющих текстильными фабриками в Белостоке Артура Шаде и Отто Бенешека, управляющего фабрикой кожтоваров во Львове Макса Коля, владельца лакокрасочной мастерской и магазина художественных изделий в Белостоке Отто Буссе, управляющего мыловаренной фабрики и фабрики по производству обувного крема в провинции Заглебие Дабровске (Западная Польша) Иоганна Пшейдта, Юлиуса Мадрича и Раймунда Тича — владельца и технорука швейной фабрики, работавшей сначала в Подгорце, а затем в гетто Кракова, Бохнии, Тарнова и концлагере Пласцов, архитектора фельдфебеля люфтваффе Карла Лаабса, создавшего сельскохозяйственную ферму вблизи Освенцима.

Аналогичные попытки с разной степенью успешности предпринимали некоторые военнослужащие и гражданские лица, управлявшие предприятиями, подведомственными вермахту, Организации Тодта, эсэсовской Организации Шмельта или оккупационной администрации. В Вильнюсе, например, действовали фельдфебель Антон Шмид, начальник сборного пункта для отставших от частей солдат, который одновременно руководил мастерской по восстановлению вагонных и автомобильных сидений, а также мастерской по изготовлению и починке обмундирования (в обоих работало до 140 евреев); капитан Оскар Шенбруннер — начальник армейской швейной мастерской; майор Карл Плагге — начальник военного авторемонтного парка. В Бедзине (провинция Заглебие Дабровске) — управляющий швейной фабрикой Альфред Роснер. Вилли Арем возглавлял строительный отряд Организации Тодта в Немирове, Гюнтер Крюлль — службу полевых водных путей в Пинске, Бернард Фалькенберг — «трудовой лагерь» во Влодаве (Восточная Польша). Иозеф Майер заведовал отделом хозяйства и снабжения оккупационной администрации округа Злочев (Галиция), майор Эберхард Гельмрих управлял имением Хиравка близ Дрогобыча, поставлявшим продукты местному начальству.

Все они, ссылаясь на «производственную необходимость», включали в персонал своих предприятий и лиц, не имевших к ним никакого отношения. Если им становилось известно о предстоявших «селекциях» и «акциях», они предупреждали о них знакомых, что давало тем возможность спрятаться, а некоторых прятали сами в производственных помещениях или даже дома. Другие нелегально перевозили евреев в населенные пункты, казавшиеся на тот момент более безопасными.

В ряде случаев офицеры-спасатели препятствовали депортации «евреев вермахта», угрожая применить против СС и полиции оружие. Так, в июле 1942 г. военный комендант польского городка Пшемысль майор Макс Лидтке и его заместитель обер-лейтенант Альберт Баттель приказали солдатам блокировать мост через реку Сан, чтобы помешать СС вывезти евреев из гетто Пшемысля в лагерь уничтожения Бельжец. Представителю СС Лидтке заявил: «Если вы вступите на мост, я прикажу открыть огонь», а Баттель — он был душою операции — распорядился ночью свести сотни еврейских рабочих с семьями во двор комендатуры. Таким путем удалось спасти в тот момент 2500 человек.

3 декабря 1941 г. военный комендант местечка Городенка Черновицкой области капитан Фриц Фидлер послал подчиненного ему фельдфебеля в гетто с приказом вывести оттуда еврейские семьи Кауфман и Шнайдер и на время предстоящей «акции» укрыть их в погребе своего дома. Всех еврейских рабочих комендатуры Фидлер собрал на ее территории, наказав своим людям в случае необходимости преградить эсэсовцам доступ туда с помощью оружия.

Майор Плагге посылал солдат извлекать арестованных работников автопарка из тюрем и лагерей, давая им карт-бланш на применение с этой целью оружия.
Разумеется, такие действия подавались отнюдь не как направленные против режима или его политики, а как конфликты компетенции, вызванные чувством ответственности за выполнение своих служебных задач.
Когда возможности спасателей оказывались исчерпанными, они старались предупредить подопечных об этом. Так, перед отступлением немцев из Вильнюса Плагге собрал рабочих авторемпарка и в присутствии обершарфюрера СС Рихтера объявил, что в связи с эвакуацией города они поступают в распоряжение СС — «организации, которая, как вы знаете, имеет задачей охранять заключенных» (по другой версии, «умеет заботиться об еврейских заключенных»). После этой речи из тысячи с лишним рабочих около четырехсот попряталось по различным «малинам» или бежало из Вильнюса. Примерно половине из них удалось в конечном счете спастись.

Некоторые предприниматели в Германии сознательно принимали на работу евреев без документов или с фальшивыми «арийскими» документами, другие помощники устраивали их, подчас даже в госучреждения.
Супруги Гельмрих разработали и провели в жизнь дерзкий план: Эберхард отправлял из Дрогобыча в Берлин, на квартиру к Донате, молодых евреек, снабженных документами на украинские и польские имена, а та, в свою очередь, сватала их домработницами в немецкие семьи, обычно ничего не подозревавшие. Гельмрихи использовали острую нехватку рабочей силы в Германии и то, что в стране уже пребывали миллионы иностранных рабочих. Расчет оказался правильным — все привезенные девушки выжили.

Даже тем, кто уже попал в колеса депортационной машины, благодаря отчаянно смелым спасателям удавалось подчас выскочить, что называется, на ходу. Так, восемнадцатилетняя Катарина Майер (в замужестве — Оверат) вывела из сборного лагеря Мюнгерсдорф близ Кёльна содержавшуюся там супружескую чету Бернауэр, выдав их охранникам за своих родителей, якобы работающих на лагерной кухне.

Бывало, что возможность бежать давали и сами охранники — тюремные надзиратели, полицейские, жандармы и даже эсэсовцы.

Кто-то из сочувствующих посылал в лагеря и гетто — от вымышленного, а подчас и собственного имени — продуктово-вещевые посылки, пока это не было запрещено в июне 1942 г. Или, в другом варианте, передавал съестное через солдат вермахта. Бывало, что последние делали то же по собственной инициативе. В некоторых случаях вольнонаемные работники находившихся в лагерях предприятий помогали землякам-евреям продовольствием и одеждой, пересылали на родину их почту. В других руководители предприятий, расположенных вне лагерей, облегчали, как могли, условия жизни и труда пригоняемых на работы узников.
В конце войны, когда узников концентрационных и «трудовых» лагерей перегоняли на Запад (известные «марши смерти»), находились изредка охранники, делившиеся с ними пайком. Некоторые даже покупали на свои деньги продукты.

Женщины в немецких населенных пунктах, лежавших на пути следования колонн, иногда бросали заключенным что-нибудь съестное. В ряде случаев жители укрывали тех, кому удалось сбежать по дороге.
Немцы-антифашисты, будучи сами заключенными, умудрялись и в лагере спасать человеческие жизни. Так, узник с 11-летним стажем социал-демократ Людвиг Вёрль, будучи старостой больничного барака в Освенциме, задействовал вопреки указаниям и еврейских врачей, что продлевало их жизнь и жизнь пациентов. Он подделывал «селекционные» списки, спасая этим больных евреев от газовой камеры. Позднее, будучи старостой одного из филиалов лагеря, Вёрль защищал заключенных-евреев (около 600 человек) от издевательств и избиений со стороны немецких капо; следил, чтобы они получали положенные продукты и спецодежду. Даже туберкулезные могли выжить, поскольку Вёрль освобождал их от тяжелых работ и укрывал от медосмотров эсэсовских врачей.

Коммунист Герман Лангбейн, участник гражданской войны в Испании, был в Освенциме секретарем эсэсовского главврача лагеря Вирта. Ему удавалось убедить шефа обследовать и лечить еврейских больных вместо того, чтобы умерщвлять их. В январе 1944 г. во время «селекции» в больничных бараках такая судьба ожидала 1800 евреев. Лангбейн предупредил Вирта, что следствием станет сокрытие больными, в том числе заразными, своего состояния и в конечном итоге возникновение в лагере настоящей эпидемии, опасной и для эсэсовского персонала. Он просил главврача убедить коменданта лагеря отменить планируемую акцию. К счастью, тому удалось это сделать.

Австрийский коммунист Франц Ляйтнер был в Бухенвальде старостой блока 8, где содержалось несколько сот детей. Среди них были и еврейские (более 150), официально в списках не числившиеся. Чтобы их не выявили, вместо звезды Давида дети носили красные треугольники — опознавательный знак политзаключенных. Ляйтнер подкупал надзиравшего за блоком эсэсовца сигаретами и пр., чтобы тот «не замечал» лишних обитателей. Если с проверкой являлись другие, детей прятали в помещении под полом, специально выкопанном. Когда в октябре 1944 г. Ляйтнер был брошен в лагерную тюрьму, где пробыл более ста дней, его заменил другой политзек, бывший депутат-коммунист гессенского ландтага Вильгельм Хаман. Он действовал в том же духе.

В последние дни существования лагеря обитателям детского блока было велено выстроиться на плацу. Последовала команда: «Евреи, шаг вперед!» Никто, однако, не вышел, и вахман спросил Хамана, есть ли в блоке евреи. Хаман, который накануне роздал еврейским детям опознавательные знаки других национальностей, ответил: «Насколько я знаю, нет». Рискованный блеф сработал. Благодаря Ляйтнеру и Хаману было спасено более полутора сот детей, которые в ином случае погибли бы от непосильной работы, отправились бы в Освенцим или были уничтожены перед самым освобождением.

А вот совершенно невероятный и тем не менее реальный случай (он стал темой романа ГДР-овского писателя Бруно Апица «Голый среди волков» и одноименного фильма). Коммунист-диссидент (член отколовшейся от просталинской КПГ оппозиционной группировки) Вилли Бляйхер, заведовавший в Бухенвальде складом одежды, в 1944-1945 гг. скрывал там трехлетнего еврейского мальчика Стефана Ежи Цвейга, доставленного с отцом из краковского гетто. Кормил его, купал, даже выпускал погулять на травке. Бляйхер пользовался тем, что эсэсовцы опасались приближаться к складу, кишевшему мириадами вшей. (Заключенные, прибывавшие в лагерь, оставляли там свою одежду перед санобработкой и дезинфекцией). Когда лагерное начальство включило мальчика в список на отправку в Освенцим, Бляйхер, подкупив эсэсовского врача, добился помещения его в лазарет. Оттуда малыша перевели в «малый лагерь», где о нем заботился другой политзек, Ойген Валлер. Стефан Ежи Цвейг и его отец дожили до освобождения лагеря.

Трое немцев использовали свои возможности, чтобы передать представителям стран антигитлеровской коалиции информацию о планировании и осуществлении геноцида в надежде, что это поможет остановить его. Их имена: юрист и предприниматель Эдуард Шульте, генеральный директор фирмы «Наследники Георга фон Гиша»; гауптштурмфюрер СС Курт Герштайн, руководитель отдела технической дезинфекции в санитарной службе войск СС, ставший в августе 1942 г. очевидцем умерщвления газом «циклон Б» в лагерях Треблинка и Бельжец; руководитель мюнхенского отделения абвера полковник граф Рудольф Маронья-Редвиц.

Наконец, несколько человек пошло на смертельный — без преувеличения говоря — риск помощи еврейскому движению Сопротивления. Так, Иоганн Пшейдт предоставил на своей фабрике убежище беглецам из гетто и помогал им перебираться в окрестные леса, где базировались еврейские партизаны. В канцелярии Пшейдта изготовлялись фальшивые документы, печати и пр. Отто Буссе оборудовал для еврейских партизан тайную явочную квартиру во Львове, служившую также складом оружия; использовал свои связи в немецких учреждениях, чтобы добывать для них военную информацию, удостоверения и т.п.; на собственной машине перевозил в лес оружие, медикаменты, карты и пр. Антон Шмид транспортировал десятки сопротивленцев с оружием из одного гетто в другое, снабжал их нужными бумагами; его квартира была местом встреч еврейских подпольщиков, где курьеры из других гетто отдыхали и получали новые задания. Австриец Лео Чёлль, владелец патентного бюро в оккупированном немцами Будапеште, превратил свою квартиру в убежище и перевалочный пункт, а офис — в мастерскую по изготовлению фальшивых документов для подпольной сионистской организации «Бейтар». По просьбе подпольщиков Чёлль арендовал заброшенную виллу — якобы для размещения работников своего бюро, бежавших от наступающих советских войск; в подвале ее были оборудованы укрытие на тридцать человек и склад оружия. Артур Шаде и Отто Бенешек входили вместе с Буссе в антифашистскую группу в Белостоке, поддерживавшую связь с еврейскими партизанами. Фриц Мюльхоф помогал «Еврейской боевой организации» (Z.O.B.), руководители и курьеры которой постоянно перемещались между рабочим лагерем в Ракове и окрестными лесами.

Начальник воинской канцелярии на железнодорожной станции Барановичи фельдфебель Хуго Арман передал евреям — рабочим ремонтных мастерских несколько единиц оружия и боеприпасы. А для капитана Вилли Шульца, который в оккупированном Минске надзирал за работой узников гетто, помощь последним завершилась уходом вместе с 24 евреями и еврейками в лес, к советским партизанам.

Удивительная история произошла с еврейкой-партизанкой Ханной Гохберг, которая в мае 1944 г. в ходе карательной акции вермахта тяжелораненой попала в плен. В полевом лазарете, куда ее доставили, военный врач д-р Карл Мутти отказался выдать партизанку для допроса — он сказал, что она без сознания и нетранспортабельна. Через пару дней в лазарет явился офицер Вальтер Розенкранц, которому поручили допросить Гохберг. Однако и он повел себя странно: вместо того, чтобы пытать ее для получения сведений о местонахождении партизан, посоветовал ей выдать себя за нееврейку, а товарищам передать, чтобы те сменили расположение. На вопрос потрясенной Гохберг, не еврей ли он, Розенкранц ответил: «Есть еще и немцы, не утратившие человечности». Впоследствии он вывез Гохберг из деревни, снабдив документом на имя Анны Ставинской, подручной на кухне его воинской части. Ханна Гохберг пережила войну, разыскала Розенкранца в ГДР и пригласила посетить Израиль (Мутти найти не удалось).

Мотивы спасателей и помощников были очень разными. Многие руководствовались религиозными убеждениями (христианской заповедью любви к ближнему, верой в высшую трансцендентную нравственную инстанцию). Другие — политическими (сознанием преступности режима и готовностью противодействовать ему доступными средствами, среди которых помощь евреям была все же менее опасна, чем публичная критика или подпольная борьба). Третьи — простыми принципами буржуазной порядочности.

Четвертые — симпатией к евреям, подчас религиозно мотивированной. Еще кто-то — личными чувствами к тому или иному еврею — супружескими, романтическими, родственными, дружескими, или благодарностью за оказанные в прошлом услуги, или, напротив, резко негативной эмоцией по отношению к тому или иному представителю режима. Такие качества, как любовь к приключениям или природная строптивость, играли иногда определенную роль. Во многих, если не в большинстве случаев люди руководствовались не одним, а несколькими мотивами, что усиливало их совокупное действие.

Но самое большое число бескорыстных помощников и спасателей было движимо, по-видимому, просто состраданием, человечностью, гуманностью. Людей такого типа отличала способность к идентификации с преследуемыми, утрата которой миллионами других немцев стала, по мнению Т. Адорно, одной из психологических предпосылок Холокоста(3).

Было бы, однако, ошибочно сводить мотивы оказания помощи к бескорыстным. Работы немецких историков показывают, что во многих случаях мотивом (или по меньшей мере одним из мотивов) было стремление к выгоде.
Так, жители приграничных местностей, следуя старым контрабандистским традициям, перебрасывали людей в соседние страны за плату деньгами или ценностями. Подкупленные охранники иногда выпускали людей со сборных пунктов для депортируемых. Убежище во многих случаях тоже предоставлялось небескорыстно — за деньги, ценности, трудовые, а то и сексуальные услуги. Подчас идейно-нравственные побуждения (оппозиционность, сочувствие преследуемым и пр.) сочетались с материальным интересом.

Кого было больше — помогавших бескорыстно или из выгоды — сказать невозможно. Некоторые очевидцы и участники событий (например, Инга Дойчкрон) и исследователи (проф. Эрика Вайнцирль) склоняются к тому, что корыстных было, пожалуй, больше, Гюнтер Б. Гинцель (руководитель регионального исследовательского проекта «Невоспетые герои») полагает, что и людей они спасли больше, чем «праведники»(4).

При всей неприглядности некоторых описанных случаев не следует забывать, что найти людей, готовых оказать еврею, тем более целой семье, какую-то помощь, было очень трудно. И по каким бы мотивам она ни оказывалась, такая помощь противоречила одной из главных целей режима, расценивалась как вызов, как прямое противодействие ему и влекла за собой нешуточную кару.
Санкции и «рецидивы»

Чем грозила немцам в случае поимки помощь, оказанная евреям?

С самого начала существования нацистского режима «пособники евреев» подвергались прежде всего морально-психологическому и административному давлению — травле в печати, бойкоту, увольнениям и исключениям, запретам на профессию и т.д. Периодически повторявшиеся нападки на «друзей евреев», «прислужников евреев», «предателей, вступающих в сговор с евреями», призваны были запугать потенциальных помощников, создать вокруг них атмосферу враждебности.

Что касается уголовного преследования, то в своде законов рейха деликт «пособничество евреям» не значился. Внесение его потребовало бы публичного обоснования, а это могло бы бросить нежелательный свет на намечаемые пути «решения еврейского вопроса».

осуществлялось по другим статьям УК — «осквернение расы», подделка документов, валютные и хозяйственные преступления, содействие нелегальному переходу границы, содействие бегству из мест заключения и пр. Основную роль при этом играли т.н. «особые трибуналы», созданные распоряжением имперского правительства от 21 марта 1933 г. именно с целью подавления оппозиционных действий.

Однако в большинстве случаев помощь евреям преследовалась не судебным, а полицейским путем. «Правовую» базу составлял закрытый внутриведомственный указ Имперского главного управления безопасности (РХСА) от 24 октября 1941 г. Им предусматривалось, что «лица немецкой крови», которые «публично поддерживают дружеские отношения с евреями», подлежат «в воспитательных целях» «превентивному» заключению. «В более тяжких случаях» их могли отправлять в концлагерь на срок до трех месяцев. Под этот указ подводилось большинство видов помощи, которая рассматривалась как саботаж «мероприятий имперского правительства по исключению евреев из народной общности».

По отношению к военнослужащим действовал ряд специальных приказов и указаний. Так, в «Директивах и памятной записке по использованию еврейской рабочей силы» от апреля 1942 г. говорилось: «Тот, кто поддерживает с евреями приватное общение, должен рассматриваться как еврей». Приказ управления кадров главнокомандования сухопутных сил (октябрь 1942 г.) подчеркивал: «Не должно иметь места ни малейшей связи между офицером и каким-либо представителем еврейской расы». Приказ главной квартиры фюрера от того же месяца гласил: «Каждый офицер, несогласный с мерами против евреев, подлежит преданию военному суду». Указание рейхсфюрера СС Гиммлера от 9 октября предписывало «безо всякого снисхождения действовать против тех, кто cчитает, что, исходя якобы из интересов вооруженных сил, должен в данном случае (обращения с евреями. — С.М.) противиться. На деле такого рода люди хотят лишь поддержать евреев и их гешефты».
Как все эти положения применялись на практике?

Беате Космала, ведущая участница проекта «Спасение евреев в национал-социалистической Германии», инициированного Центром по изучению антисемитизма при Техническом университете Берлина, проанализировав на материалах 150 случаев практику нацистских репрессивных органов, пришла к следующим выводам. В отличие от жителей оккупированных стран — ненемцев по этнической принадлежности, которых за помощь евреям карали, как правило, смертной казнью, к немцам — «рейхс»- и «фольксдойче» — смертная казнь за тот же деликт, взятый сам по себе, не применялась. В делах казненных немцев-спасателей «пособничество евреям» фигурирует как дополнительное, отягчающее вину обстоятельство наряду с другими, главными преступлениями против режима(5) .

Правда, военнослужащим грозила опасность предстать перед военным судом. Однако даже расстрельные приговоры заменялись, как правило, различными сроками тюремного заключения. Так, смертный приговор, вынесенный в 1943 г. унтершарфюреру СС Альфонсу Цюндлеру, охраннику сборных пунктов для депортируемых в Амстердаме, который способствовал бегству оттуда нескольких сот детей и взрослых, был заменен сначала десятью годами заключения, а затем отправкой в эсэсовский штрафбат (суду, по-видимому, остались неизвестны масштабы деятельности Цюндлера, а также его связь с сопротивленцами). Нам известны лишь четыре случая приведения смертных приговоров в исполнение — расстрел Антона Шмида за нелегальный вывоз из Вильнюса трехсот с лишним евреев (13 апреля 1942 г.), повешение Альфреда Роснера (материалы его процесса не найдены) в январе 1944 г., расстрел фельдфебеля полевой полиции Освальда Боско за содействие бегству сотен евреев, укрывшихся на территории краковского гетто после его ликвидации (18 сентября 1944 г.), и расстрел слесаря Курта Фукса за укрытие трех сбежавших во время «марша смерти» заключенных-евреев (12 мая (!) 1945 г.).

Особо следует подчеркнуть, что ни один военнослужащий, полицейский, жандарм или эсэсовец не был казнен за отказ участвовать в убийствах евреев. Послевоенные утверждения о том, что подобный отказ повлек бы за собой расстрел на месте, были, как подчеркивают немецкие историки, не более чем попытками оправдать свое поведение.

Причину описанной «мягкости» Космала усматривает в нежелании властей признать, что из рядов «немецкой народной общности» может исходить сознательное, целенаправленное сопротивление политике геноцида; стремлении представить проявления солидарности с евреями как аномальное поведение отдельных «оторванных от жизни чудаков», чья «сентиментальная чувствительность» эксплуатируется евреями.
Что же происходило на деле с пойманными «пособниками евреев»? В большинстве случаев санкцией была отправка в концлагерь или т.н. «воспитательно-трудовой» лагерь с указанием срока или без него. В остальных — суд с приговорами в диапазоне от полугода до десяти лет заключения. Иногда накладывались и денежные штрафы. Были случаи, когда «виновных» без суда и медицинской экспертизы помещали в психиатрические больницы.

В отдельных (считанных) случаях наказание оказывалось необъяснимо мягким. Так, Маргарет Х., в течение полутора лет укрывавшая еврейского подростка Давида Френкеля (она встретила его на берлинском кладбище Вайсензее, где тот прятался), после обнаружения и ареста нелегала была приговорена… к штрафу в 20 марок за то, что не сообщила в полицию, как положено, о появлении нового жильца. В другом случае пожилая женщина, осужденная на три месяца тюрьмы за «умышленное распространение лживого, вредного для государства высказывания» и «дружеские сношения с евреями», была освобождена от наказания, поскольку на ее попечении находилось пятеро детей погибшего на фронте сына. Вообще, как отмечает Космала, женщины, имеющие семейные обязанности, наказывались менее жестко, нежели одиночки или мужчины.
Иногда деньги или связи помогали избежать наказания. Так, некий строительный подрядчик в Берлине, арестованный в сентябре 1942 г.

© Інститут Юдаїки, 2005 © Дух i Лiтера, 2006