анонсы статей БОЛЬ-ЛЮБОВЬ Очень легко назвать главную героиню "Пианистки" мазохисткой, а сам роман рассматривать как описание психического расстройства. Но Эрика безумна не более, чем тот мир, в котором она живет. Скорее, она максимально адекватна ему. полный текст здесь ДМИТРИЙ БЫКОВ И ЕГО РОЛЬ В РУССКОЙ ОРФОГРАФИИ О значении "Орфографии" для русской литературы можно сказать только то, что оно курьезно. Если этому произведению Дмитрия Быкова и суждено остаться в истории, то лишь в качестве примера несоответствия масштаба авторских амбиций и возможности их воплощения. полный текст здесь АНАРХІЯ ВЖЕ ДЕСЬ ПОРУЧ Cміливість незамовчування, що інколи доходить до зухвалого атакування дійсності з усіма її численними "чорними дірками" неправди, асоціються для героя книги Сергія Жадана "Anarchy in the Ukr" із справжньою справою, яка виправдовує його чоловічу самототожність. докладніше тут КАК СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ В литературном кафе "Бабуин", в приглушенно освещенном помещении собрались писатели, маркетологи, журналисты для обсуждения темы "Писательский brand-name в Украине и России". Действо напоминало спиритический сеанс по вызыванию духов-спасителей современной украинских авторов. полный текст здесь "РЕДКАЯ ПТИЦА…" Антология "НеИзвестная Украина" — это своего рода Ковчег: укромное пространство, стремящееся разомкнуться в руках отзывчивого читателя. Опытный Ной — автор проекта, составитель и редактор Игорь Клех — задался целью вывести из не- и малоизвестности произведения самых разных авторов. полный текст здесь "БЕЗ МУЖИКА", НО С КИЕВОМ Книга объединяет три произведения, представляющих автора виртуозным летописцем как событий собственной душевной жизни, так и жизни персонажей, перетекающей с разной степени потрясениями из советского экзистенциального опыта в постсоветский. докладніше тут ПОСТКОЛОНІАЛЬНИЙ ГЕНДЕР Маємо звичну для постколоніальної та посттоталітарної країни гендерну інверсію: чоловічі образи в романі Жадана просякнуті фемінними рисами. А в романі Карпи з’являється жінка, яка претендує на володіння маскулінними рисами. докладніше тут ПЛОХИШАМ ВЕЗДЕ У НАС ДОРОГА... Кажется, Йон Колфер очень хотел заинтересовать юного читателя головоломками, и при этом забыл хорошо продумать мир своих героев. Между «прикольно» и «интересно» в системе ценностей ребенка есть существенная разница, и забывать о ней — себе во вред. полный текст здесь ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ЖИТЬ 7 июня в библиотеке Чичибабин-центра (Харьков) состоялся вечер «Предположение жить», посвященный дню рождения Александра Пушкина. полный текст здесь ИНТРИГАН ПЕРЕС-РЕВЕРТЕ Зачастую испанский писатель в своих эссе срывается на крик, ругань и брань — особенно когда говорит об испанских политиках, церкви и атрибутах глянцевого мира. полный текст здесь «АНОНИЗМ» И НАБОКОВ Трудно скрестить художественное впечатление от во всех отношениях удачной «Лолиты» Набокова с образом «Сповіді киянина еротомана» Анонима, которая, даже при титанических усилиях переводчика, собравшего целую коллекцию синонимов срамных наименований, оставляет гнетущее послевкусие. полный текст здесь ДЕВОЧКА И КЛОДЕЛЬ Книга стихов «Ода радости» девятнадцатилетней харьковчанки Анны Минаковой — первая ее книга в Москве. 19 лет — горячий возраст. Слезы не слазят со щек. Оно и понятно: самое время для слез, для жизни, для любви. полный текст здесь ОРГАН ПЯТОЙ ВЛАСТИ Некоторые романы английских и американских писателей описывают весьма непривлекательную модель общества: реклама, телевидение, кино и преступность взаимопроникают, пропитывая друг друга, формируя новую силу социального влияния — средства масс-медиа с криминальной составляющей. полный текст здесь ИСТОРИЯ ПРОТОТИПА «ПАРФЮМЕРА», РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ Любимый серийный убийца писателей-интеллектуалов галисиец Мануэль Бланко Ромасанта является прототипом Парфюмера Патрика Зюскинда, он же вдохновил своего соотечественника — Альфредо Конде на написание романа «Человек-волк: История Мануэля Бланко Ромасанты, убийцы из Альяриса, рассказанная им сами». полный текст здесь ВЕСЕЛИЙ МОНАХ ДЗЕН Японські середньовічні оповіді "Іккю-банаші" ("Сказання про Іккю"). Життя і творчий спадок цієї непересічної Особистості викликає значний інтерес на своїй батьківщині. Він був широко знаним за життя, а після смерті про нього оповідали численні легенди й анекдоти, що перетворили його на фольклорно-казкового Мудреця. полный текст здесь СЛОВАРЬ «НЕПЕРЕВОДИМЫХ» СЛОВ С октября 2004 года в Париже продавался «Словарь европейских философий: Лексикон «непереводимых» понятий». За несколько месяцев тираж был полностью раскуплен. Сейчас готовится переиздание книги. полный текст здесь архив статей о книгах и журналах можна подивитися тут • "І на тім рушничкові..." Письменники Таня Малярчук та Олег Криштопа презентували свої нові книжки - "Як я стала святою" та "Кохання, секс і смерть - гарантовані". • РеклЯма самого себе Вийшла нова книжка "повного неґативатора" від постмодерної укрсучліт ІБТ (Ігора Бондаря-Терещенко) - "Автогеографія". • "Треба лягти під аудиторію..." Інтерв'ю з керманичем молодих українських поетів - Стронґовським. • Навернені, або Люди-трава Стаття-алюзія щодо книжки Ірен Роздобудько "Дванадцять або Виховання жінки в умовах, не придатних до життя". • Воля. Махно. Авангард На фестивалі "День Незалежності з Махном" святковий офіціоз вирішили замінити тачанками, укр.суч.літом і стріляниною помідорами. • День Незалежності з Махном, або Ближче до тіла укрсучліт (фоторепортаж) • Польські лоліти У видавництві "Фоліо" вийшов новий роман Манули Гретковської та Петра Петуха "Сцени з позашлюбного життя". • Книжковий секс Новий роман Люби Клименко "Великий секс у Малих Підгуляївцях" можна назвати постмодерністським літературним експериментом. • Важка робота ідіота У книжці Мартена Пажа "Як я став ідіотом" розповідається, як сучасним французьких молодикам заважає жити інтелект. • Вогонь моїх чресел "Станіславський феномен" - від педології до педофілії та трошки про "Культ" Любка Дереша. • Всі люди - сестри? Твори ніжних створіннь від літератури презентує грубезний фоліант "Незнайома. Антологія української "жіночої" прози та есеїстики другої пол.. ХХ - поч. ХХІ ст.". • Діяґностика від Процюка Жанр твору Степана Процюка "Інфекція" - чергова сповідь сина епохи на тлі всесвітньої ґлобалізації й занепаду патріотичного, м'яко кажучи, живла. • Дитячі ілюзії презентує Тетяна Винокурова-Садиченко у своїй першій книзі "Жарт. Із життя психів". • Країна припливів у книзі Мітча Калліна. • Чорний блазень Найстрашніше в творчості Подерв'янського - це зовсім не його епатажність, а патологічна схожості його персонажів на наших сусідів та колег. • Суть танення, або Перехід дозволено Із четвертим романом "Намір!" уже справді прийшов час судити про Дереша поза контекстом його віку, може, й незважаючи на попередній його здобуток. • Впадіння в мейнстрьом "Сімург" Світлани Поваляєвої впевнено просувається до улюбленого авторкою магічного реалізму, не втрачаючи, втім, головної риси її письма - важкої непереборної лірики. • "Побєда" Скрябіна і вапше Авторова увага не до себе в ролі об'єкта піару, а до читача як достойного співрозмовника, висуває книжку Андрія Скрябіна "Я, "Побєда" і Берлін" до розряду потенційних бестселерів. • "В літературі мусить бути хоч щось святе…" Інтерв'ю з письменницею Танею МАЛЯРЧУК • This is my generation У поколения писателей Стогоffа и Сенчина нет ни иллюзий, ни заблуждений. Может быть, именно с этого начинается подлинная свобода? • Сакраментальна історія в романі Ірини Хомин "Сакрал". • Новая планка Евгения Гришковца Человек-оркестр продолжил свою литературную карьеру, издав сборник рассказов "Планка". • Откуда есть пошел Пелевин... Рассказывает сам автор в книге "Relics. Раннее и неизданное". • В макароническом стиле О романе "Краткая истории тракторов по-украински" Марины Левицкой. • Холодная кровь Трумен Капоте - писатель, герой фильма, текст. • В макароническом стиле О романе "Краткая истории тракторов по-украински" Марины Левицкой. • Партія, розіграна над прірвою Мистецтво компіляції та правда життя в книзі Іздрика "АМ ТМ". • Жити швидко, співати "Гімн демократичної молоді" Щойно вийшла в світ нова книга харківського письменника Сергія Жадана. • Лагідна гра у небуття Єжі Сосновський обережно проводить читача лабіринтами жахливого й майстерно розважає грою у фантастичне. • Дві долі, "Три товариша" і шість дверей Проза Ірен Роздобудько наділена якоюсь невловимою магією, секрет якої знає лише справжній письменник. • З ностальгією, але без чорного песимізму Інтерв'ю з письменницею Євгенією Кононенко. • Старші за 16, молодші за 26 - це тенденція. У літературі Тетяна Винокурова-Садиченко, Ксеня Харченко, Галина Ткачук, Галина Логінова, Віктор Маліновський та Любомир Княжич - молоді автори видавництва "Кальварія". • Фабрика над прірвою Панківські блазні шотландського письменника Іена Бенкса ("Осяча фабрика"). • Ірена Карпа: "Живу заради спалахів світла" Інтерв'ю з письменницею. • Як позбавитися негативів Мішель Турньє та його роман "Лісовий цар": рефлексії. • "Ты, Пушкин, Бог…" 10 февраля 1837 года погиб великий русский поэт - Александр Пушкин. Что это имя говорит представителю молодого поколения? • НДР і ностальгія у кишеньковому форматі 23 січня 2006 року відбулась презентація книги Томаса Бруссіґа "Сонячна алея". • Ожившие слова Но если власть в романе Владимира Сорокина "Голубое сало" величественна и страшна, то литература откровенно жалка. • Берёзовая виртуальность Есенина 28 декабря 1925 года погиб поэт Сергей Есенин. • "Раптом виростає ціла закінчена історія, якою я починаю "хворіти" доти, доки не поставлю останню крапку". Інтерв'ю з письменницею Ірен Роздобудько. • Лесная книга (книга на свежем воздухе) Есть затейники мастерить кукол, есть любители рукописать книжки. На Воробьевых горах заложен основной архив Лесной библиотеки. • Анархія вже десь поруч Відсутність порожнин у світі, що його прагне відтворити герой-розповідач Сергія Жадана, не в останню чергу досягається незамовчуванням, до-мовленістю. • Дмитрий Быков и его роль в русской орфографии Відсутність порожнин у світі, що його прагне відтворити герой-розповідач Сергія Жадана, не в останню чергу досягається незамовчуванням, до-мовленістю. • Убей меня нежно, или Пасть жертвой "Слепого убийцы" Маргарет Этвуд. • Let my people go Вийшла нова книга есеїстики Оксани Забужко. • Незабаром новий день. "День Європи" Kнижкову серію, започатковану "Норою-друк", продовжують твори Ірен Роздобудько й Наталії Сняданко. • Ярмарок "Книжковий світ" у Києві Наші нотатки. • Нормальный гонщик Джорджио Фалетти написал свой первый роман "Я убиваю". • No problem У британского литератора Кристофера Фаулера, автора мистического триллера "Спанки". • Японец-профессионал в суперлегком жанре Новеллы Кэндзи Маруяма в сборнике "Сердцебиение". • "Нам греки не чужие, говорю…" Дни греческой культуры прошли в конце октября в Харькове. • Две Ольги 13 ноября исполнилось 30 лет со дня смерти знаменитого ленинградского поэта Ольги Берггольц. • Читання для всіх Інтерв'ю з письменницею Наталкою Сняданко. •  Немного мыльный ром@н Януша Вишневского "Одиночество в Сети". •  Між нами і Нею Тексти і фото одинадцяти львівських поеток в антології "Ми і Вона". •  Все детективы ведут в Рим Гийом Прево насчитал "Семь преступлений в Риме". • Цирюльник-детектив Дебютный роман Христиана Шюнеманна "Парикмахер". •  Сезонний розпродаж блондинок Збірка оповідань Наталки Сняданко в серії "Агресивна бібліофілія". •  "Русская надежда" живет в украинском Харькове Лауреатом Всероссийской литературной премии имени Сергея Есенина стала харьковчанка Анна Минакова. •  Нечитабельная история в романе Элизабет Костова "Историк". •  Как сытый голодного жить учил Сказка Мадонны Риччи "Лотса Тугой Кошелек". • Кодируетесь?! "Код да Винчи" Дэна Брауна - один из многих. • Бочкотара по-японски Новый роман Харуки Мураками "Послемрак". • "Станиславка" - больше, чем просто библиотека Харьковской музыкально-театральной библиотеке им. Станиславского - 50 лет. Многая лета! • Промоції, прогулянки, медитації у місті Львові під час Форуму книговидавців 2005 року. • В Киммерии, у Максимилиана Третий Международный Волошинский (репортаж) • Драконы и кошечки Светы Литвак (интервью). Перформанс начинается… • Драконы и кошечки Светы Литвак (интервью). Часть 2 • Джон Краули: "Поиграйте с идеями"… …в романе "Эгипет". • Унитаз и гитара Виктор Пелевин/"Generation П"/Фредерик Бегбедер/"99 франков". • Мелодия, (еще) не ставшая песней О книге Харуки Мураками "Джазовые портреты"+ интервью с переводчиком Иваном Логачевым. • "Историческая матерьяльность" Владимира Пучкова Вышла новая книга стихов автора "Штрафная рота". • Ключки Василя Шкляра Детектив, містика, еротика. • Уэльбек как диагноз Что делать, когда все есть, а счастья нет? • Боль-любовь Расстроенное "Пианино" Эльфриды Елинек. • Игра в слова Не тормози - сникерсни!": кому нужен ново-мотояз? • Как стать писателем… …и можно ли продать качественную книгу? • Летучий голландец и его "голландская жена"… …в литературном мире Эрика МакКормака. • "Редкая птица…" Презентация московской антологии "НеИзвестная Украина" на Днепре. • "Без мужика", но с Киевом Prosus nostalgos Евгении Кононенко. • Постколоніальний ГЕНдер Романи Сергія Жадана "Депеш Мод" та Ірени Карпи "Фройд би плакав". • Плохишам везде у нас дорога, плохишам везде у нас почет Кратко о главном в детских романах Йона Колфера. • Интриган Артуро Перес-Реверте Каждое воскресенье испанский писатель пишет по одному эссе. Какие они? • Кто виноват? Портрет "обыкновенных преступников" в романе Бена Элтона "Попкорн". • Предположение жить Репортаж о том, как в Харькове праздновали день рождения Пушкина. • "Анонизм" и Набоков "Сповідь киянина еротомана" - книга для интимного чтения. • Девочка и Клодель "Ода радости" девятнадцатилетней харьковчанки Анны Минаковой. • Путь настоящего Акунина Это превращение модного беллетриста Акунина в русского писателя Чхартишвили. • Живописное слово Макса Волошина Как бы ни напоминали стихи Волошина японские миниатюры, разница между ними весьма существенна. • Орган пятой власти Детектив-антиутопия американского писателя Д.К.Фауста "Дьяволы Фермана". • "Весь этот маскерад…" Лермонтов по прозвищу Маешка в анекдотах. • Место встречи изменить нельзя Где же еще могут встретиться писатели-фантасты, как не на киевском "Портале". • История прототипа "Парфюмера", рассказанная им самим Роман Альфредо Конде "Человек-волк" рассказывает о любимом серийном убийце писателей-интеллектуалов. • Веселий монах Дзен Блазень Іккю видавав себе за дурня, але часто шив в дурні інших. • Словарь "непереводимых" слов Что будет, если mimesis заменить на imitation? • Вино с печалью пополам О всенародно чтимом шедевре "Враги сожгли родную хату". • Тарас Шевченко говорит по-французски • Версия reversio • Культурный таксидермизм Сергея Соловьева • Русский друид Николай Гумилев • "В тихоструйном теченьи "ДвуРечья"…" • Ценности археологии • Питательная маска литературной критики • Фантастика в картинках • Влад Цепеш по прозвищу "Дракула" • Золотоискатель • Ты куда, Одиссей? • "Панство розлитих вин" • Книга из супермаркета Путь настоящего Акунина Михаил РАБОВСКИЙ , Днепропетровск. Май 30, 2005 г., понедельник. С Борисом Акуниным, похоже, что все ясно. Критики разобрали его вдоль и поперек и пришли к общему мнению, что, да, забавно, интересно, талантливо. Высокий постмодернизм в обличье бульварного чтива. Короче, как принято сейчас говорить в определенных кругах: аффтар жжот. Но в громком хоре одобрительных голосов, заглушающем отдельные негодующие возгласы, почему-то не слышно тех, кто бы видел в творчестве Бориса Акунина нечто более серьезное, чем просто забавную литературную игру, изначально затеянную как изысканное средство преодоления кризиса среднего возраста литературоведом и переводчиком Григорием Чхартишвили. Фотографический портрет Бориса Акунина. http://akunin.ru/portret А может быть, в творчестве Бориса Акунина ничего серьезного и нет? Ведь и сам автор настойчиво подчеркивает, что он не писатель, а беллетрист, пишет исключительно для читателя, а вдохновение и творческое озарение ему не ведомы. Такой отношение к себе и своим произведениям обезоруживает критику. Легко и приятно критиковать писателя с амбициями, претендующего на место в великой русской литературе. Запросто можно доказать ему и читателю, что никаких прав у литератора Х или Y именовать себя русским писателем нет. Но попробуй подобным образом покритикуй Акунина. Ничего ведь не получится. Сам о себе он сказал все, что могла бы сказать о нем критика. Вот и получается так, что выход очередной книги Акунина становится событием не литературной жизни, а, скорее, светской. Благодарный читатель, узнав об этом, устремляется в книжные лавки, а критика безмолвствует. И о двух фильмах, снятых по его романам, говорится гораздо больше, чем о трех последних его книгах. А поговорить о них все же стоило бы. "Детский", "Шпионский" и "Фантастический" романы Акунина только по прихоти автора могут считаться таковыми. Все три романа могут быть рекомендованы для чтения детям, а фантастики, вернее чудесности, предостаточно во всех произведениях Бориса Акунина. Чего только стоят финал "Пелагеи и красного петуха" или фантастические способности Эраста Петровича Фандорина, его предков и потомков. Да и к шпионской тематике Акунин уже обращался в "Алмазной колеснице". Но не на сюжетные коллизии, прежде всего, обращаешь внимание, читая последние романы Акунина, а на самого писателя, который все явственнее проступает в текстах. Пожалуй, не будет преувеличением говорить об историософии Григория Чхартишвили. Именно Григория Чхартишвили, а не Бориса Акунина, ибо Акунин — мастер по изготовлению картонных и деревянных кукол, своеобразный папа Карло, Чхартишвили же — тот, кто делает эти куклы живыми. Изначально задуманный как своеобразная постмодернистская игра для интеллектуалов проект "Акунин" приобретает все более и более реалистические черты. И это неизбежно влечет за собой превращение модного беллетриста Акунина в традиционного русского писателя Чхартишвили, который, безусловно, заслуживает серьезного внимания. Но какую истину хочет поведать читателю Григорий Чхартишвили? Русская литература всегда отстаивавшая за собой право, если не на знание всей правды жизни, то хотя бы право на её поиск, вращается, как известно, вокруг двух вопросов: что делать и кто виноват? И способы нахождения ответов на них тоже известны. Вначале находится виновный (-ая, -ые, -ое) во всех бедах, источник и причина зла, а потом сразу находится и дело: борьба с найденным злом. Борьба по большей части сугубо словесная, ограничивающаяся, как правило, рассуждениями о несовершенстве человеческой природы и мироздания в целом. Еще на заре золотого века русской литературы возник персонаж, который оказался для неё не просто типическим, а даже архетипическим: Евгений Онегин — лишний человек. Дальнейшее развитие русской литературы пошло по вектору, заданному именно этим пушкинским образом. Все главные герои русской литературы, сначала дворяне, а потом интеллигенты, склонны к рефлексии, а не к действию. А если уж они начинают что-то делать, то обязательно делают не то и не так. То старушку порешат с ейной сестрой за компанию в тоске по мировой гармонии, то своими умными рассуждениями доведут благодарно внимающего им слушателя до смертоубийства, а себя до безумия. И это только те, кто пытался перейти от слов к делу. Но даже исключительно говорящие или запутываются в любовных треугольниках, или их просто засасывает быт. При советской власти были сделаны попытки создать не рефлексирующего, а действующего героя. Но как-то не очень получилось. Павка Корчагин, Алексей Мересьев, конечно, были хороши. Но их экстремальный героизм и самопожертвование заставляли воспринимать их, скорее, в качестве мучеников, а не героев. Потому что подлинный герой — это тот, кто побеждает. И тот, кому хочется подражать. В конечном итоге это привело к тому, что герой и шире героическое начало было отдано на откуп массовой литературе, которую читают, но о которой не говорят, которую не обсуждают, не критикуют, к которой не относятся серьезно. И называют попросту чтивом, pulp fiction. Но ведь у того же Пушкина был и другой персонаж, который не в меньшей степени заслуживал того, чтобы оказаться архетипическим героем русской литературы. Речь идет о Петруше Гриневе — главном герое "Капитанской дочки". Однако этого не произошло. На фоне титанических творений Толстого и Достоевского, их сложных, многогранных персонажей главный герой "Капитанской дочки" казался слишком простым, слишком однозначным, лишенным той психологической изощренности, к которой приучили читателя великие писатели земли русской и которая, как казалось, стала фирменным знаком русской литературы. А проза Пушкина при всем дежурном пиетете к автору начала восприниматься, прежде всего, как проза поэта. Весьма интересная в контексте его творчества, безусловно, несущая отпечаток его гения, но, как бы это сказать, не очень глубокая. Слишком легкая, слишком сюжетная, слишком занимательная, несерьезная какая-то. В поэзии-то легкость похвальна, а вот в прозе надобно поглубже, посерьезнее. Но вот еще в конце XIX века К.Н.Леонтьев отмечал, что "благообразие" т.е. гармония в русской литературе кончилась с Пушкиным, и ретроспективно мечтал о гипотетическом романе о войне 1812-го года, который мог бы написать Пушкин. Этот роман по мнению Леонтьева "… был бы, вероятно, не так оригинален, не так субъективен, не так обременен и даже не так содержателен, пожалуй, как "Война и мир"; но зато ненужных мух на лицах и шишек притыкания в языке не было бы вовсе...". Спрашивается, а какое отношение имеет все вышесказанное к Акунину? Самое непосредственное, поскольку он поставил перед собой невероятно интересную задачу: показать, как выглядела бы русская литература XIX-го и ХХ-го веков, если бы в ней возобладала тенденция "Капитанской дочки", а не "Евгения Онегина", если бы хозяевами в ней стали не лишние, а очень даже необходимые люди, не кающиеся дворяне, не философствующие студенты, не нигилисты и революционеры, а люди, стремящиеся честно выполнять свой долг. В этом смысле Эраст Петрович Фандорин прямой литературный потомок пушкинского Петруши Гринева. Недаром Акунин, желая показать эту преемственность, столкнул юного Эраста Фандорина с графом Ипполитом Зуровым тоже литературным потомком другого персонажа "Капитанской дочки" — Ивана Зурина. Но не литературные реминисценции и не игра со смыслами русской литературы представляет наибольший интерес в творчестве Акунина. Это всего лишь подсобный материал для решения иной задачи, которую можно сформулировать следующим образом: как соотносится мораль, нравственность, благородство, честность и служба Русскому государству, борьба с его врагами? У Пушкина в "Капитанской дочке" Гринев не стоял перед проблемой выбора, кому служить: самозванцу Пугачеву или Екатерине II? Любовь к Маше Мироновой заставила его вступить, говоря современным языком, в контакт с лидером незаконных вооруженных формирований Емельяном Пугачевым, но его лояльность императрице не подвергалась сомнениям. Другое дело — Швабрин. Предатель — он и есть предатель. Фотография Григория Чхартишвили. У Чхартишвили же все иначе. Несмотря на то, что Фандорин создан как альтернатива главным героям русской литературы, он неизменно оказывается как бы между двух огней. Государство, закон, порядок, которые он защищает по роду своей деятельности, являются частью того зла, с которым он борется. Уже в "Азазеле" наставник Фандорина действительный статский советник Иван Францевич Бриллинг оказывается воспитанником леди Эстер. И это типичная ситуация для романов Акунина. Разумеется, Фандорин не рефлексирующий герой. И подобное предательство не заставляет его сложить оружие или перейти на сторону тех, против кого он сражается. Но сам Чхартишвили вольно или невольно ставит перед читателем вопрос: а стоит ли бороться со злом, если оно везде, если весь мир погружен во зло, на фоне которого единственным светлым пятнышком оказывается Эраст Петрович Фандорин. Страх читателя, следящего за сюжетом очередного романа Акунина, заключается не в том, убьет ли автор своего главного героя, а в том, не откажется ли Фандорин после своей закономерной победы от безнадежной борьбы со злом? Этого, к счастью, пока не произошло. Но сама возможность такого исхода показывает, что сам создатель Фандорина является в некотором смысле плодом той русской литературы XIX века, которую он решил переписать. Ведь что есть русский интеллигент, каким, безусловно, является г-н Чхартишвили, как не результат чтения русской литературы? Но современный интеллигент в отличие от своих предшественников позапрошлого века отнюдь не гордится своей интеллигентностью, а, скорее, склонен воспринимать её как социальную стигму. Иными словами, чтобы выжить в современном мире, рефлексирующему интеллигенту необходимо переродиться в, например, успешного автора популярных романов. Но насколько полным может быть такое перерождение? Опыт Григория Чхартишвили показывает, что такое перерождение не является абсолютным. Борис Акунин создал непобедимого супермена Фандорина, Чхартишвили же наделил его чувствами, научил страдать, превратил в трагического героя. Любопытно, что Петруша Гринев у Пушкина таковым не является в отличие от Евгения Онегина. Фандорин же от романа к роману все более и более превращается в лишнего человека. Есть у него верный слуга Маса. А в остальном что? Колесит по свету, выполняет особые поручения, и служит… Кстати, чему или кому служит Фандорин? Закону? Добру? Справедливости? Богу, царю и отечеству? Вряд ли. Пожалуй, порядку и гармонии. А что есть гармония? Правильное чередование света и тьмы, восхода и заката, добра и зла, как говорил Тамба. Классическая русская литература пыталась служить добру и обличала зло. Воспитанные на ней революционеры, искренне стремящиеся к добру, лишь увеличили количество зла в этом мире. Но как быть, если всякая попытка уничтожить зло, лишь усугубляет его? Этим вопросом не задается Фандорин, но он стоит перед русским интеллигентом Чхартишвили. И сам же отвечает: а никак. Зло такой же необходимый компонент мироздания, как и добро. Вот и ведет Эраст Петрович Фандорин свою бесконечную борьбу со злом, изначально зная, что победа в этой борьбе тождественна поражению. Обезвредил японского шпиона — погубил собственного сына, разоблачил организацию леди Эстер — погибла жена. Такой невеселый итог. Но с точки зрения мировой гармонии, так и должно быть. На свете счастья нет, но есть покой и воля. К ним и надо стремиться. Таков путь настоящего Акунина, каким был и сам Александр Сергеевич Пушкин.