Геометрия революции

Возмущает не унижение, не поражение, не измена – возмущает прерывание последовательности. Когда позор достаточно растянут во времени, это воспринимается как реалии жизни. Свыкнется - слюбится.

Если российские танки пойдут по Крещатику, отыщется какое-то количество патриотов, которые начнут по подвалам замешивать Напалм и выслеживать наиболее удобные цели.

Но когда это не танки, а вялые постановления, соглашения и протоколы, когда государственный флаг с Верховной Рады полезет срывать не российский десантник, а милиционер Печерского РОВД, сколько тогда найдется бомбистов и повстанцев? Ведь любое сопротивление является провокацией.

Обстоятельства сильнее. Когда приходит война, некоторые люди пребывают в ней так, как они пребывали в буднях, они становятся объектами войны, мясом. И даже командиры в большинстве своем не являются ее субъектами, они так же пребывают в потоке войны. Как чиновники в конторе. Когда же на войне появляется тот, кто есть ее субъектом, тогда что-то вдруг меняется вокруг, тогда на горизонте бледно начинает брезжить победа. Субъект войны есть в то же время субъектом победы. На войне те, кто носит войну в себе, появляются так же редко, как и в обыденности. В обыденности, в подвалах и на кухнях  томятся те, кому нужна великая победа. И какого врага они себе не выдумывали бы, это всегда победа над обыденностью. Их инстинктивно не любят: иметь дело с победителем – то же самое, что иметь дело с войной.

Их отношение к жизни самое рациональное. Нет ничего хуже, чем быть невинной жертвой.

Люди на удивление легко приспосабливаются, возможно, за счет способности абстрагироваться от будущего. Без воды и электроэнергии в домах, которые обстреливаются,  они держатся в районе боевых действий так естественно и безрефлексивно, будто прошлого не было. Смерть отбирает друзей и соседей, а они все еще надеются защититься собственной невинностью, демонстративным нейтралитетом.

Ошибочная, порой неосознанная мысль, что безвинный не сядет, что, если не за что – то и не убьют, и их и погибает больше всего.

Во всех войнах безвинные составляли наибольшее количество жертв. Это совсем разные вещи: погибнуть с оружием в руках или стать безвинной жертвой.  В тюрьме самые несчастные – безвинные.  Нет ничего хуже того липкого ужаса, и обвала сознания, и бессмысленного воя внутри: «За что?», и мерзкой слабости.

Надо избавиться от комплекса невинности. Это означает, что надо быть виноватым. Большая вероятность убежать, и легче сидеть, легче умирать.

II

Углубление экономического кризиса вопреки историческому опыту и революционной теории приводит к уменьшению политической активности масс. Ошибочными являются попытки описать современную ситуацию привычными политическими категориями. Надо мыслить политическими метафорами или уголовными понятиями, что, впрочем, одно и то же.

Необходимо быть там, где ведется реальная борьба за реальную власть. Когда первые трое армян появились в Крыму, они взяли под контроль кооперативный ларек. Когда первые трое украинцев в Крыму вспомнили себя украинцами, они основали общество «Просвіта”. Они дистанцировались от реальной борьбы за реальную власть. Собака, которая лает, как правило, не кусает.

 Привычная массовая политика возможна в условиях стихийной народной активности, когда в наличии есть революционные массы, которые хотят, чтобы их разагитировали, возглавили и повели в пропасть, либо в условиях структурированного общества, когда публикация в газете способна  свергнуть правительство, а конференция – войти в историю.

В условиях отсутствия первого и второго сообщество борьбы находит выход в мафии и в культуре:

а) мафиозная деятельность тем отличается от организованной криминальной, что, имея предметом деньги, стремится к власти. Влласть выше денег, любовь выше страха. Если осуществлению пролетарской революфии мешает феодальная раздробленность, нужно быть не политической партией, а феодальной дружиной;

б) массы требуют не столько хлеба, сколько зрелищ. Вместо вражеского хлеба надо дать наши зрелища – культуру, которая продуцируется борьбой. Рассматривая поступки боевиков прошлого, восхищаются техническими мометами, а нужно  побуждающими мотивами. Мотивами сделать и мотивами молчать.

После победы войны в толпе над всеми другими видами войны, одиночка снова на пьедестале, и победы снова завоевываются индивидуальными качествами бойца.

Курд и моджахед  хорошие бойцы, когда влияние цивилизации ограничивается тремя месяцами учебного лагеря: элементами тактики, комунизма и корректирования минометного огня   ( собственно, это и все, что имеет смысл взять от цивилизации).

Но те крепости в целомудренных душах обитателей гор или тропических лесов, которые не разрушает напалм, разрушает кока-кола, она подрывает мотив стрелять, мотив умирать. Кто не сдох от голода, сдохнет от переедания.

И тогда уже, в условиях пресыщения, бойца дает дзен.

Вербовщиками для RAF и “Красных бригад” были Камю и Сартр.

Дикий становится бойцом в следствие обстоятельств, а экзистант – вопреки обстоятельствам . Дикий пребывает в войне, экзистант носит войну в себе.

Революция напоминает геометрию восприятием абстаракций всерьез: когда находишься в экстремуме, любой шаг в сторону – это шаг вниз.

III

Иррациональный паровоз тянет поезд цивилизации. Когда египтяне выдумали цивилизацию, они начали строить пирамиды и строили их 800  лет. Говорят, они должны были вкладывать большие усилия в ирригацию. Но бешеные усилия они вкладывали в смерть. Цивилизация – это сфинкс. Суть сфинкса не в том, что он таинственен, а в том, что он иррационален.

Когда после 500 лет смуты Цинь Ши Хуан объединил Китай, он совершил несколько рациональных шагов: сжег книги и закопал ученых. Но будучи хитрым китайцем, он знал, что цивилизация – сфинкс. Силы общества были направлены на построение Великой стены и погребального комплекса  императора, который по трудоемкости не уступал стене. Греки были первыми тогда, когда в искусство и спорт вкладывали больше денег, чем в торговлю.

Церковная десятина цивилизовала языки. Саладдинова десятина создала готику. Послевоенный мир имел стабильность и устойчивую тенденцию к развитию тогда, когда значительные силы отвлекались на ядерное противостояние, на войну, которая никогда не должна была начаться.

Прекращение гонки вооружений привело к применению оружия всюду, к смуте. Если бы арабы меньше творили намаз, они никогда не построили бы халифат от Индии до Кордовы.

«Плоть ничтоже, дух животворит».

Рационалистические схемы бессмысленны. Построить рациональное общество невозможно.

Когда захотели рационализировать Советский Союз – он развалился.

Если мы хотим построить Украину, способную на стабильное развитие, мы не должны искать источники выплаты задолженности по зарплате. Мы должны все, что осталось, вложить в строительство грандиозного храма Вишну в Черкассах, или  в Украинизацию Африки, или в мировую украинскую революцию.

Из сферы иррационального вытягиваются наибольшие прибыли, от перегонки воздуха банками и фондами.

Цивилизация, развитие производительных сил, изменения общественных отношений – это побочные последствия осуществления Иррациональных задач, это шелуха.

В исторической науке утвердился ошибочный метод поиска рациональных оснований подвигов.

Со временем  обнаруживаешь, что явная история намного интереснее тайной и истории предпосылок.  Крестовые походы интереснее того, что «на самом деле стояло за ними», их «экономического» или «мистического» содержания. Никакого «настоящего» содержания подвигов не существует. Настоящая история – это пирамиды, это Перикл, это Цезарь и Брут, это Аркольский мост. А смена формаций и землепользование – это побочность и случайность, это шелуха подвигов.

Говорят – талибы – это вовсе не талибы, это пакистанские золото и оружие, и речь идет о нефти и газопроводе. А на самом деле, речь идет о славе и об исламе. И там нет пакистанской руки. Там есть революция.

Человек – иррациональное существо.

Общество – иррациональная машина.

Смысл в том, чтобы идти. Невозможно спрогнозировать результат. Перывые христиане стремились к спасению, а выснилось, что они закладывали глубокие основания Мира, которому принадлежим мы. Лютер, Кальвин и Цвингли хотели реформировать католицизм, а выяснилось, что они создавали условия технологической цивилизации (они глубоко презирали науку).

Южноамериканские колонисты хотели преодолеть акцизы, а в результате мы живем в монополярном мире.

Вы отправляетесь в Житомир, а попадаете в Град Божий.

- Что же написать в программе?

-  Что мы будем идти и не остановимся никогда. Что мы не остановим революцию.

Почему не остановился Бонопарт? Почему не остановился Гитлер?

Потому что революция экстенсивна. Потому что без войны они каждый день чувствовали, что теряют годы. Мертвый Че больше живого Фиделя.